Маргарита Павловна замолчала, слезы собирались на ее глазах, но она силилась не плакать. Молчал и Сердюков, который с подобными историями сталкивался постоянно. Наконец Прозорова продолжила свой печальный рассказ.

– Платон Петрович, когда узнал о несчастье, выплатил отцовские долги, выкупил и продал Гореловку, а деньги положил в банк на мое имя. Я осталась под присмотром материной тетки Аграфены Тихоновны. Но Прозоров очень жалел меня и часто брал в свой дом. Ну а когда и его супруга, мать Вари, скончалась, он и вовсе решил, что две сироты должны расти рядом. Я училась в частном женском пансионе вместе с Варей. Я проводила в их усадьбе Цветочное все лето, в их доме на Казанской улице и Рождество, и Пасху. Когда нам исполнилось по шестнадцать лет, Платон Петрович заказал дочери и мне роскошный гардероб, и мы стали выезжать в свет.

– И все это время вы находились в дружеских отношениях с Варварой Платоновной?

– Конечно, мы были как сестры. Но я понимаю, о чем вы хотите спросить. Хотя никто никогда не обращался в доме со мной как с бедной приживалкой, я знала свое место. Я везде сопровождала Варю, я была ее единственной близкой подругой, с которой она могла обсуждать свои девичьи тайны. Но я всегда оставалась в тени, в тени Вари.

– И вам не было обидно, вы не испытывали унижения?

– Может, и случалось нечто подобное, но ведь лучше Вари стать невозможно, – мягко заметила вдова.

– Отчего же невозможно? – Следователь недоуменно поднял белесые брови.

– Вы ведь видели ее, даже теперь, в инвалидной коляске, она все еще хороша. А тогда это было само совершенство природы. Удивительное лицо, какое-то невероятное смешение кровей! Их роду достались чуть раскосые глаза и широкие скулы, темные жесткие густые волосы. Платону Петровичу это придает, – она споткнулась и поправилась: – придавало некоторую резкость чертам. А Варе – особую выразительность, если хотите, загадочность. Мужчины просто разум теряли. Рядом с ней все блекло. К этому надо добавить ум, острый язык, легкую, подвижную высокую фигурку и…

– И огромное наследство, миллионы, не так ли?

– Да, Варвара должна была наследовать дело своего отца, все его капиталы, галантерейные фабрики в Петербурге и Москве, мастерские в Цветочном, само Цветочное, дом в Петербурге на Казанской улице.

– А теперь наследовать будете вы, как законная супруга, и ваш годовалый сынок Николай? – осторожно уточнил Сердюков.

– Да, муж изменил свое завещание сразу после рождения Коли.

– Вероятно, ваши взаимоотношения с Варварой изменились после того, как вы стали женой ее отца, да и к тому же матерью нового наследника?

– Я мало виделась с ней последнее время. Мы почти не общались последний год. Варя и ее муж, почти не выезжая, жили в Цветочном.

– Давайте все же вернемся в тот день, когда с Варей произошло несчастье. Ведь это случилось накануне ее свадьбы?

– Да, Варя и Дмитрий Иванович, ее жених, поехали в тот день верхом. Лошадь понесла, Варя не удержалась в седле и упала.

– Но Варвара Платоновна великолепная наездница, как могла она не удержать отлично выезженную лошадь?

Маргарита Павловна пожала плечами:

– Я плохо езжу верхом. Не знаю. Рядом было много других гостей, все видели, что она не удержалась и упала на камни оврага. Ужасно!

Прозорова вздохнула и стала глядеть в мутное окно, точно припоминая те события.

– А что за крупиночки вы получили как раз накануне от человека по имени Кондратий?

Вдова повернулась к собеседнику с недоумением на лице.

– Ну, те самые, которые должны были помочь вам одолеть ваших врагов?

– Помилуйте, господин следователь, вы верно авантюрных романов начитались! – воскликнула Прозорова.

– Никак нет, вот, извольте видеть, и сам ваш помощник, – и в кабинет по приказу следователя снова ввели мужика.

Маргарита Павловна безучастно посмотрела на свидетеля и произнесла:

– Да, я знаю его. Это крестьянин Кондратий. Он больной человек, он сумасшедший, его лечить надо.

Кондратий хитро смотрел вокруг, кивал головой и смущенно мял руки. На требование Сердюкова повторить рассказ о колдовстве он испуганно замычал:

– Соль, только соль.

Но присутствие Кондратия все же взволновало Прозорову, как ни старалась она казаться невозмутимой. Она заявила, что ей дурно от духоты, и ее отправили в камеру.

Железная дверь с грохотом захлопнулась. Конвоир глянул в глазок и зашагал прочь. Оказавшись одна в камере, Маргарита присела на железную привинченную к полу кровать и обхватила голову руками. Самообладание покинуло ее. Чувства раздирали несчастную душу, воспоминания терзали невыносимой болью. Картины недавнего прошлого вставали перед глазами…

Цветочное, такое уютное и гостеприимное! Парк, дальняя заросшая аллея, а там Митя, милый, ненаглядный Митя! Варя, господи, боже ты мой, Варя! Разве могла она выразить словами чувства, которые она питала к Варе. Разве можно словами описать нежную девичью преданность, восторг, восхищение и невыносимую боль утраты, черную зависть и мучительную ревность!

Маргарита не солгала Сердюкову, девушки выросли рядом и очень любили друг друга. Только любовь эта была разной. Варя любила, чтобы Маргоша, так она звала подругу, находилась всегда под рукой. То отнести тайком любовную записочку, то прочесть с чувством страницы модного романа, со вкусом причесать волосы, забежать к модистке справиться о заказанной шляпке – всегда для нее находилось поручение. Впрочем, и сам Прозоров иногда прибегал к услугам своей воспитанницы в решении всяких домашних проблем. Словом, она была всегда нужна, всегда услужлива, приветлива, скромна и незаметна. Однако домашняя прислуга относилась к ней как к барышне, потому что при всей скромности ее положения в доме сирота держала себя с достоинством, вызывающим уважение.

Маргарита обожала и самого Прозорова, и его красавицу дочь. В отношении к Платону Петровичу примешивался и детский страх, и безграничное уважение. Немудрено, боялись его многие. Он был строгий хозяин и своих фабрик, и своей семьи. Когда он сердился, грозный рык его сотрясал весь дом, заставляя трепетать всех домочадцев. Всех, кроме Вари. Варя, любимица отца, избалованная до крайности, единственная могла позволить себе ему противоречить. Правда, это случалось редко, потому как все ее прихоти выполнялись беспрекословно.

Сама же Варя казалась Маргарите существом высшего порядка, ибо никто не мог соперничать с ней в невероятной красоте, грациозности движений, остроумии и образованности. По крайней мере, так считали в доме Прозоровых, так думала и Маргарита. Она боготворила Варвару, и очень долгое время жалкая роль наперсницы богатой наследницы совсем не угнетала девушку. Маргарита справедливо полагала, что та любовь и преданность семье Прозоровых, которую она искренне чувствовала, является мизерной платой за оказанную ей доброту.

Однако шли годы, позади остался частный пансион, где обе девушки получили прекрасное образование, и настала пора думать о замужестве. Поиск жениха для Варвары был осложнен избытком таковых. Претенденты толпились и в столичном доме в Петербурге, и осаждали Цветочное, где семья проводила лето. Прозоров боялся этой толпы светских щеголей, ловцов богатых невест, искателей чужих капиталов. Он с ужасом думал о том, что его дочь изберет в спутники жизни эдакого расфуфыренного хлыща, умеющего складно говорить и широко тратить заработанные чужим трудом деньги. Поэтому он постоянно брал девушку с собой на фабрику, в банк, в рабочие бараки, чтобы она знала и ценила свое будущее наследство. Варвара быстро постигала премудрости дела и с возрастом даже стала давать отцу толковые советы. Она была умна и понимала, что истинную любовь ей будет очень трудно найти. Ведь и самому воздыхателю порой невозможно понять, что более заставляет трепетать его сердце: красавица или ее миллионы?

Что и говорить тогда о бедной воспитаннице! На нее вовсе никто не обращал внимания, несмотря на то что и одевалась она всегда со вкусом, и манеры имела превосходные, и чудесно играла на рояле, была начитанна и умна. Но кому было до этого дело, ведь за душой у нее не было ничегошеньки. Главным ее сокровищем являлась она сама. Мало кто из кавалеров удостаивал ее вниманием. А ежели и обращались к ней и обнаруживали живость ума, пленительную улыбку, нежный голос и прочие достоинства девушки, то это ровным счетом ничего не меняло, ибо все меркло на фоне ослепительной Варвары, как меркнет трогательное незатейливое очарование полевых цветов рядом с яркой красотой цветов садовых. Поэтому постепенно, незаметно в душу Маргариты стал проникать яд раздумий. «Чем я хуже? Неужели так и пройдет моя жизнь в этой жалкой роли тени за спиной Вари? Как может она быть столь самодовольной, эгоистичной, не видеть каждодневного моего унижения? Разве я недостойна любви и уважения, разве никто не оценит меня, не прольется и для меня с небес немного счастья?!» – думала девушка с отчаянием. Но Варвара не замечала нарастания тоски и печали у своей подруги. Ей, как и многим счастливым и удачливым людям, были присущи эгоизм и душевная слепота.