– Вот и все, малышка. Говоришь, твоя мама больна? И что же с ней случилось?

Она меня любила. Ее у меня забрали, но она всегда меня любила.

– Твоей мамочке уже лучше. И теперь ее можно навестить, Норма Джин.

Это говорила мисс Флинн, а мистер Пирс стоял у нее за спиной, в дверях, и выглядели оба так, словно на плечах у них был гроб с покойником. У подруги Глэдис Джесс Флинн веки покраснели, а кончик носа дергался, словно у крольчихи. Друг Глэдис Клайв Пирс все время поглаживал подбородок, нервно так поглаживал подбородок и перекатывал во рту мятный леденец.

– Твоя мамочка зовет тебя, Норма Джин, – сказала мисс Флинн. – Врачи говорят, что теперь ей лучше и к ней уже можно. Ну так что, поедем?

Поедем? Разговор прямо как в кино, и девочка насторожилась, почуяв опасность.

Нет, в кино нужно отыгрывать роль. Нельзя выказывать своих подозрений. Потому что заранее ничего не известно. Вот если посмотреть фильм второй раз, тогда совсем другое дело. Тогда ты уже будешь понимать, что означают эти вымученные улыбочки, эти уклончивые взгляды, эти неуклюжие слова.

И девочка радостно улыбнулась. Улыбнулась доверчиво, так чтобы видно было, что она купилась.

С тех пор как Глэдис «забрали», прошло уже десять дней. Ее положили в больницу штата в Норуолке, к югу от Лос-Анджелеса. Воздух в городе все еще был дымным и влажным, и от него слезились глаза, но пожары в каньонах пошли на спад. Все реже завывали по ночам сирены. Семьям, эвакуированным из каньонов к северу от города, разрешили вернуться в свои дома.

Почти во всех школах возобновились занятия. Однако Норма Джин в школу не пошла. Она так и не вернется в четвертый класс хайлендской начальной школы. Девочка то и дело заливалась слезами и вела себя «нервно». Спала она у мисс Флинн в гостиной, на раздвижном диване мисс Флинн, на небрежно наброшенных на него простынях из квартиры Глэдис. Иногда ей удавалось поспать целых шесть-семь часов кряду. Когда мисс Флинн давала ей «только половинку» какой-то белой таблетки (по вкусу та была как прогорклая мука), Норма Джин проваливалась в глубокий ступорозный сон, и сердце ее билось громко и размеренно, словно кузнечный молот, и кожа становилась липкой, словно тельце слизня. Когда она пробуждалась от этого сна, то ровным счетом ничего не помнила. Даже не понимала, где находится. Я ее не видела. Меня не было рядом, когда ее забрали.

Бабушка Делла, бывало, рассказывала Норме Джин одну сказку. А может, то была вовсе не сказка, а история, которую придумала сама бабушка. К маленькой девочке, которая слишком много видит, к девочке, которая слишком много слышит, прилетает ворон и выклевывает ей глаза. Потом «приходит на хвосте огромная рыба» – проглотить ее уши. И наконец, прибегает рыжая лисица, чтобы откусить ей любопытный носик. Поняла, как оно бывает, мисс?

День обетованный. И все же он пришел неожиданно. Мисс Флинн нервно потирала пальцы, и улыбалась, показывая зубы, крупноватые для ее небольшого рта, и говорила, что Глэдис «ее зовет».

Жестоко со стороны Глэдис было обзывать Джесс Флинн тридцатипятилетней девственницей. Джесс работала на Студии преподавателем вокала и помощником звукорежиссера и поступила на работу много лет назад, выпустившись из Школы хорового пения Сан-Франциско, и сопрано у нее было не хуже, чем у Лили Понс[13]. Глэдис говорила: «Вот ведь Джесс невезучая! Да в Голливуде таких сопрано пруд пруди! Как тараканов. Или членов». Но нельзя было смеяться, нельзя было даже улыбаться, когда Глэдис «говорила непристойности», смущая тем самым своих друзей. Нельзя было даже показывать, что ты все слышишь, пока Глэдис тебе не подмигнет.

И вот оно пришло, это утро, и Джесс Флинн улыбалась одними губами, и глаза у нее были влажные, а кончик носа беспрестанно дергался. Ей пришлось на целый день отпроситься с работы. Она сказала, что говорила по телефону с врачами и что «мамочка» Нормы Джин уже почти поправилась и можно ее навестить. И что они с Клайвом Пирсом отвезут ее в больницу и еще захватят «чемоданы с кое-какими вещами», которые она, Джесс, соберет сама, а Норма Джин тем временем может пойти поиграть на задний двор, потому что Джесс справится и без ее помощи. (Но как это можно «играть», когда твоя мама больна и лежит в больнице?) Выйдя на улицу и вытирая слезящиеся от пыльного воздуха глаза, девочка запрещала себе думать, что тут что-то не так; слово «мамочка» совсем не подходило для Глэдис, и Джесс Флинн наверняка это знала.

Не видела, как ее забирали. Руки в длинных рукавах, завязанных узлом за спиной. Сама голая, лежит на носилках, и кто-то накинул на нее тонкое одеяло. Плюется, кричит, рвется на волю. А санитары «скорой» с потными лицами клянут ее в ответ и уносят прочь.

Норме Джин сказали, что она ничего не видела, что ее там не было.

Может, мисс Флинн закрыла ей лицо ладонями? Уж гораздо лучше, чем ждать, что прилетит ворон и выклюет тебе глаза!

Мисс Флинн, мистер Пирс. Но они совсем не пара. Разве что киношная пара в какой-нибудь кинокомедии. Просто близкие друзья Глэдис, соседи по бунгало. И они очень любят Норму Джин, правда-правда! Мистер Пирс был крайне огорчен случившимся, а мисс Флинн обещала «позаботиться» о Норме Джин и заботилась о ней целых десять нелегких дней. Теперь, когда поставили диагноз, решение было принято. Норма Джин подслушала, как в соседней комнате говорит по телефону Джесс, долго говорит, всхлипывает и шмыгает носом. Я так ужасно себя чувствую! Но это не может продолжаться до бесконечности. Господь да простит меня, знаю, что обещала. От чистого сердца, потому что люблю эту девчушку, как собственного ребенка, если бы он у меня был. Но мне надо работать. Господь свидетель, я должна работать! У меня нет никаких сбережений, и тут уж ничего не поделаешь! Была она в бежевом льняном платье, под мышками уже проступили темные полукружия пота. Прорыдавшись в ванной, она долго и яростно чистила зубы. Она всегда чистила зубы, когда нервничала, и теперь из бледных десен сочилась кровь.

Клайва Пирса соседи прозвали Джентльмен Брит.

Он работал на Студии по контракту, было ему уже под сорок, однако до сих пор надеялся «выбиться в люди». А Глэдис потешно кривила губы и говорила: «Скорее, выбьется из сил, как и остальные». Клайв Пирс носил темный костюм, белую хлопчатобумажную сорочку и аскотский галстук[14]. Был красив, но не мог побриться, не порезавшись. От него пахло спиртным, мятными леденцами и шоколадными конфетами – этот запах Норма Джин узнала бы с закрытыми глазами. Таков был «дядя Клайв» – именно так предложил он Норме Джин называть себя, но девочка так и не заставила себя выговорить эти два слова, потому что так нельзя, потому что никакой он мне не дядя. И тем не менее мистер Пирс нравился Норме Джин, даже очень и очень нравился! Ведь он учил ее музыке, и она всячески старалась ему угодить и счастлива была, когда на узких губах его появлялась улыбка. И мисс Флинн ей тоже очень нравилась, а та в последние дни настаивала, чтобы Норма Джин называла ее «тетей Джесс» или «тетушкой Джесс», – но слова эти застревали в горле Нормы Джин, потому что никакая она мне не тетя.

Мисс Флинн откашлялась. «Ну так что, едем?» И снова улыбнулась жуткой улыбкой.

Мистер Пирс смотрел виновато, шумно перекатывал во рту мятный леденец. Подхватил чемоданы Глэдис, два маленьких чемоданчика взял в одну здоровенную руку, третий – в другую. Не глядя на Норму Джин, пробормотал:

– Чему быть, того не миновать, на все воля Божья.

Наверное, был на свете фильм, где дядя Клайв и тетя Джесс были женаты, а она, Норма Джин, была их дочкой. Но то был другой фильм, не этот.

Широкоплечий мистер Пирс понес чемоданы к автомобилю у тротуара. Нервно щебеча, мисс Флинн вела Норму Джин за руку. На улице было жарко, как в печке, и солнце, скрытое за дымными облаками, казалось, было везде и повсюду. За руль, разумеется, сел мистер Пирс, ведь это мужское дело – вести машину. Норма Джин умоляла мисс Флинн сесть на заднее сиденье, рядом с ней и ее куклой, но мисс Флинн уселась впереди, рядом с мистером Пирсом. Ехали они, наверное, целый час, и по дороге между передним и задним сиденьем не прозвучало почти ни слова. Только мотор тарахтел да ветер посвистывал в открытых окнах. Мисс Флинн, шмыгая носом, заглядывала в листок бумаги и подсказывала мистеру Пирсу, куда ехать. Сейчас они направлялись «в больницу, навестить Мать»; но если оглянуться в прошлое, окажется, что ехали они совсем в другое место. Если, конечно, можно было бы пересмотреть этот фильм.