Не грусти, детка, я спою для тебя что-нибудь веселое. — Последние слова он прошептал на ухо Кристине и, весело подмигнув, исчез.
За столиком воцарилось молчание. Кристина рассеянно помешивала ложечкой фирменный десерт — горку клубники в хрустальной вазочке, покрытую пеной взбитых сливок.
— Скажите, Джованни, из лап Рино вытащили меня тоже вы? — нарушила она молчание, впервые обратившись к комиссару по имени. — Я поняла, что осталась в живых благодаря случайности. Или кто-то вмешался, защитил меня, правда?
Курбе загадочно улыбнулся:
— Спросите об этом своего дружка, девочка. У него есть еще немало секретов!
Публика бурно зааплодировала появившемуся на эстраде в лучах прожекторов Санте.
— Я начну свое выступление несколько необычно. Это романс для моей гостьи из России. Правда, после того как «Очи черные» спело трио ярчайших звезд оперной сцены, песня стала почти итальянской народной. Вы порадуете меня, если начнете подпевать. Слова ведь очень простые: «Очи черные, очи страстные, очи жгучие и прекрасные»…
Кристина замерла.
— «Как люблю я вас, как боюсь я вас…» — пел Санта, глядя прямо на нее.
— Заметили, у него почти нет акцента? — интригующе шепнул Кристине Курбе, и в ответ на ее вопросительный взгляд пожал плечами. — Это всего лишь наблюдение, не больше.
Санта пел по-русски, а голоса из зала охотно подхватили припев.
— Сожалею, синьорина Ларина, но мне пора. Передайте благодарность за доставленное удовольствие своему другу, — тихо сказал Курбе, собираясь уходить.
Кристина протянула ему руку:
— Спасибо за поддержку, Джованни, и от всей души желаю удачи. На досуге я точно подсчитаю, сколько раз вы спасли меня и сколько раз топили. Подведу баланс и вышлю вознаграждение.
— На звание Героя СССР, увы, уже рассчитывать не приходится. Но уверен, ваши подсчеты будут в мою пользу. — Курбе грустно посмотрел на Кристину и поднялся. — И дай нам Бог отныне встречаться лишь на концертах или праздничных торжествах.
— Постойте, последний вопрос, — задержала его руку Кристина. — Боюсь, мне так и не удастся свести концы с концами… совместить два ваших образа, комиссара-защитника и гонителя. Почему вы все-таки, десятки раз пытая меня на допросах своим недоверием, не дали хоть как-то почувствовать, что… что вы мой союзник? Отчего вы, добросердечный и галантный человек, изображали туповатого злодея, не давая мне ни малейшего шанса на понимание и сочувствие?
— О, прекрасная синьорина! — Засмеявшись, Курбе вновь присел на стул и подвинулся ближе к девушке. — Это вопрос не из простых. Предлагаю сразу три варианта ответа, выбирайте любой, хотя, как мне кажется, отчасти справедливы все вместе.
Первое: далеко не все услышанное вами на процессе, да и сегодня здесь, стоит принимать за чистую монету. Факты, конечно, верны, но их толкование… Толкование всегда — дело субъективного вкуса, личного мировосприятия, если позволите. То есть, я хочу сказать, что не всегда могу объяснить поведение с подследственными особенностями моего характера. Были и другие причины держать вас в строгости, синьорина, поверьте, для вашего блага.
— Допустим, вам надо было создавать видимость, — согласилась Кристина.
Джованни выглядел почти виноватым, но в его опущенных глазах сверкали насмешливые искорки.
— Второе: я полицейский, милая барышня. Профессиональная ищейка, натасканная на выполнение определенных обязанностей. И эти обязанности не предполагают галантность и обходительность. Как полицейский я был груб и придирчив. Но… — Курбе поднял на Кристину восхищенный взор. — Я наполовину француз, мадемуазель, и умею ценить прекрасное. Прикрывая и спасая вас, я руководствовался не только соображениями человеколюбия или профессиональным благом. Я получал эстетическое наслаждение, я чувствовал себя рыцарем и настоящим мужчиной. Но… это последнее «но», хоть что-то объясняющее в моем двойственном поведении — в роли гонителя и спасителя, как вы выразились, больное место Джованни Курбе… Я закоренелый холостяк, детка, и, как мне кажется, просто-напросто боюсь женщин… А следовательно — защищаюсь!
Джованни поднялся и поцеловал руку Кристины.
— Наилучшие пожелания, синьорина!
— Минутку, комиссар. Маленький женский секрет в ответ на вашу откровенность: мне показалось, ну, так, чисто интуитивно, графиня Паола покорена вашими многочисленными достоинствами. Неужели вы не заметили? Жаль…
7
Санта заметил, что Кристина осталась за столиком одна. Подперев руками подбородок, как ренуаровская Жанна Самари, она блестящими глазами смотрела на сцену, вся золотясь ее светом — ореол золотистых волос, падающих на плечи, золотистая кожа, оттененная глухим бархатом. «Солнечная, напоенная солнцем», — подумал он, найдя наконец определение, крутившееся в голове с того момента, когда он увидел на морской гальке распластанное, вызолоченное зимним солнцем тело… А потом они мчались к имению Паолы в пропахшем рыбой фургончике, и эта измученная, избитая девчушка мурлыкала песню! Закутавшись в черный старушечий платок, она искоса поглядывала на своего спутника, загадочно улыбаясь растрескавшимися губами. Она была счастлива, именно счастлива!
— Последнюю песню, как вы поняли, я дарю моей гостье и всем, кто склонен к ностальгическим настроениям. Из репертуара незабываемой Мильвы… Да! — Санта, подняв руки над головой, подхватил аплодисменты зала. — Вы правильно угадали — «Итальянское танго»!
Кристина неотрывно смотрела на певца, стараясь не растерять, впитать до капельки нахлынувшие ощущения: чудесный, завораживающий голос звучит для нее, к ней устремлен сквозь полутьму притихшего зала пылкий взгляд черных глаз… «Квель танго итальяно, квель дольче танго…» — как просто и естественно для него пребывание в музыке, в ее летучей, непостижимо прекрасной стихии! В голосе Санты ощущалось наслаждение своим даром, томительной любовной тоской, звучащей в песне, от которой наворачиваются слезы. И конечно же, веселая ирония по поводу всего, притязающего на величие — и своего вокального мастерства, и томной страсти популярной мелодии. Как странно соединило это танго два момента римской жизни Кристины: тот последний танец в доме Коруччи, за которым последовала беда, и нынешний вечер — вечер прощания.
Кристина ликовала, чувствуя в то же время, как подступают рыдания. Она твердо знала, что ничего столь прекрасного в ее жизни уже не будет: первый и последний концерт в ее честь. Подарок человека, должного стать главным в ее судьбе и навсегда из нее исчезающего…
Публика не желала отпускать певца, но он виновато раскланялся и со словами: «Меня ждет прекрасная дама» — направился к Кристине. Оркестр продолжал играть, а Санта, протягивая руки, приглашал девушку в танцевальный круг.
Она торопливо приникла к его груди, боясь упасть — так кружилась от волнения и неожиданности голова.
— Как ты догадался… — прошептала Кристина в белую бабочку под жестко торчащими уголками воротника, — как ты мог знать, что именно это танго я танцевала последний раз в ту рождественскую ночь?..
— Я вообще о-очень много про тебя знаю. — Санта ловко бросил партнершу на руку и весело посмотрел в запрокинутое лицо. — Например, что сам несравненный Алекс — хозяин этого гостеприимного дома — мечтает получить твой автограф.
Луч прожектора выхватил из полумрака танцующую пару, и Кристина ответила улыбкой на обращенные теперь уже к ней аплодисменты.
— Ты устроил для меня настоящую демонстрацию, — сказала она, вернувшись за столик. — Целое шоу с танцами, прожекторами, овациями!
— И абсолютно бесплатно… — усмехнулся Санта. — Ну, разве что это…
Он слегка кивнул в сторону двигающегося к ним представительного синьора. За широкой фрачной спиной директора клуба Алекса Кьезо колыхался пышный цветочный куст. Официанты водрузили на стол грандиозную корзину с алыми розами, и Алекс, склонив благоухающую черноволосую голову, поцеловал протянутую ему Кристиной руку:
