Если учлет допускал ошибку, Кальков швырял летные перчатки, делал руками такое движение, будто помогал управлять самолетом, топал ногами, кричал:
– Уши развесил, уши! Да не так же, не так! Быстрее бери ручку на себя!
Такая уж у него была привычка!
Если полет был удачным, Кальков говорил с довольной усмешкой:
– Молодец! Грамотно летал!
В конце летного дня, когда наш «У-2» приземлялся в последний раз, инструктор, бывало, сядет на скамейку, облегченно вздохнет, вытрет пот со лба, вытащит портсигар и, закурив, скажет:
– Ну и достается же мне от вас!
Показав себе на затылок, добавит:
– Вот где у меня все ваши фортели да крендели.
Чуть передохнув, он подробно разбирал ошибки каждого, а за грамотные действия хвалил. Но на похвалу был скуп. Когда мы стали летать лучше, он часто повторял:
– Хоть вы и сами с усами, а делайте, как я вас учу.
Да, наш инструктор не пропускал буквально ни малейшего промаха в наших действиях, указывал на каждую ошибку. Он был требователен, с ним бывало нелегко. Но мы понимали, сколько сил и нервного напряжения потратил он сам, выпуская нас в воздух. Понимали, какую он несет ответственность за каждого из нас, и наше уважение к нему росло. И теперь, много лет спустя, я с глубокой благодарностью вспоминаю своего первого учителя летного дела – Александра Семеновича Калькова.
ПОКИДАЮ САМОЛЕТ В ВОЗДУХЕ
Мы ждали машину, отвозившую нас на аэродром. Появился инструктор Науменко и спокойно сказал:
– Возьмите с собой парашюты. Сегодня начнем тренироваться в прыжках.
При этих словах я почувствовал безотчетное волнение. Посмотрел на товарищей, вижу – все взволнованы.
– Недаром нам ничего заранее не сказали, как и перед первыми самостоятельными полетами! Чтобы спокойно ночью спали, – говорили ребята.
Инструктор дал нам последние указания и добавил:
– Летаете вы, я знаю, неплохо, хотя дело это не простое. А прыжок ничего особенно сложного собой не представляет. Только все надо делать последовательно, как и в полете. Помните, как я вас учил, когда прыгали с вышки?
И вот мы на старте. Аэроклубовский врач (он приезжает и уезжает ежедневно вместе с нами) проверяет у нас пульс. И говорит то одному, то другому:
– Пульс частит. Полежите-ка на травке, успокойтесь.
Учлет смущен – перед товарищами неловко, но покорно ложится. Мне казалось, что я совсем спокоен, но пульс у меня немного частил.
Первым совершил прыжок инструктор, показав нам, как надо приземляться. Сделал он это мастерски. После него прыгали ребята из другой группы. Науменко сам управлял машиной, с плоскости которой они прыгали. Глядя на товарищей, я почувствовал уверенность в себе и с нетерпением ждал своей очереди. Но стало неприятно, когда инструктор привез обратно учлета, не решившегося прыгнуть.
Подошел и мой черед. Товарищи закричали:
– Приземляйся осторожнее, Ваня! На обе ступни! Держи ноги вместе! Смотри не сдрейфь!
Взлетаем. Смотрю на приборы. Кажется, будто самолет медленно набирает высоту. Но вот уже семьсот метров. Переходим в горизонтальный полет. Инструктор убирает газ.
Самолет начинает терять скорость: так легче вылезти на плоскость – не сдует с крыла потоком воздуха. Скорость падает. Становится очень тихо. Вот тут пульс у меня зачастил. Слышу команду:
– Вылезайте!
Отвечаю неестественно громко:
– Есть вылезать!
Сначала встал одной ногой на крыло, потом другой. Вылез. Уцепился за кабину. На ногах держусь крепко. Посмотрел вниз: ух ты, земля-то как близко! А вдруг парашют не успеет раскрыться…
Снова команда:
– Приготовиться!
– Есть приготовиться!
Нащупал кольцо, сжал его. Еще раз посмотрел вниз. Страшновато… Нет, не подкачаю! Рапортую решительно:
– Товарищ инструктор, готов к прыжку. Разрешите прыгать?
– Пошел!
– Есть пошел!
В первое мгновение я ничего не могу осознать – дух захватило. Но вдруг мысль заработала ясно. Я уверенно дернул за кольцо. Меня сильно встряхнуло. Смотрю вверх – надо мной белый купол.
Все в порядке. Снижаюсь плавно, словно плыву в голубоватом прозрачном воздухе, испытывая блаженное ощущение легкости и покоя. Стараюсь повернуться так, чтобы ветер дул в спину. Ноги держу, полусогнув, вместе, ступни – горизонтально. Поправляю лямки, чтобы удобнее было сидеть.
Инструктор делает круг и, убедившись, что все благополучно, уходит на аэродром. И снова – тишина. Земля приближается медленно, почти незаметно.
И вдруг начинаю стремительно снижаться. Земля набегает все быстрее и быстрее. Приземляюсь удачно – встаю на обе ступни, по всем правилам.
Первый прыжок врезался мне в память, как и первый полет с инструктором. Не раз потом я прыгал с парашютом, уже никогда не испытывая ни боязни, ни тревоги, с чисто спортивным азартом отрабатывая технику прыжка.
В тот день мне очень хотелось прыгнуть еще раз, но инструктор не разрешил:
– На сегодня довольно.
А на обратном пути с аэродрома мы делимся впечатлениями, говорим без устали, перебивая друг друга. Учлет, не решившийся прыгнуть, сидит хмурый и молчит. Инструктор поглядывает на нас и добродушно посмеивается.
«ЛЕТАЛИ, КАК Я УЧИЛ, МОЛОДЦЫ!»
Приближается осень. Все группы успешно закончили аэроклуб. Продолжаем отрабатывать технику пилотирования. И ждем приезда комиссии из военного авиаучилища. Кальков предупредил:
– Военные летчики строго принимают экзамены, придирчиво отбирают кандидатов в военное училище.
В какое же? На этот вопрос Александр Семенович ответил так:
– В какое отберут, в том вам и учиться. Вернее всего, истребителями станете.
Бои у Халхин-Гола, военная агрессия фашистской Германии на западе и последнее сообщение о том, что 1 сентября немцы вторглись в Польшу, – все это настораживало, заставляло готовить себя к обороне Родины. И теперь, по дороге на аэродром, мы с особым воодушевлением пели:
Если завтра война,
Если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов.
В военной авиации мы еще разбирались слабо. После рассказов летчика Бодни почти все мечтали стать истребителями. А после боев у Халхин-Гола и подавно: большое впечатление произвели на нас сообщения о подвигах летчиков-истребителей Грицевца, Кравченко и многих других. И случалось, в учебном полете я представлял себе, будто уже в строевой части охраняю с воздуха границу.
Миновал сентябрь, а комиссии все не было и не было. Я усиленно занимался на последнем, четвертом, курсе техникума и, как все учлеты, продолжал тренировочные полеты.
Уже перепадали утренние заморозки, когда нам наконец сообщили: комиссия прибыла.
Ранним октябрьским утром мы стоим на линейке. Кальков держится спокойно, уверенно. Подбодрились и мы.
– Экзамен у нашей группы будет принимать старший лейтенант Сулейма, – говорит он, зорко осматривая нас, – вон тот коренастый брюнет в реглане.
Стоим навытяжку и молча следим глазами за старшим лейтенантом.
Кальков внушительно произносит хорошо знакомое нам напутствие:
– В воздухе не спешите, но поторапливайтесь. Действуйте четко и уверенно. Ведь комиссия из училища летчиков-истребителей!
К нам подходит старший лейтенант Сулейма. Словно во сне слышу бас Калькова:
– Четвертая летная группа готова к сдаче экзаменов!
Внимательно слежу за полетом товарищей из других групп. У большинства дела идут неплохо. Но вот один учлет произвел посадку «с плюхом». Инструкторы волнуются. И на всех нас нападает экзаменационный страх. Тут как раз и подходит моя очередь.
Не помня себя от волнения, иду к нашему «У-2». Но, сев в кабину, сразу успокаиваюсь. Взлетаю. Одну за другой выполняю фигуры пилотажа. Старший лейтенант, сидящий на месте Калькова, молчит. Его молчание тревожит: может быть, я что-нибудь неправильно делаю?
