Собственно, всё то, что я вам рассказал, было лишь предисловием к письму Фрэнка. Честно говоря, я не знаю, верить или не верить этому письму. Возможно, он был просто сумасшедшим. Возможно, в нём одновременно жило несколько человек, как бывает при шизофрении. Но это письмо перевернуло моё понятие о Фрэнке, его появлении в городе и последовавших за этим трагических событиях. Я и сегодня не могу толком сказать, верить или не верить. Решать вам. Привожу текст, написанный Элоуном, почти без купюр. Правда, кое-какие подробности я вырезал, потому что не хочу, чтобы вы о них знали. Какие — неважно. Итак…

«Если вы читаете это письмо, значит, меня нет в живых.

В своей жизни я написал около сорока подобных писем, и каждое отличалось от предыдущих. Потому что моя история меняется. Сейчас, когда я в очередной раз пишу эти строки, мне тридцать два года. Точнее, моему телу. Моему разуму — примерно триста лет, я не берусь посчитать точнее. И я устал, чудовищно устал.

Я оставляю это письмо в разных местах. В книгах, в ящиках столов, забываю на стойках отелей, прячу в несгораемых шкафах. А потом, когда оно «устаревает», я возвращаюсь обратно — в то время, когда оно ещё не написано. И пишу новое.

Я родился в 1946 году. И вполне нормально жил примерно до шестнадцатилетнего возраста. Но иногда я замечал, что прожил день, точно во сне. То есть я просыпался, день проходил. А потом я просыпался на следующий день — а день оказывался предыдущим. И я знал, что произойдёт в каждую следующую минуту этого дня, прожитого повторно. Или двух дней. Чаще всего у меня появлялась возможность исправить то, что я сделал не так.

Несколько раз происходили и более короткие флешбэки. Однажды я шёл по тёмному переулку, и на меня напали хулиганы. Меня ткнули ножом. Я лежал, по моим пальцам текла кровь, а в следующую минуту я снова был на перекрёстке, с которого свернул в этот переулок. Я вернулся всего на пять минут назад — и спас свою жизнь.

Так вот, в шестнадцать лет я понял, что могу контролировать свои способности. И начал этому учиться. И научился.

Я могу возвращаться в собственное прошлое. Вот мне, предположим, тридцать лет. Но я хочу прожить жизнь ещё раз. И я открываю глаза в день своего шестнадцатилетия — с тридцатилетним опытом. И живу снова. Меняю одно, другое, третье. Возвращаюсь назад на час, на день, на неделю.

Вперёд я переместиться не могу. Потому что будущего нет. Я создаю его вокруг себя точно так же, как любой другой человек. Но другие не могут его менять — а я могу.

Я прожил десяток жизней. Я был президентом США. Самым молодым в истории — тридцать шесть лет. Я был нефтяным магнатом, я объехал весь мир, я был московским нищим и стамбульским богачом, я менял гражданства, я любил тысячу женщин и даже мужчин. Я пробовал всё, потому что когда ты знаешь, что произойдёт завтра, ты контролируешь мир. Проще всего зарабатывать на скачках. Посмотрел результаты заезда, вернулся назад, поставил на правильную лошадь. Сделать состояние, зная будущее, ничего не стоит. Можно играть на бирже — тоже вариант.

Я знаю, когда умру. Мне будет тридцать девять, когда мне поставят диагноз: рак. И мне оставят всего полгода. Я буду чахнуть, дряхлеть — и умру. Точный день я не знаю. Я не могу рисковать и возвращаюсь назад, не дожив немного до этого времени. Я доживал до рака трижды. Первый раз я узнал о болезни, остальные два раза я пытался её избежать. Я нанимал лучших врачей, способных предречь и предотвратить болезнь. Но они ничем не могли помочь. Предрасположенность организма, рак в тридцать девять. Я не хотел и не хочу жить больным, хотя могу оттянуть смерть. И поэтому я никогда не увижу 1987 года. Моя жизнь заключена между 1946 и 1986 годами. Я не знаю, что будет потом.

Чемпионом сезона 1983/84 годов будет «Эдмонтон». До этого дважды подряд — «Нью-Йорк Айлендерс». Чтобы не возникало сомнений — если это письмо прочтут до этих дат. Президентом США в 1981 году станет Рональд Рейган — в той реальности, где им стану не я.

Да, я пробовал разные жизни. Иногда я делал страшные вещи, а потом сам же их и предотвращал. Я прыгал без парашюта из самолёта — и возвращался в себя, ещё не сделавшего шаг в бездну. Я побывал на войне и потому лучше других знаю, что такое смерть и боль. Я видел в сто раз больше обычного человека.

Да, у меня были дети. И одновременно — не было. Я видел своего сына, а потом возвращался в то время, когда он ещё не родился.

Я не знаю, как воспринимают мои «путешествия» другие люди. Возможно, с каждым новым прыжком я творю очередную реальность. А внутри этой реальности — другие, вложенные.

В этот город я приехал около года назад. Или даже больше: я сбился со счёта. Вам кажется, что это мой первый день в городе, но нет, это не так. Собственно, эти строки я пишу в Буффало. А когда приеду в этот город, вложу письмо в книгу про капитана Блада. Она ничего не значит для Бреннона, Кэти или полицейских, но в городе есть один человек, способный найти письмо, — мальчишка, влюблённый в мою девочку. Конечно, он может никогда не войти туда, где хранится эта книга. Но может и войти. А может, это письмо найдёт кто-то другой через много лет после моего исчезновения. Ведь рано или поздно я сдамся. Пока что мне не надоело бессмертие. Но надоест, конечно, надоест.

Я приехал на собственной машине, белом открытом «Мустанге» шестьдесят четвёртого года. Зачем я приехал? Просто в одной из своих жизней я решил объехать родную страну. Не Вегас, Лос-Анджелес или Чикаго, нет. Мне были интересны маленькие городки — такие, как этот. Где все друг друга знают, где между людьми нет вражды, где царит мир. Но, к сожалению, идиллия оказалась недостижимой. Во всех городках, где я побывал, была одна и та же проблема: пьянство. Безделье порождает поиск выхода, а выход находится в бутылке.

Этот город — первый, в котором всё выглядело действительно хорошо. И я задержался в нём на один день, потом — на второй, потом — на неделю.

Только горожане не любили меня. Потому что я приехал из большого города на белой машине, и у меня были деньги. Много денег. Я был чужаком. Со мной не разговаривали в баре, меня сторонились на улице, а мальчишки с каждым днём всё больше наглели, хотя я бросал им столько мелочи, сколько они не видели за всю свою жизнь.

И мне стало интересно покорить этот город. Просто интересно. Поэтому во второй раз я приехал сюда на попутке, с потёртым рюкзаком за спиной. И вместо того, чтобы раздавать мальчишкам мелочь, надавал им по ушам.

Именно во второе своё появление в городе я встретил Кэти Бреннон. То есть я видел её и в первый визит. Но теперь моё зачерствевшее сердце старика неожиданно дрогнуло и стало оживать. Нельзя сказать, что я влюбился с первого взгляда. Поживи с моё — и поймёшь, что любовь искореняется возрастом легко, очень легко. Но всё-таки я влюбился — в той мере, в какой мог. И поставил себе цель хотя бы соблазнить эту девочку.

Первый визит, второй визит — я путаю тебя, своего читателя. Если ты есть. Для тебя мой первый и последний недельный визит был единственным.

Женщины всегда давались мне легко. Я возвращался на пять, десять минут назад, чтобы исправить неверную фразу, сделать всё, как надо. И не было женщины, которая не ложилась в мою постель в первую же ночь. Хотя нет, некоторых удавалось соблазнить лишь во вторую — особо принципиальных.

Кэти была податливым пластилином. Но слишком неопытным и боязливым для того, чтобы сразу сломать её.

Я совершил много ошибок. За десятки моих появлений в городе я попадал в разные переделки. Бреннон вышвыривал меня из дома и даже палил вслед из ружья. Кэти дала мне сотню пощёчин. Мальчишка, влюблённый в Кэти, пытался напасть на меня с бейсбольной битой. Чего только не было. Но каждый раз моя стратегия совершенствовалась.

Так, медленно, но верно, я пришёл к тому, что на пятый день Кэти становилась моей.