Добавим крайнюю техническую сложность поиска, когда приходится скакать вверх-вниз по совершенно отвесным стенам каньонов до нескольких сот метров глубиной и по уступам в руслах каньонов, тоже подчас достигающим сотни метров. Например, расположенный в самой посещаемой части Кугитанга каньон Булак-Дара не опоискован совсем. При расстоянии от его верховьев до «устья» всего пятнадцать километров, длина по руслу составляет свыше пятидесяти, к тому же вдоль русла имеется несколько десятков уступов, совершенно непроходимых без снаряжения. А спусков в каньон на всем его протяжении — всего четыре. Во всех остальных местах — отвесные стены высотой от ста до четырехсот метров. Причем в середине семидесятых годов, до начала развития спелеологии на Кугитанге, путь от равнины до середины Булак-Дары был — несколько новых уступов, отрезавших всю среднюю часть, появились буквально у всех на глазах в результате мощного дождя: подмытые и рухнувшие со стен глыбы заклинились между стен вблизи дна и стали препятствием для глыб поменьше и гальки, несомых по каньону селевым потоком. Один час — и готов водопад шестидесяти метров высотой, да еще и с нависающим козырьком.

Еще одно осложняющее обстоятельство — практическая невозможность получения реальной помощи в поиске со стороны местного населения. На том же Кавказе любой охотник или пастух немедленно покажет все подозрительные дыры в пределах своих угодий. В средней Азии, причем не только в Туркмении — нет. И не по злой воле. Наоборот, местное население чрезвычайно добродушно, гостеприимно, и готово оказать любую посильную помощь, но пещер они не знают. Горы в Средней Азии по сравнению с тем же Кавказом не в пример серьезнее и опаснее, а потому — местный охотник гор боится. Охотник или пастух, прокладывающий новую тропу — явление чрезвычайно редкое. Таких знают по именам далеко за пределами своего кишлака и помнят столетиями. А все остальные никогда не сойдут с известной тропы, даже будь она заведомо сложнее, чем соседний путь по «целине». Возможно, здесь больше даже не страха, а уважения к чужому труду. Тропа — творение человека, точно так же, как сложенный около родничка очаг и положенный рядом с ним кумган. [32]В горах почтение к таким пусть и минимальным следам человеческой деятельности необычайно велико. В любом случае плодотворное сотрудничество с охотниками — вещь чрезвычайно редкая, и потому, при удаче особо ценная.

И, пожалуй, самое главное «отягчающее обстоятельство» — наличие огромных, красивых и не до конца исследованных пещер системы Кап-Кутан. Неудачный поиск, а другим он как правило и не бывает, уже через пару дней вызывает желание его бросить и перебазироваться в какую-нибудь из главных пещер. В частности именно поэтому — чтобы иметь возможность быстро перебазироваться — свыше девяноста пяти процентов всех поисковых выходов производятся на территории водосбора системы Кап-Кутан, уже осмотренной не раз, не два, и не три. Другие пещерные системы Кугитанга, а их более двадцати, причем в трех из них уже есть небольшие исследованные фрагменты, так до сих пор и ждут своей очереди.

По всем этим причинам поиск новых пещер на Кугитанге чрезвычайно редко бывает успешным. Забавно, но даже когда вокруг Кугитанга уже возник спелеологический бум, в 1983 году, экспедиция из Челябинска, работавшая на соседнем хребте Байсунтау и организовавшая трехдневную поисковку на Кугитанге, отметила в своем отчете, что на Кугитанге пещер нет и быть не может за полным отсутствием карста. Это, конечно, крайний случай. Но — до сих пор нахождение новой пещеры на поисковом рейде является скорее исключением, чем правилом. И тем самым поисковые выходы и экспедиции устраиваются скорее как дань традиции, чем в серьезной надежде что-либо найти. Но в то же время поисковые операции бывают интересны до чрезвычайности. А еще — те из них, которые проводятся все-таки за пределами системы Кап-Кутан, часто оставляют небольшие, но многообещающие пещеры, как правило никем и никогда по второму разу не посещаемые и постепенно уходящие в забвение.

Между прочим, последний тезис имеет вполне глобальный смысл во всей спелеологии, а в Кугитангской — вдвойне. Практически каждая вторая «новая» пещера когда-то и кем-то уже была найдена и затупикована, и только спустя годы пала под свежим взглядом новых людей. Если под землей мы имеем дело со сплошной terra incognita, то сам вход в пещеру все-таки относится к миру подлунному, в котором нехоженных мест уже столетия, как более или менее нет. Многие пещеры, серьезное исследование которых началось сравнительно недавно, уходят своей известностью во тьму веков. Я даже не имею в виду просто известность пещер как курьезных больших дыр. Хашм-Ойик был известен еще более полутора тысяч лет назад именно как грандиозный подземный лабиринт с чудом природы — гипсовыми люстрами, о чем даже было написано в своеобразной естественнонаучной энциклопедии своего времени — монументальном труде Диодора Сицилийского «Историческая Библиотека». И — прочно забыт на эти полторы тысячи лет.

В этой главе я, пожалуй, не буду рассказывать о технике, тактике или стратегии поиска пещер. Думаю также, что тех двух историй о нахождении пещер, ставших знаменитыми, которые я уже привел, вполне достаточно. Лучше я расскажу о нескольких наиболее интересных поисковых мероприятиях из безрезультатных, а также о нескольких найденных пещерах, выбивающихся из общего ряда, и, возможно, перспективных для будущих исследований. Главным образом — о «потерянных», или незаслуженно забытых пещерах. Так что эта глава будет, кроме всего прочего, и в некотором роде «путеводителем» для тех спелеологов, которые не удовлетворятся системой Кап-Кутан и захотят, приложив немало усилий, найти совершенно новую пещеру не меньших размеров, и — очень надеюсь — не меньшей красоты. Но — совсем другую.

Одна из самых интересных пещерных систем, обещающая быть не похожей ни на что другое на Кугитанге — система пещеры Ходжаанкамар. Геологически Кугитанг представляет собой единую антиклиналь — «выпуклую складку горных пород», осевая часть которой сработана поверхностной эрозией до нерастворимых горных пород — гранитов. Известняки, в которых могут быть найдены пещеры, тем самым сохранились только на крыльях складки, причем все известные крупные пещеры сосредоточены на западном крыле. Впрочем, их там и должно быть несколько больше — западное крыло сохранилось полностью, а от восточного остались только небольшие горки-останцы. Но это отнюдь не означает, что на восточном крыле больших пещер не может быть совсем, и потому периодически предпринимаются усилия по их поиску и там.

Единственная значимая пещера, которую до сих пор удалось найти на восточном Кугитанге — Ходжаанкамар. И эта находка, сделанная более пятнадцати лет назад, несмотря на две специально проведенных туда экспедиции, так до сих пор и вызывает ощущение незавершенности и неправильности.

В 1978 году, когда я еще работал в самоцветах, очередной начальственный идиотизм забросил наш поисковый отряд на восток Кугитанга. Деньги под геолого-поисковые работы выделяются, как известно, согласно площади поисков, и потому в проекте поисков на мраморный оникс фигурировала не только известняковая часть Кугитанга, а весь хребет. Все равно в главке никто разбираться не будет. Был даже такой случай: экспедиция затеяла составить сводную карту месторождений камнесамоцветного сырья на Памире площадью столько-то квадратных километров — и при перепечатке возник лишний нолик. А главк немедленно уцепился за такой масштабный проект и немедленно поставил его на контроль. Для того чтобы цифры сошлись, на карте Памира (административно — часть Таджикистана) оказался весь Таджикистан, вся Туркмения, почти весь Узбекистан, весь Афганистан, и по здоровенному куску Пакистана и Китая. Рисовали целый месяц всей экспедицией. Примерно то же произошло и в этот раз. Кто-то в главке таки заинтересовался проектом, и пришлось нам, беднягам, мотать сотни километров поисковых маршрутов на мраморный оникс по гранитным горам, где его в принципе быть не может.