Характерным для Церкви апостольских времен являлось возвещение Евангелия, Радостной вести о Христе пострадавшем, умершем и воскресшем для спасения грешников, народам, Христа еще не знавшим и даже о Нем еще ничего не слышавшим. Это благовестие составляло первичную и на первых порах важнейшую часть апостольской деятельности.
Миссионерская деятельность Русской Православной Церкви велась вплоть до Октябрьского переворота в довольно широком масштабе. Русские миссионеры успешно трудились на Алтае и в Карелии, в Японии и в Пермском крае. Такие подвижники, как св. Стефан Великопермский, просветитель Алтая архиепископ Макарий переводили Библию на местные языки и совершали на них православное богослужение, не утруждая себя ненужными и нелепыми вопросами о степени «благодатности» того или иного языка.
После 1917 г. миссионерская деятельность Церкви прекратилась. Церковь находилась в состоянии угнетенности, униженности — а в 60–х гг. стояла перед вполне ощутимой угрозой уничтожения. Образно выражаясь, за десятилетия следовавших одна за другой попыток удушения Церковь научилась обороняться, но утратила навыки наступления. Когда во второй половине 80–х гг. положение изменилось к лучшему и Церковь получила значительно большую свободу действия, она оказалась к новой ситуации неподготовленной. Для духовного просвещения своих соотечественников, закосневших во мраке неверия миллионов потенциально православных христиан у Церкви не оказалось ни кадров, ни опыта, ни разработанной методики, ни литературы, ни материальных ресурсов. Церковь на всех ступенях своей структуры за семьдесят лет притеснений и гонений получила навык пастырской работы только в ограниченной среде пожилых прихожан, преимущественно женщин, в большинстве своем невысокого культурного уровня. Естественный повышенный интерес к Церкви, к ней в целом как к социальному феномену, на протяжении почти трех поколений искусственно выключавшемуся за скобки общественной жизни, — этот интерес привел к порогу Церкви массы россиян. Но что Церковь была в состоянии им дать, не располагая ни пастырскими, тем более миссионерскими кадрами, ни литературой, ни помещениями, ни сколько–нибудь достаточным количеством денег? Церковь сумела предложить только формальный обряд. Заповедь Христа — «идите, научите все народы, крестя их во Имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф 28:19) — исполнялась Церковью только отчасти: Церковь могла крестить (и то «с грехом пополам», ибо массовое крещение выливалось чаще всего в беспорядочное, шумное, отнюдь не благочестивое действо), но не могла научить.
В результате подавляющее большинство крещеных в конце 80–х — начале 90–х гг. живет, не делая из своего формального вступления в Церковь никаких выводов, в частности — в храмах не появляется совсем или почти.
Пройдут, вероятно, многие десятилетия, прежде чем в Церкви хоть сколько–нибудь умножится число людей духовно живых, знающих Христа, сознающих себя членами Его Церкви и чувствующих свою обязанность исполнять Его заповеди любви и правды. Надо, однако, помнить, что судьбы Церкви, как и всего человечества, в воле Божьей, а «Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму» (Мф 3:9), тем более мы можем верить и надеяться, что Он привлечет к Себе избранных Своих и, как в день Пятидесятницы, вновь и вновь станут исполняться пророческие слова: «Будут все научены Богом» (Ин 6:45; Ис 54:13).
Третья грань апостоличности Церкви, как мы уже говорили, — благодатная преемственность в таинстве хиротонии (рукоположения). Через возложение рук епископа посвящаемый получает от Бога духовную способность тайнодействия, т.е. совершения, в свою очередь, всех таинств, из которых только само таинство священства (хиротонии) остается прерогативой епископов — непосредственных преемников апостольских полномочий.
Кроме упоминаемых в Символе веры вышеприведенных свойств, Церковь знает за собой еще два свойства, которые, хотя Символом веры не упоминаются, однако прочно утвердились в сознании большинства церковных людей, о них говорится как в катехизической, так и другой богословской литературе. Прежде всего, назовем «непогрешимость» Церкви.
Это весьма претенциозное слово может рассматриваться в двух аспектах, первый из которых напрямую связан с понятием греха как нарушения воли Божьей, — речь идет о нравственной непогрешимости, под которой понимается неспособность Церкви совершать что–либо нравственно–отрицательное, злое, порочное.
Кто же является конкретным носителем непогрешимости? Все единогласно считают, что это не могут быть отдельные личности. В самом деле, «все согрешили и лишены славы Божией» (Рим 3:23), пишет апостол Павел, и в полном соответствии с этим утверждением в одной из молитв, читаемых на вечерне в день Пятидесятницы, Церковь признает, что «нет ни единого кроме (без) скверны», а в молитве на заупокойной ектений, обращаясь к Спасителю Иисусу Христу, говорит: «Ты еси един кроме греха».
Но, признавая греховность, точнее, способность согрешать, своих членов, Церковь склонна замалчивать, а по возможности и оправдывать поступки тех же отдельных лиц, когда они совершаются в порядке исполнения ими церковно–служебных, церковно–административных обязанностей.
Так, канонизируя в 1988 г. Максима Грека, РПЦ одновременно канонизировала и митрополита Московского Макария, который отказал Максиму в ходатайстве перед царем об освобождении из тяжких условий монастырского заключения. «Узы твои целуем яко во святых», — ответил митрополит несчастному узнику, одному из самых просвещенных православных деятелей того времени, неутомимому «правщику» богослужебных славянских книг, но ходатайствовать за него отказался и ничего не сделал, чтобы облегчить участь ученого благочестивого страдальца.
Но бессердечие, проявленное к Максиму Греку, — ничто по сравнению с кострами, на которых сжигали в Москве и Новгороде еретиков сразу же после Собора 1504 г Протесты против этого зверства, звучавшие из глубины приволжских лесов со стороны «заволжских старцев», в т.ч. Вассиана Косого (из рода бояр Патрикеевых) и святого Нила Сорского, были оставлены без внимания, и в истории нашей Церкви появилась страница такая же печальная, как и та, где записаны деяния инквизиции на Западе. Полтора столетия спустя количество таких страниц умножилось — на костер повели уже не еретиков, а православных людей, коими были старообрядцы. Но и заглядывая в глубь веков, мы находим подвергшихся запоздалому прославлению великих страдальцев, принявших гонения отнюдь не от язычников, а от своей же Церкви. Такова судьба святого Иоанна Златоуста, который, будучи осужден Поместным Собором в Дубе, при пособничестве церковных властей (архиепископ Александрийский Феофил и др.) был византийским императором Аркадием дважды отправлен в ссылку. Великий подвижник скончался на Кавказе в конце 407 г. после тяжелейших испытаний.
Можно ли считать, что Церковь не несет ответственности за все эти и многие другие злодеяния? Допустимо ли, как это обычно бывает в церковных кругах, все объяснять «ошибками», заблуждениями и хотя бы даже грехами отдельных церковных деятелей? Ведь, наверное, принятие соответствующих решений и приговоров сопровождалось традиционными для соборов словами: «Изволися Духу Святому и нам!»
Кроме аспекта нравственного, непогрешимость, приписываемая Церкви, имеет еще другой аспект, который можно назвать вероучительным, имеющим преимущественно догматический характер [43]
Уверенность в вероучительной непогрешимости Церкви может быть обоснована обещанием Христа послать Своим ученикам Духа Утешителя, Который наставит их на всякую истину (Ин 15:26). Однако ни в этих словах Спасителя, ни в описании евангелистом Лукой события Пятидесятницы, мы не находим указания на конкретного носителя этой непогрешимости.
Римско–католическая Церковь со сравнительно недавнего времени, а именно с 1870 г когда состоялся 1 Ватиканский Собор, признала такого рода непогрешимость за римским первосвященником в тех случаях, когда он провозглашает вероучительные истины «ех cathedra», т.е. в качестве земного главы Церкви, унаследовавшего это высочайшее звание на земле и соответствующие полномочия от апостола Петра.
