- А пусть посмотрит.

   - Что ты говоришь? - оторвался Зеня от наблюдения за нетерпеливо переминающимся у нашей калитки священником.

   - Я говорю, что сейчас спущусь и узнаю, чем обязаны такой честью.

   - Я с тобой, - решительно смахнул кот с окна. - У меня для него уже давно своя проповедь заготовлена...

   Отец Аполлинарий, завидев меня, 'приветственно' перекрестился. Я тоже... поздоровалась. Исключительно из женского любопытства. А когда пасть свою раскрыл для аналогичной цели Зигмунд (уже из научного интереса), священник вновь осенил себя знамением и неожиданно для нас многострадально выдал:

   - А скажите мне, ценят в этом доме свой врачебный долг перед ближним?

   - Пол сребеня за сеанс. После пятого - на медень дешевле, - беспощадно отчеканил кот свои расценки.

   - Святые угодники! Что ж так дорого? - приподнял брови отец Аполлинарий, а я нервно заозиралась.

   - Здоровье дороже, батюшка, ибо сказано в Святом писании: 'Кто сеет скупо, тот скупо и пожнет', - остался непреклонным умник.

   - Апостол Павел, Послания к Коринфянам... - потрясенно произнес священник, брови которого, от такой вольной трактовки Библии переползли аж на середину лба. Он сделал шаг назад, будто намереваясь тут же удалиться, а потом, вдруг неожиданно передумал. - Ну, раз ты, сын мо-о... лекарь, так хорошо знаком с основой основ, то отвечу тебе тем же: 'От всякого, кому дано много, много и потребуется'. Куда идти?

   - А нельзя ли пока... повременить? - решила я, наконец, встрять в этот обмен любезностями. - Зигмунд, можно тебя на пару слов - в сторонку?

   - Да что такое, Стася? - недовольно зашипел на меня кот, едва мы удалились от изгороди на пару ярдов. - Ты что, хочешь испортить мне грядущее развлечение?

   - Развлечение? Ты так себе это представляешь? - нависла я над умником.

   - Нет, я его, конечно, полечу... Кстати, от чего его лечить то?

   - Вот в том то и все и дело, - недоуменно скривилась я. - Сама ничего не понимаю... Его свечение прямо забито страхом. А вот чего он боится: то ли за свое здоровье, то ли по какой другой причине... Странно все это, Зеня. Очень странно, - обернулась я в сторону отца Аполлинария и еще раз внимательно на него посмотрела.

  Священник, облокотившись одной рукой на калитку, другой шарил в своем кармане, едва шевеля тонкими старческими губами. Вот он на мгновение замер, и лицо его просветлело улыбкой. Потом вынул руку наружу, обтер ее об рясу, будто избавляясь от налипшей грязи, и взглянул на меня... Взгляд этот мне совсем не понравился:

   - Зеня, ты можешь ему отказать?

   - Отказать? - гневно воззрился на меня умник. - Во-первых, это претит моему врачебному долгу. Во вторых... Ты представляешь, какими после этого будут его проповеди? А ведь ты в этой деревне жить осталась. Ну, а в-третьих...

   - Есть еще и в-третьих?

   - Стась, я ужасно хочу посмотреть, как он храпит. Неужели ты откажешь мне в этом маленьком удовольствии?

   - Ну, знаешь ли, господин философ... Да у тебя на уме одни удовольствия и развлечения.

   - Ну, Стасенька... Ну, пожалуйста, - принялся кот тереться боками об мои ноги, вызывая одновременно и щекотку и большое желание поразмашистее его пнуть.

   - Да делай, что хочешь. Но, я тебя предупреждала, - гневно ткнув указующим перстом в довольную котовью физиономию, направилась я домой... И даже подслушивать в знак протеста не стала...

   Весь остаток дня я, естественно, на кота дулась. А к концу нечаянно забыла... Тем более, что повод отвлечься предоставился...

   - О-о... жареная на вертеле курочка... Лучше может быть только жареный на вертеле карпунь(8), политый...

   - Настоем валерианы? - прервала я кулинарные фантазии Зигмунда и кочергой принялась долбить по догорающим в кострище поленьям.

   - Лимонным соком, - обижено мявкнул тот и развернулся ко мне своим полосатым боком. - Ты что, думаешь, я совсем... ветрогон(9)? Да, Стася? Я же вижу, что ты на меня из-за этого злишься. Скажи мне, я - ветрогон?

   - Ты?.. Честно говоря, нет, не думаю. Это я на твоем фоне выгляжу старой занудой. А вообще, сколько тебе лет, Зеня?

   - На днях ты сама же меня уверяла, что не больше четырех.

   - Все ясно... Не хочешь об этом говорить...

   - Ты знаешь, один поэт из нашего прежнего мира по имени Ариосто, как-то сказал: 'Все с годами теряется: юность, красота, здоровье, порывы честолюбия. И только одна глупость никогда нас не покидает'. Так вот, я опроверг его изречение.

   - И в какой именно части?

   - В первой, разумеется, - совершенно искренне рассмеялся кот. - Ибо моя глупость вечна, как и я, а все остальное воскресает вместе с каждым моим новым телом. Таков закон существования нашего рода.

   - Я думаю, что это очень правильный закон. Иначе, представь себе - ты бы все-все-все знал, но уже ничего не хотел... Зеня.

   - Что?

   - А вот, по поводу вечной глупости... Ты сегодня ночью спать собираешься?

   - Я не против.

   - Чего именно?

   - Заклятия сна, которое ты на меня вчера тайком наложила. Можешь проделать тоже самое и сегодня.

   - А-а... Спасибо...

   Дни иногда тянутся бесконечно долго. А порой пролетают, как легкая паутинка мимо глаз. Но, и те и другие не оставляют в нашей памяти ничего, кроме оторванного календарного листа с ничего не значащей датой, ничего не значащим утром, днем, вечером... ночью. А ведь они могли бы быть заполнены до краев. И все равно - хорошим или плохим. Для беспристрастной памяти важно другое - сам факт, что день этот чем-то запомнился. Мы их, такие дни, вспоминаем потом и говорим кому-то: 'Помнишь, это, как раз за неделю было, до того, как ты плавать научился?', или 'А-а, это когда я в таверне с друзьями Уроженье(10) отмечал, а вы меня потом, с твоей мамой домой не пустили?'...Сегодняшний день запомнится жителям Мэзонружа тем, что именно 28 июля 2561 года в своем маленьком домике, приткнутом к тыльной стороне храма, повесился отец Аполлинарий...

   Новость эта уже облетела черной вороной все дома в деревне, а теперь кружилась над тянущей шеи за церковной оградой толпой, собравшейся, откровенно говоря, откровенно же удостовериться. Мне же, думать так о себе совсем не хотелось, так же, как и Гелии, беспрестанно запахивающей длинный жилет на своем очередном выпуклом животе. Мы, и на самом деле, просто шли мимо. Я - к себе домой после ежемесячного визита вежливости в гостеприимный алантский дом, стоящий неподалеку на пригорке. А Гелия, как обычно - оздоровительно выгуливалась, заодно, уж, провожая меня:

   - Нет, ты слышала, как они про него не добро? - мазнула меня по щеке своим пепельным, выбившимся из-за уха локоном женщина. - 'Старый лицедей'. И откуда слова такие знают?

   - Из его же проповедей, - хмуро заметила я, обводя взглядом присутствующих. - Не далее, как неделю назад 'богомерзкая гидра' лицедейством промышляла.

   - Это когда ты успела? - понятливо хмыкнула алант.

   - А, мы в 'Лишнем зубе' с Аленой, танцы души танцевали. Нас потом на 'бис' вызывали и мелочь кидали... Одна монетка мне прямо в кружку с элем булькнулась... А, впрочем, что уж сейчас об этом?

   - Да-а... И кто ему, интересно, подбрасывал такие пикантные подробности из твоей жизни?

   - Самой... жутко интересно, - еще раз внимательно глянула я в толпу. Но, озабочена сейчас была отнюдь не поиском болтуна, из христианского порыва, поведавшего батюшке о наших с приятельницей развлечениях, а тем, что, вот уже несколько минут мой затылок, спину и лицо бесцеремонно сверлил чей-то, такой же внимательный взгляд, источник которого я никак не могла зацепить своим. - Может, пойдем отсюда? А то обстановка здесь... нехорошая.

   - Ты тоже это заметила? - повернула ко мне лицо Гелия.

   - Что именно?

   - Остатки чьей то магии. Старые, уже почти незаметны.