— Вот и я, — раздался полный горечи голос. — Убегаю. И реву, как малое дитя.

Паучьи пальцы Фогеля потянулись к ручкам управления. Точка обзора медленно сползла вниз. Целые галактики зеленой листвы прошуршали мимо, будто яркий дым, а затем все замерло — теперь они смотрели на тенистую тропу, нависая над ней в пяти футах от земли.

— Ты готов? — осторожно спросил Фогель.

— Конечно, — отозвался Джимми — как прежде, тонким, слабым голоском.

После встряски он зашатался в поисках равновесия и в конце концов уцепился за небольшое деревце. Мир завертелся вокруг него, успокоился — и Джимми расхохотался. Ствол дерева прохладен и гладок; льнувшая со всех сторон листва роилась сплошным зеленым великолепием. Он снова оказался в келлогских лесах тем самым майским днем, когда все пошло не так. Все как прежде. Те же листья на деревьях. Тот же воздух.

Джимми пустился вверх по тропе. Через несколько мгновений сердце бешено заколотилось. Как же он ненавидел их — всех этих пацанов с самодовольно ухмыляющимися рожами! Сейчас они там, наверху, поджидают его. Но в этот раз он им покажет. А потом, когда все закончится, ненависть понемногу отпустит. Это точно. Только, Боже милостивый, как же он их теперь ненавидит!

Джимми карабкался во мраке под елями, утопая ногами в густом мху. На какое-то мимолетное мгновение он пожалел, что пришел. Но послать его сюда обошлось родителям в тысячу долларов. Джимми предоставили великолепный шанс — и он ни за что его не упустит.

Теперь уже слышны были глухие и призывные голоса мальчиков — и холодный всплеск, когда кто-то из них нырнул.

В ожесточенной ненависти Джимми взобрался туда, где открывался вид на глубокую мрачную пропасть старой каменоломни. Видел он и крошечные фигурки детей — там, на другой стороне, и оползень на склоне — единственное место, где можно выбраться из воды. Мокрые, мальчики расселись на камнях, дрожа от холода.

Он увидел мертвую ель, что лежала наклонно на краю каменоломни; спутанные корни ее висели в воздухе. Ствол казался серебристо-серым; у основания — наверное, в фут толщиной. Упала она вертикально вниз на стену — старое дерево с торчащими обрубками ветвей — а макушка застряла в трещине. Ниже ели был целый ряд уступов, которые позволяли спуститься до самой воды.

Но сначала требовалось пройти по мертвому дереву.

Джимми взбирался по толстым искривленным корням, стараясь не думать о жуткой пропасти. А там, на другой стороне, маячили бледные пятна лиц. Они поднимали глаза, они смотрят на него!

Теперь Джимми живо припомнил, как все было тогда: цепочка мальчиков спускается по дереву, руки раскачиваются в поисках равновесия, босые ноги осторожно ступают по шершавому стволу. Если бы только его не оставили последним!

Джимми шагнул на ствол. Затем, сам того не желая, бросил взгляд вниз — и увидел разверзшуюся пропасть: черную воду и скалы.

Дерево покачивалось. Джимми попытался сделать следующий шаг и понял, что не может. Все было в точности как тогда — и теперь до него дошло, что по этому дереву просто невозможно пройти. Обязательно поскользнешься и упадешь вниз, мимо скалистого утеса — вниз, в холодную воду. Прикованный к стволу меж небом и каменоломней, он мог сколько угодно втолковывать себе, что у него все получится, как и у остальных мальчишек, — это ни капли не помогало. Но что толку в уговорах, когда совершенно ясно — когда каждому должно быть ясно — это невозможно.

А там, внизу, холодно и безмолвно ждали мальчики.

Джимми медленно отступил. Как горели на его щеках слезы ненависти к самому себе! Джимми перелез через выгибающиеся дугой корни и пустился прочь от каменоломни, отчетливо слыша далекие крики за спиной — они звенели ему вслед, пока он, спотыкаясь, ковылял по тропе.

— Не стоит так расстраиваться, — безразлично произнес Фогель. — Может, в этот раз ты просто был не готов.

Джимми ожесточенно вытер ладонью глаза.

— Не готов, — пробормотал он. — Мне казалось, что смогу, но… Наверное, слишком нервничал — вот и все.

— А может… — Фогель заколебался. — Некоторые люди считают, что лучше забыть о прошлом и решать наши проблемы в настоящем.

Джимми изумленно раскрыл глаза.

— Теперь я уже не могу сдаться! — воскликнул он и возбужденно встал. — Иначе вся моя жизнь будет разбита… Знаете, мистер Фогель, никогда не думал, что услышу от вас такое. То есть я хочу сказать, что сама суть машины… и всего остального…

— Знаю, — отозвался Фогель. — Прошлое можно изменить. Школьник может пересдать экзамен. Влюбленный может еще раз сделать предложение. Слова, о которых вспомнили слишком поздно, могут быть сказаны. Раньше и я так думал. — Старик изобразил на лице улыбку. — Как в карточной игре. Если не нравятся карты, которые имеешь на руках, можно взять другие, потом следующие…

— Верно, — кивнул Джимми, успокоившись. — И если так подойти к делу, то как я могу проиграть?

Фогель не ответил — лишь учтиво поднялся с места, собираясь проводить Джимми до двери.

— Значит, увидимся завтра, мистер Фогель, — бросил Джимми напоследок.

Фогель взглянул на календарь, висевший на стене; там стояло двадцать первое апреля 1978 года.

— Да, конечно, — ответил он.

Уже в дверях Джимми обернулся к нему — бледный, худощавый тридцатилетний мужчина, в безвольных глазах которого светилась безмолвная просьба…

— Ведь там всегда завтра — правда, мистер Фогель? — спросил Джимми.

— Да, — устало согласился Фогель. — Там всегда завтра.

Думаю, первым словом было: «Ай!». Какой-то пещерный человек, пытаясь придать более хорошую форму одному камню другим, ударил себя по большому пальцу — и вот, пожалуйста. Язык.

Мне становиться плохо от всех этих бесполезных фактов. Ну вот, например, первый пес. Думаю, он был необычайно смышленым, но трусоватым волком, который заставил людей бросить ему объедки. Ранний человек, к слову, сам не отличался огромной смелостью. Затем, человек и волк обнаружили, что могут охотиться вместе, в своей трусоватой манере, и вот: Домашние животные.

Надо отметить, что тогда я был слабым, в те первые пары сотни лет. Когда я понял, что Человеку нужен более сильный надзор, множество важных событий произошло. В то время я был молодым, ну, скажем так: начинающим падшим ангелом. Будь я старше и опытней, история пошла бы по совсем другому пути.

Я появился сидящим на камне на берегу Нила, рядом с молодым египтянином и его женой. Они выглядели мрачно; уровень воды повышался. Неподалеку был голодный шакал, и тут я подумал, что если отвлеку их, то он станет для них не очень приятным сюрпризом.

— Достаточно высоко для вас? — спросил я, указывая на воду.

Они строго посмотрели на меня. Я стал похожим на человека настолько, насколько это было возможно; но иллюзия не была бы полной без большого покрывала, которое не соответствовало времени года.

Мужчина сказал:

— Было бы лучше, если бы она вообще не поднималась.

— Мне странно слышать это, — ответил я. — Если бы она не поднималась, то ваши поля не были бы такими плодородными, не так ли?

— Так, — сказал мужчина. — Но еще, если бы она не поднималась, мои поля были бы моими полями, — он показал на то место, где вода смывала изгородь. — Каждый год мы с моим соседом спорим о границах, а в этом году с ним живет его двоюродный брат. А он — большой и мускулистый человек, — продолжил мужчина, начав рисовать линии в грязи.

Эти линии меня очень насторожили. Сумериане, там, на севере, недавно открыли искусство письма и я до сих пор испытываю шок.

— Жизнь — это борьба, — сказал я мужчине. — Ешь или будь съеденным. Пусть выиграет сильный, а слабый падет.

Похоже, человек не слушал.

— Если бы был способ, — говорил он, смотря на рисунки, — чтобы можно было восстановить ограду в том же месте где она была…

— Глупости, — сказал я. — Ты плохой мальчик, не следует такое говорить. Подумай, что бы сказал твой старый отец? Что́ было хорошо для него…