Сызмальства Люси приучили писать дядюшке Перси открытки на Рождество и ко дню рождения. Мама, очевидно, надеялась, что столь знатное родство еще принесет им немало благодеяний. Но вскоре все закончилось. В 1921 году они в последний раз съездили на каникулы к дяде. Следующей весной старый вдовец и сам приказал долго жить, а имение его перешло к племяннику, рассудившему, что бедные родичи ему ни к чему. Малышка Люси нимало об этом не жалела. Наоборот, скорее радовалась. Ведь каникулы в 1921 году начались так замечательно, а закончились ужасно. Посреди Лета пропал Тул. Вместо него на службу взяли невзрачного, плюгавого человечка. Был он омерзителен: за льстивой и подобострастной личиной таилась душа наглеца и спесивца. Почему исчез Тул, оставалось загадкой, об этом не упоминали. Но однажды Люси подслушала разговор братьев.

Оказывается, у Тула в деревне была девушка; братья, не признавая слово «любовь», говорили, что Тул с ней «шашни завел». Но девушка оказалась ему не ровня, из фермерской семьи, и отец уже выбрал ей жениха из такой же семьи. Девушка мечтала выйти замуж за Тула, а Тул мечтал жениться на ней. И вот они оба пропали, один за другим. Уже несколько лет спустя один из близнецов, Марк, по натуре более мягкий, чем брат Дэвид, в грустную минуту поведал Люси, что сталось с Тулом и девушкой. В ту пору Марк сам тосковал о девушке, которую они никак не могли поделить с братом. Мать же, полагая, что это недостойная ее сыновей пара, отвадила девушку от дома.

Марк сказал Люси тогда в саду:

— Помнишь Тула? Так вот, он той девушке немало горя принес. Ты уже не маленькая, Люс, понимаешь, о чем я. Обещал, правда, жениться, у него ведь квартирка своя над гаражом была, жалованье приличное, работа хорошая, да и хозяин неплохой. И жил бы он припеваючи: выпускались все новые и новые моторы, а Тул в них разбирался как никто. И вот приходит он раз домой к невесте, чтобы с родителями ее переговорить. А девушки-то и нет. Отправили ее к родным в Корнуэлл. Встретили Тула отец невесты, жених да отец жениха и избили до полусмерти. А потом отвезли на милю от деревни и бросили на обочине. Сколько часов он без памяти там провалялся, никто не знает. А вернулся в деревню, сложил вещи и поутру — к дяде Перси. Увольняться. Денег, конечно, не взял: раз не предупредил хозяина об уходе, значит, подвел его. Он решил поехать в Корнуэлл и найти девушку. И с тех пор как в воду канул. Думаю, что он ее нашел-таки, — закончил рассказ Марк. — И наверное, они уехали куда-нибудь вместе. Да, вот мне бы его решимость.

— А откуда ты все узнал? — спросила тогда Люси.

— Да этот слизняк, что после него работать стал, рассказывал. Ну и подонок! Бывало, положит руку мне на колено, улыбнется этак гаденько и приговаривает: «Ты на девочек себя не трать». Прости, сестренка, что об этом речь завел.

Встал и ушел. Ушел навсегда, как и Тул. Больше Люси не разговаривала с Марком по душам. Работал он в страховой компании, а выходные дни проводил с Дэвидом (тот был бухгалтером), копаясь в моторах своих машин или лежа под ними. Свои «шарабаны» они покупали по дешевке у богатых друзей. По воскресеньям двое здоровенных парней (им было уже под тридцать), втиснувшись в свой очередной «шарабан» и оглушая ревом мотора, отправлялись на свидания к девушкам. Матери, конечно, девушки не нравились, и в дом она их не приглашала. И вот однажды, в воскресенье, «шарабан» взревел в последний раз и унес лихих ездоков на свидание с Костлявой: их машина врезалась на дороге в другую.

— Да пребудет с нами милость Господа нашего, Иисуса Христа! Да не иссякнет любовь Божия и да осеняет нас Дух святой во веки веков. Аминь.

— Аминь! — перекрестилась Люси. Служба закончена, а она все это время думала о своем. Чисто механически выполняла нужные ритуалы: то поднималась со скамьи, то опускалась на колени, пела гимны, то Сидела, присмирев, вспоминая Пирс-Куни и давнюю пору.

Благословив паству, отец Себастьян не ушел. Он стоял скрестив руки на груди. Никто не осмелился покинуть церковь раньше святого отца. Воцарилось напряженное молчание. И вдруг раздался звук. Отец Себастьян улыбнулся, воздел руку. А звук, точнее одна-единственная нота, парил над прихожанами. У Люси даже перехватило дыхание, столь давним, полузабытым прилетел в церковь этот звук и словно ветром всколыхнул прихожан.

Звучал орган! Вот полилась знакомая мелодия, но название уже не припомнить. Гимн, свободный, звонкий, понесся ввысь. Иногда орган срывался, еще бы, он так долго молчал! Но главное — сейчас он снова заиграл! Люси подняла голову. Подле фортепьяно никого нет. Значит, наверху, за органом — Сюзи.

Вот музыка достигла кульминации, отец Себастьян с большим крестом в руках покинул алтарь и медленно пошел по проходу под звуки гимна и изумленный шепот прихожан, они кланялись, кивали святому отцу, а он шествовал к западному выходу.

На крыльце он задержался; держа крест в левой руке, правой пожимал руки прихожан. Орган все играл. Люси выбралась из церкви не сразу. Отец Себастьян пожал руку и ей.

— Миссис Смолли, если не ошибаюсь? — спросил он.

— Нет, отец Себастьян, не ошибаетесь. Какая чудесная заутреня! Каким это чудом вдруг заиграл орган?

— Немного уменья, побольше веры и… игра мисс Уильямс. — Очевидно, на завтрак отец Себастьян ел чеснок. — Ведь это вы сфотографированы у церкви?

— Да, на двух-трех фотографиях. Так мы ждем вас завтра. Муж очень просил напомнить. В половине восьмого, хорошо? — И, окончательно расчувствовавшись, прибавила. — И Сюзи берите с собой. Я ее знаю с пеленок.

По дороге домой она пожалела, что так опрометчиво пригласила Сюзи. Остается лишь надеяться, что завтра утром, когда они увидятся в парикмахерской, Сюзи откажется от приглашения, сославшись на занятость. За все время их знакомства они ни разу не наносили друг другу визитов и не были накоротке: Сюзи обращалась к Люси не иначе как «миссис Смолли», а к Слонику — «полковник Смолли», хотя для обоих супругов она была просто «Сюзи». Она не позволяла ни малейшей фамильярности, при том что у супругов больше не осталось таких давних знакомств в Панкоте; Сюзи частенько доводилось бывать в «Сторожке», но лишь по делам, так сказать, профессиональным, и их дом она знала не хуже своего собственного.

Люси пожалела о приглашении, и тут же ей стало стыдно. Хотя первый урок, преподанный ей в Индии, был таков: нельзя водить дружбу с полукровками; Люси быстро научилась распознавать по мелочам, по малозаметным черточкам в совершенно белых на первый взгляд людях, которые без зазрения совести называют себя белыми, индийскую кровь. Ей втолковывали, что евразийцы (или англо-индийцы, как стали их потом называть) очень преданы англичанам, что они составляют надежную прослойку средних и мелких чиновников. Особенно много их на железной дороге. Эти люди тяжко тосковали по родине, которую они никогда не видели и вряд ли когда увидят. Они довольно успешно противостояли взяточничеству и подкупу, до которого необъяснимо падким оказалось местное население. А если принять во внимание такую национальную индийскую черту, как леность, то и впрямь без евразийцев управлять такой огромной страной было бы куда труднее.

Хорошие работники и надежные люди — этого у них не отнять. Но присуще им и другое: протяни палец — всю руку отхватят. И еще: они-то, конечно, неповинны, что уродились полукровками, но своим существованием они как бы связывают белых и цветных, а связь эта долгие годы отнюдь не поощрялась.

Большинство полукровок — плоды любовных связей (сколь печальных, столь и порицаемых) между женщинами-индианками или полукровками и нижними чинами британской армии. Занять каждую минуту солдатской жизни — дело трудное, и при случае солдаты берут этот труд на себя. Да и что ожидать от мужчин, служащих родине и королю в Индии, причем немало лет. Жизнь есть жизнь. На беду, многие из этих связей были внебрачными, а случалось, что индийская жена временно заменяла супругу, оставшуюся в Англии. Как бы ни разнились причины появления на свет де-тей-полукровок, их становилось все больше, так как полукровки старших поколений вступали в браки меж собой. И жизнь у таких семей, по мнению Люси, невеселая, очень обособленная и до смешного нарочитая, проанглийская. Люси всякий раз бывала растрогана до слез, когда ей рассказывали про какого-нибудь солдата, который женился на девушке-полукровке и увез ее в Англию; или о солдате, который влюбился и в местную девушку, и в Индию и даже остался на сверхсрочную службу или, демобилизовавшись, осел в Индии.