Спешить было незачем. Сидел да покуривал, блаженно прищурившись, на самом краю высокого каменистого увала. По трем сторонам сумрачно помалкивал вековой кедрач, а впереди весело искрилась на ярком полуденном солнышке неоглядная, ровно запорошенная марь с чахлой низкорослой порослью заиндевелого чозенника на закрайках. Чистая да гладкая, без единого пятнышка, без помарочки, как недавно сотканное полотно. И таким умиротворяющим покоем дышала вся эта знакомая, но ненадоедливая благолепная красота, что сидел бы да сидел вот так, часами, ни о чем не думая, не сожалея, не обращая никакого внимания на то, что колючий морозец пощипывает разгоряченное лицо, ползет за воротник распахнутой кухлянки. Сидел бы да любовался заснеженной тайгой, не переставая удивляться великой силе божьего промысла, всему этому сотворенному им совершенству.

Резко, заполошенно прокричала где-то совсем недалеко потревоженная сойка, выводя Семеныча из блаженного забытья. А потом совсем зашлась, не смолкая, как оглашенная. И Акай встрепенулся, навострил уши. Поднял голову, шумно втягивая воздух черным кожаным носом. «На месте», – тихо предупредил собаку Семеныч и, подхватив старенькую тозовку, поднялся на ноги. Стоял, прислушиваясь, соображая, как ловчее будет подойти к дичине. А Акай уже весь изошелся в ожидании команды. Начал тонко повизгивать, то и дело бросая на хозяина недоуменные, укоризненные взгляды. «Нельзя», – непреклонно прошептал Семеныч и приложил палец к губам. А в голове все крутилось: «Как же, как же сподручнее-то будет?» Птица кричала в густом кедровом подросте метрах в двухстах, чуть левее которого начиналась и уходила вниз узкая неширокая балка, густо поросшая высоким ковылем. На противоположной ее стороне, на покатом склоне невысокой сопки темнел сравнительно редкий ельник. «Вот туда, верно, верхами и потянет, – определился он наконец. – Только б этот дурень усидел до времени. Я тебе! – погрозил собаке кулаком. – На месте! Ждать».

Перемахнуть релочку было делом минутным, но, чтобы не подшуметь, пришлось дать кругаля. А потому к нужному месту подошел, порядочно запыхавшись. Подождал, отдышался, поглядел назад из-под ладони. Акай нетерпеливо крутился, но, как хозяин и наказывал, у той же насиженной валежины. «Ну молодец, малец, выдюжил», – улыбнулся Семеныч и дал отмашку собаке.

Не прошло и двух минут, как звонкий, заливистый собачий лай разорвал лесную тишину. По «серьезному» тембру с хрипотцой хозяин сразу опознал, что она кабана гонит. Да накоротке, по-зрячему. И, дослав по пуле в стволы, приготовился к стрельбе. Но тут случилось непредвиденное – где-то впереди прозвучала короткая автоматная очередь, и Акай резко замолчал. В груди у Степаныча захолонуло от неприятного предчувствия, и он бросился навстречу.

На одном дыхании, будто и не было за плечами без малого семидесяти лет, продрался сквозь заросли лещины, перескочил балку, умудрившись не сверзиться с высоких шатких кочек, и попал на старую лесную дорогу в аккурат там, где и нужно было: поперек колеи стоял здоровущий японский джип, сверкая никелем, как елочная игрушка. А рядом троица квадратных лбов в камуфляже. Двое с оружием в руках – у одного АК, а у другого помповуха. Семеныч, не обращая пока на них внимания, растерянно огляделся по сторонам, и от сердца отлегло – в десяти шагах у битого кабана, ощетинившись в сторону непрошеных гостей, замер с измазанной в крови мордой целый и невредимый Акай. Увидев хозяина, завилял было от радости бубликом пушистого хвоста, на секунду отвлекся от справедливого дела охраны принадлежащего ему трофея, но, не сойдя с места, тут же снова оскалился и зарычал на чужих.

А трофей, безусловно, впечатлял – старый матерый секач, славно зажиревший на желуде и шишке, богато уродившихся в нынешнем сезоне. Не меньше двух метров длиной, с сединой на мощном загривке и в палец толщиной полустертыми желтыми клыками, от одного вида на которые уже начинало сосать под ложечкой: такому раскроить собаку от хвоста до головы – плевое дело. Семеныч уже хотел похвалить верного своего помощника за хорошую работу, но вспомнив, что этого вепряка у них с Акаем попросту украли, нахмурившись, вовремя прикусил язык.

– Слышь ты, чухан, – прогнусил один из «охотничков» на удивление для своей внушительной комплекции высоким голосом, – бобика своего забери, а то я счас с него лапши нарежу. Достал, падла.

– ...

– Ты че, марамойка, не сечешь, что ли?! – не дождавшись ответа, угрожающе повел стволом автомата в сторону Семеныча.

– Закройся, – оборвал его на полуслове самый высокий из троицы и примирительно прибавил: – Мы как вроде старику мясо должны...

– ...

Семеныч опять благоразумно промолчал, теперь уже внимательно рассматривая незнакомцев. Широкоплечие, все в одинаковом, должно быть дорогом, утепленном камуфляже и добротных унтах, они лишь на первый взгляд были похожи как близнецы-братья. Тот, что говорил последним и явно был у них за старшего, самый высокий и смурной, в отличие от своих напарников, все-таки носил на своем широкоскулом и грубом лице, с ямочкой на массивном подбородке какой-то отпечаток интеллекта. Его большие карие глаза глядели на Семеныча из-под густых черных бровей с хищным прищуром, внимательно и цепко, но без малейшей доли пренебрежения.

– Ну что молчишь, отец? – продолжил он. – Твоя псина кабана выставила – значит, с нас причитается. Так ведь, кажется, у охотников положено?

– А у вас на положено знамо что наложено, – проворчал Семеныч. С трудом отозвал Акая, по злобному виду которого было понятно, что пес настроился биться за свои права не на жизнь, а на смерть, и, от греха подальше, взял его на поводок.

– Идите свежуйте, – сказал как отрезал старший, обращаясь к своим. – Половину задка – деду. – И, повернувшись к Семенычу, улыбнулся: – А мы с батей покурим пока. Может, по сто грамм?

– Не надо.

– Ну, как знаешь, отец, – не стал настаивать незнакомец. – А откуда сам будешь-то?

– А зачем тебе? – все еще настороженно спросил Семеныч. Ну не нравился ему этот парень – и все тут. Несмотря на вполне приветливое обращение, от его массивной крепкой фигуры исходила какая-то невидимая, но вполне осязаемая волна скрытой агрессии. И чувствовалось, что в любой момент она может выплеснуться наружу, и тогда от его мнимой благожелательности не останется и следа.

– Да что ты набычился, батя? – ухмыльнулся парень. – Мы к тебе в гости не напрашиваемся. Так я просто спросил.

– С Ретиховки, – нехотя ответил Семеныч. Для себя он уже решил, что своей доли от дичины, конечно же, дождется, как-никак они с Акаем честно себе на ужин заработали, но с этими натуральными бандюками ни на какой контакт не пойдет. А что этот здоровенный детина явно к чему-то клонит, Семеныч понял сразу. На своем веку немало таких хватов повидал. Мягко стелет, да жестко спать. Да и откуда у этих сопляков, каждому из них не больше тридцати, такие деньжищи? Это ж один джип сколько стоит? Разве своим трудом столько заработаешь? Точно ворье или рэкетиры какие. Бандюки – одним словом. А значит, нечего со шпаной всякой тут разговоры рассусоливать. И Семеныч демонстративно отвернулся в сторону, всем своим видом давая понять, что больше из него и слова не вытянешь.

Игорь, привалившись спиной к открытой дверце джипа, провожал задумчивым и вполне беззлобным взглядом удаляющуюся сгорбленную спину старика. Как все-таки правильно он поступил, решив не задавать деду вопросов о подстрелянном шишкаре, которые так и крутились на языке. Толку от этого «партизана» было бы – на грош. Таких замшелых совков хоть на куски режь, а ни за что не заставишь кого-нибудь «слить», погрешить по отношению к своей гребаной совести. А вот насторожил бы непременно, что в теперешней ситуации – недопустимая промашка. Через час вся Ретиховка будет об этом судачить, а там, к бабке не ходить, кто-то слишком правильный обязательно начнет в ментуру названивать.

Пока же все шло почти по накатанной. Сыч после своих художеств, ясный день, зачистил территорию грамотно. Этого «таланта» у садюги не отнимешь. Трупы – в проруби. С надежным грузом на ногах. Искать их долго никто не будет: оба холостяки, привыкшие месяцами шарахаться по лесу. Зимник зечара тоже спалил аккуратно, до последней доски и без пожара в тайге. Щир еще утром доложил, самолично проверил на месте. Значит, с этой стороны опасаться нечего. Одна заноза в заднице – этот недобиток. Но тут тоже вроде бы проблем особых не намечается. Раз он из района не выходил – а об этом наглядно говорит отсутствие наследа, – значит, примерз без верхней одежды да еще с тяжелым ранением где-то под кедрой. И без посторонней помощи может вообще окочуриться. Правда, надеяться на это все же не стоит – как-никак офицер запаса, а уж выживать в любых условиях их, сволочуг, учили. Надо будет, кстати, на всякий случай, попросить мужиков из райотдела разузнать о нем поподробнее...