Гул возмущения поднялся из рядов старейшин.

– Но теперь, – спокойно продолжал Евфрон, – когда тучи, черные тучи сгустились над городом, мне стало окончательно ясно: демократы не способны управлять и защищать не только подвластные нам земли, но даже сам город! Посмотрите – стены обветшали, скифы и тавры, точно голодные коты, лапой щупают нас – сильны ли? А мы? Безнаказанно разграблен клер Гераклида, сожжен клер Гефестиона! И что Совет? Снарядил экспедицию в степи? Разорил соседних скифов? Нет, граждане. Мы уже пол года обсуждаем, кто на нас напал – Агар или не Агар! А я говорю – надо уничтожить Агара и всю его орду. Это нам под силу. Я знаю, как спасти нас всех и нашу родину. И если Совет спросит меня – я изложу свой план. А в завершение скажу – я был, как вы знаете, в бою за клер Гераклида. И я знаю, как противостоять скифам.

В этом бою погиб раб Гераклида Скилл. Погиб как лучший гражданин города. Я предлагаю посмертно присвоить ему звание гражданина Херсонеса, а сына его, Ахета, включить в списки граждан. Его и всех его потомков. Завтра, как вы знаете, все будущие эфебы едут на кабанью охоту – последнее испытание перед клятвой и торжественным присвоением звания эфеба. Так пусть же сын раба Ахет будет среди лучших юношей.

Долго еще шумело народное собрание. Постановили – Тимону и Евфрону примириться, а Ахету даровать херсонесское гражданство.

Уже по дороге домой Евфрон, окруженный шумной толпой сторонников, догнал Сириска.

– Эй, друг мой Сириск, – окликнул он, – почему не видно тебя ни в палестре, ни в гимнасии?

– Ты же знаешь, Евфрон, – Сириск был рад вниманию друга, – мы теперь бедны. Я думаю стать служителем храма Девы. Мне просто некогда. Я учусь у жреца.

– У жреца! А нам как раз нужен жрец любви! Приходи ко мне завтра утром, пойдем в мое имение за город. Не пожалеешь!

– Приходи, приходи, – неслось со всех сторон. Многих из свиты Евфрона Сириск знал.

– Хорошо! – ответил он. – Приду. Только я не жрец любви. И вообще…

– Это не важно! Прихвати своего знаменитого эйфореонского вина! И чистый хитон. Мы начнем симпосион с бани!

Смех и веселье в доме Агасикла. Стариков никого нет – отец в булевтерии, мать на женской половине. Уже собралось человек десять. Евфрон в центре, рядом Апполодор – средний брат, а с ним, хоть и мальчишка еще, Апполоний.

Уже и Тимона привели. Когда Сириск вошел в дом, он услышал:

– Хвала богам! Тимон и Евфрон примирились.

Сириск увидел, как вчерашние враги пожали друг другу руки.

– Прочь дела! – воскликнул радостно Апполодор. – Хвала Бахусу и нимфам! А вот и Сириск пришел.

Гул одобрения, приветы, улыбки.

– Итак, друзья мои, все в сборе, – Евфрон был великолепен в белоснежном хитоне и венке из весенних роз. – Сегодня мы должны принести жертву нимфам по случаю появления первых роз! А поэтому все идем в загородный наш домик!

– Хорош домик! – произнес кто-то, смеясь.

– Да, домик, – скромно продолжал Евфрон. – А чтобы было там весело и красиво, и чтобы гости мои не упрекнули меня в негостеприимстве, сбегай-ка… – Евфрон поискал взглядом и, наконец, нашел, – сбегай-ка, Сострат, и приведи нам наших незабвенных подружек. Апполодору приведи… – Евфрон вопросительно посмотрел на брата.

– Лахету! – воскликнул Апполодор.

– Лахету! Тимону приведи…

– Папию! – крикнул кто-то из приглашенных.

– Приведи Папию! А Сириску… О! Сириску нужно что-то эдакое. Его простая гетера не устроит. А не пригласить ли нам Хелену?

– Хелену, Хелену! – зашумели все, глядя на Сириска. – Ты же еще не жрец, Сириск? – все засмеялись.

– Да, еще! Пошли раба на рынок, Сострат, пусть он купит все, что надо: молоко с медом, фимиам для воскурений, мясо козленка, домашних кур, побольше салата, вина! А сам не забудь прихватить еще парочку гетер для гостей!

Евфрон подошел к Сириску.

– Не послать ли нам за твоей Карией, Сириск? Думаю, она нам не помешает?

– Я не против, – улыбнулся Сириск.

Сострат убежал, а общество, весело перешучиваясь, двинулось за город, и вскоре они уже шли по солнечной дороге, обсаженной кипарисами. Вокруг простирались зеленые поля и сады, все было в цвету, и теплый ветер нес со всех сторон аромат цветущих яблонь, маслин, миртов. И, казалось, сам воздух состоит из цветущего, белого с розовым, солнечного и теплого счастья.

– А вот и домик! – скромно произнес Апполодор, и все громко засмеялись.

Вилла Агасикла была так велика и прекрасна, что слово «домик» ничего, кроме смеха, вызвать и не могло.

Усадьба была расположена у ручья и гармонично вписывалась в скальные изгибы, возвышавшиеся за ней. Служитель распахнул дверь, и все оказались во внутреннем дворике. Высившаяся за усадьбой скала поросла плющом, лавром и высокими фиговыми деревьями. Со скалы стекал ручей, и вода, тихо журча, переливалась в небольшой бассейн, располагавшийся прямо у основания скалы. Словно живые, выглядывали из плюща статуи Пана, нимф, харит и наяд.

– Ты, Сириск, – Евфрон был прекрасен в роли хозяина, – соорудишь тут временный жертвенник. Вот тебе белая курица, а мед с молоком вскоре принесут.

Взрыв смеха донесся из-за ворот. Это Сострат в обществе четырех гетер ввалился в дом. Девушки несли огромные букеты роз и маков, позади шел раб, нагруженный съестными припасами.

– Хвала богам! – послышалось со всех сторон.

Сириск соорудил жертвенник. Когда загорелись дрова, и кровь жертвенной курицы, еще трепыхавшейся в руках Сириска, капнула на горящие поленья, все собрались вокруг и зачарованно смотрели на огонь.

– Пусть Пан примет от нас эту жертву! – произнес торжественно Сириск.

– Да будет так, – прошептали все.

– Пусть этот мед с молоком примет в жертву от нас Афродита, – и Сириск брызнул на огонь жертвенной жидкостью, и запах ее разнесся повсюду.

– О, Афродита, – услышал Сириск за спиной нежный, тихий голос, – пусть наши любимые видят в нас не только женщин, но еще пусть замечают, что мы люди.

Шум, смех, суета…

Сириск обернулся. Прямо на него смотрела девушка. Удивительно добрые и умные глаза. И вся ее невысокая фигурка была точно соткана из света.

– Хелена, – сказала она и, слегка обняв Сириска рукой, прижалась щекой к его груди.

– Сириск, – ответил он.

А вокруг все жарче разгоралось веселье. Нимфам и Афродите уже никто не молился.

– Возляжем прямо тут, на траве, – крикнула Папия.

– О, да! Тут так прекрасно, какие цветы! А воздух!.. А тепло!..

И вот уже сброшены на траву хитоны. Уже вино журчит из амфор в широкие кратеры. Уже черпают все канфарами кто смешанное, а кто и чистое вино. Уже еда разложена. Все хвалят жареную курицу, мясо козленка, зелень. Вот и кубок дружбы пошел по кругу. А с ним и жаркие поцелуи. Слышны вокруг лишь смех, вздохи, нежные повизгивания, да трели соловья. Да журчание воды под скалой. Да легкий ветерок от одежд Афродиты, незримо присутствующей здесь и нашептывающей свои сладкие песни…

– Как ты прекрасна, Хелена, – шепчет Сириск.

– Как ты добр, – отвечает она.

– Как легко с тобой, – говорит он.

– Какой ты ласковый и ничего не требуешь… Как будто я всю жизнь с тобой дружила… Хотелось бы о многом с тобой поговорить…

– Давай убежим к морю? – глаза Хелены заискрились озорством.

– Давай!

Они набросили хитоны и выбрались на тропу к морю. Было уже темно, воздух доносил с моря прохладу. Волны почти утихли и слегка играли мелкой галькой. Вода была холодная, но Хелена, мгновенно сбросив хитон, кинулась в сверкающее от луны море. Сириск бросился за ней.

– Как прекрасно плыть без одежды, – сказала она.

– Да, точно превращаешься в море и, кажется, что тебе не двадцать, а тысяча лет.

– О! – засмеялась Хелена.

Они вышли на мелкую гальку, еще теплую от дневной жары. Сириск поднял свой хитон и промокнул им Хелену. Ее темные волосы пахли морем. И этот аромат вновь опьянил его. Он взял ее на руки, легкую, как морская пена, и драгоценную, как жизнь. Поцелуи вскружили ему голову, и его колени коснулись теплого мягкого песка. И он растворялся в ней. И она растворялась в нем. И луна, огромная и серебристо-голубая, смотрела на них и радовалась. И волны убаюкивали их…