– … а также тем, что ее супруг сбежал из осажденного замка через отхожее место! – рассмеялась Агнесс.

Они помолчали, вслушиваясь в несмолкаемые крики кукушки, пророчившей кому-то бессмертие.

– Ты еще придешь, Нест? – спросил Ронан с тем бесстрастием, которое обычно выдает слишком жгучий интерес.

– Обязательно. Я приду в понедельник и захвачу еды для твоей матушки, – заявила она несмотря на его бормотание о том, что им всего хватает.

Общение с незнакомым мужчиной, а уж тем более затянувшееся, противоречило всем правилам хорошего тона. Но чем дольше они переминались с ноги на ногу, тем сильнее Агнесс одолевало нелепое и совсем уж неподобающее девице желание. Она даже загадала, что если это получится, то все станет хорошо. Ну, каким-то образом. Просто иначе она к нему прикоснуться не может. Кто она такая, чтобы погладить его по плечу или расчесать темные космы, в которых запутались травинки? Слова же его вряд утешат. Что-то с ним произошло такое, что слова ему помогут, как мятный леденец чахоточному. Иначе его глаза были бы просто черные, без жесткого блеска траурного гагата. Иначе во время разговора он не косился бы по сторонам, ожидая, что вот-вот придется бежать – или кидаться в атаку.

Это единственный способ.

Пусть снимет дурацкие перчатки.

– Пожмем на прощание руки, сэр? – начала она издалека.

– С удовольствием, мисс, – ухмыльнулся Ронан и приподнял воображаемую шляпу, а затем осторожно потряс узкую ладошку.

Кожа перчатки была шершавой, как медвежья ступня.

– Сегодня день нежаркий, – заметила Агнесс.

– Ну, прохладный. А что с того?

– В такую погоду у джентльмена нет оправдания, чтобы не снять перчатку перед рукопожатием.

В тот же миг Ронан выдернул руку и зачем-то убрал ее за спину.

– За исключением тех случаев, когда он заботится о нервах дамы. Счастливо оставаться, мисс! – выкрикнул он, бросаясь напролом через кусты лещины.

– Я приду в понедельник! – прокричала Агнесс вслед.

– Это само собой, раз пообещала! – ответил Ронан.

Субботним утром преподобный Джеймс Линден сидел на диванчике в аптеке, дожидаясь, когда же племянница купит нужные ингредиенты для смеси с неприличным названием «молоко девственницы». Этой гадостью следовало умываться по утрам за неимение майской росы – лучшего средства для гладкой кожи. Но, как следовало из покаянной речи Агнесс, майскую росу она проворонила, потому что не проснулась во время утром первого мая.

Она вообще была не в ладах с пунктуальностью.

Завтрак племянница опять проспала, зато на чайнике красовался теплый стеганый чехол. От одного вида пунцового атласа с аппликацией из зеленых бархатных листьев у пастора пропал аппетит. А когда пять минут спустя все же вернулся, из тонкого серебряного хоботка по-прежнему вилась струйка пара. Чай был горячим и как будто даже вкуснее обычного. Но мистера Линдена это обстоятельство едва ли обрадовало.

Племянница обсуждала с аптекарем мистером Гареттом преимущества различных сортов бензойной смолы, но к ее лепету пастор уже привык, как привыкает рабочий к стекотанью хлопкопрядильного станка. Ничего, со временем она станет настоящей леди, закованной в доспехи из китового уса. Очень основательной леди. Такой, что приводит служанок в трепет одним поднятием левой брови. Дайте ему срок!

Пока мистер Гаретт отвечал на вопросы, пожевывая ус, пожелтевший от вредных испарений, место у стойки занял его помощник, долговязый юнец с таким острым кадыком, что тот грозил распороть шейный платок. Сначала бедняга задел локтем весы, разметав по прилавку гирьки, потом воззрился на двух пиявок, что тихо резвились себе в огромной стеклянной банке. Присутствие священника его тяготило. Душа молодого человека стенала под бременем греха.

Как хорошо, что в англиканской церкви нет таинства исповеди! Не придется объяснять отроку, что его поступки, безусловно, дурны. Но волосы на ладонях от этого не вырастут.

Послышался шорох юбок, и мистер Линден автоматически поднялся, даже не глядя, кто вошел. Юная особа сделала реверанс, так судорожно, словно у нее подкосились ноги. Еще любопытнее.

– Тридцать драхм камфарового масла, мистер Лэдлоу, – обратилась она к подмастерью, и он полез в застекленный шкаф, уставленный фарфоровыми баночками.

– У Эдварда опять отит, мисс Билберри?

– Опять.

Новое лицо заинтересовало Агнесс, но девица не удостоила ее ни единым взглядом. Только опустила пониже поношенный шелковый капор с обломком пера, как рыцарь опускает забрало перед началом турнира.

Отмерив пипеткой нужное количество лекарства, Лэдлоу протянул ей пузатый флакончик, и на мгновение их руки соприкоснулись. Только на миг, и вновь отдернулись, смущенно забились в карманы.

Старик Гаррет почти ослеп, Агнесс же, наверное, верит, что в первую брачную ночь молодожены читают лирику Теннисона. Но мистер Линден догадался в два счета. Как тут не догадаться? Тристан и Изольда над чашей с любовным эликсиром!

Мисс Билберри повела лопатками, предчувствуя как будто, что ей в спину полетит камень. Не дожидаясь метательных снарядов, девица бросилась вон из аптеки, прежде чем пастор успел ее окликнуть.

Ничего, они увидятся завтра. В церкви. Когда он огласит ее грядущую свадьбу.

Как жаль, что у англиканцев нет таинства исповеди! Разве что перед самой смертью, когда священник не может ни наложить епитимью на грешника, ни дать ему дельный совет – разве что позавидовать чьей-то насыщенной жизни. А можно ли без исповеди узнать, что творится в головах у прихожан? Или, хотя бы, узнать вовремя.

И как тут долженствует поступить пастырю? Ответ очевиден: отозвать обоих в сторонку и отчитать, чтобы впредь даже переглядываться не смели. Еще лучше – в присутствии родителей и хозяев, которые закрепят урок парой пощечин.

Сделает он это?

Нет, не сделает.

Разве можно винить овец, если вместо сторожевого пса им достался волк? Пусть он нацепил белый ошейник, но забыть прежние повадки нелегко, ох как нелегко!

«Господи, помоги мне стать, как все», – начал Линден свою обычную литанию, но заметил, что племянница уже запаслась склянками и пристально на него смотрит. Застигнутая врасплох, она опустила глазки цвета барвинка, принимая его хмурую мину на свой счет.

– К миссис Бегг, за шляпой, – скомандовал он резко.

Далеко ходить им не пришлось – бакалейная лавка миссис Бегг расположилась по другую сторону площади, между булочной и конторой гробовщика. Дома´ в сердце Линден-эбби были повыше, чем на окраинах, с лавками на первом этаже, жилыми апартаментами на втором и чердаком для прислуги. Стояли они еще с тюдоровских времен, но в конце прошлого века, когда архитектурные поветрия наконец донеслись до севера, горожане устыдились своей старомодности. Перестраивать, конечно, ничего не стали, тем более что кирпичи тогда облагались налогом. Зато обмазали стены густым слоем штукатурки и процарапали на них борозды – издалека и особенно после пары пинт их можно было принять за кирпичную кладку.

До чего же фешенебельно! Ни дать ни взять, квартал Ройал-кресент в Бате! Узкие колонны с островерхими фронтонами, которые наспех прилепили к каждому крыльцу, уже успели потрескаться, если и вовсе не обвалиться. А новомодные подъемные окна, пришедшие на смену ставнями, сквозили так, что к концу зимы от насморка страдали даже мыши.

– Здесь что-то было, сэр? Какой-то памятник? – Агнесс указала на постамент в самом центре площади, и мистер Линден в который раз изумился ее наивности.

– Позорный столб. Здесь секли воришек и бродяг.

– А д-давно его убрали?

– Лет пять назад. Наш судья хранит его на заднем дворе. Ждет, когда вернутся добрые старые денечки.

У витрины гробовщика мисс Тревельян отвлеклась на воскового младенца в крохотном гробике, но вздыхала о нем недолго – мысли о шляпках и чепчиках, порхавших в недрах бакалейной лавки, не давали ей покоя. Скорее туда! Пастор и оглянуться не успел, как кромка ее платья мелькнула в дверях, а пару секунд спустя Агнесс появилась уже с другой стороны витрины. Когда он все-таки догнал беглую родственницу, она примеряла шляпку, столь обильно украшенную искусственными цветами, травами и ягодами, словно на нее вытряхнул свою корзину зеленщик. Мистер Линден готов был сорвать с Агнесс эту безвкусицу, но замешкался в дверях.