Сейчас между Эриком и Джулией разгорелся настоящий спор. Она что-то отрывисто бросила ему через плечо и направилась к своей машине. (Позднее Эрик сказал мне, что Джулия была «чуть ли не озлоблена, словно вся история задела ее где-то глубоко внутри, но она не могла выразить это словами».)

— Я к тому веду речь, — продолжал Нильс, — что Америка хотела бы видеть себя благородной, что мы правы в наших поступках и что мы несем ответственность за весь свободный мир. Но когда начинаешь присматриваться к кое-каким деталям, возникает неприятное чувство, потому как если у Америки имеется и темная сторона, это разрушает ее образ в твоем сердце. Все равно что спросить себя: «Как же так? Если я выбью вот эту опору из-под американского самосознания, все обрушится как карточный домик? Неужели это в самом деле угрожает фундаментальной природе Америки?»

Мы собрались возле плавательного бассейна, и где-то через час к нам присоединился Эрик. До этого он был в доме, говорил там по телефону. Эрик улыбался.

— Слыхали последнюю новость? — спросил он.

— Ты рассказывай давай, — отозвался Нильс. — Мы тут как на иголках.

— Джулия, — сообщил нам Эрик, — звонила Норману. Я сам только что беседовал с ней по телефону, так вот она заявила мне вот что: «Эрик, я рада, что вы позвонили. Я говорила с Норманом. Он утверждает, что у него нет никаких причин считать, будто ЦРУ убило Фрэнка Олсона». А потом добавила: «Эрик, я репортер. Яобязана делать все возможное, чтобы докопаться до правды».

Эрик рассмеялся — среди всеобщего молчания.

И тогда я отправился в Коннектикут, к Норману Корнойеру. Сказать по правде, я был потрясен содержанием телефонного разговора между Джулией Робб и Норманом. Может, я ошибся в Эрике? Может, он попросту фантазер и болтун?

Норман живет в солидном белом доме с верандой, что расположен в элитном пригороде. Дверь открыла его супруга; она провела меня в гостиную, где уже поджидал Норман. Показав на журнальный столик, он сказал: «Специально для вас я выкопал кое-какие фотографии».

На снимках, сделанных примерно в 1953 году, я мог видеть Нормана и Фрэнка Олсона; они стояли рука об руку где-то на базе Форт-Детрик.

— Вы говорили журналистке из «Фредерик ньюс пост», что у вас нет доказательств того, что ЦРУ убило Фрэнка? — спросил я.

— Говорил, — ответил Норман.

— А почему?

— По телефону? — прищурился Норман. — Я считаю, любой репортер делает большую ошибку, когда пытается разговорить людей по телефону.

— То есть вы все равно думаете, что Фрэнк был убит?

— Уверен, — кивнул Норман.

А затем он сообщил мне кое-что новое, чего не сказал даже Эрику.

— Я виделся с Фрэнком после того, как он принял ЛСД. Мы даже шутили на этот счет.

— И что он говорил?

— Он сказал: «Они пытаются узнать, чтоя за тип. Способен ли разболтать тайны».

— И вы шутили об этом? — спросил я.

— Да нет, все шутки были связаны с тем, что он не реагировал на ЛСД.

— У него не было наркотического опьянения? — удивился я.

— Ни капельки, — ответил Норман. — Вот он и смеялся над ними. Фрэнк сказал так: «Они сейчас очень встревожены, потому что подозревают меня в неблагонадежности». Он действительно верил, что его взяли в оборот потому, что считали способным разболтать секреты.

— Но ведь он собирался поговорить с каким-то журналистом?

— Оказался почти на грани, так что это было даже не смешно.

— А он вернулся из Европы сильно расстроенным?

— Да, — подтвердил Норман. — Мы встретились где-то через неделю или десять дней после его возвращения. Я у него поинтересовался: «Что случилось, Фрэнк? Ты выглядишь ужасно огорченным». Если честно, я только сейчас начал все это вспоминать. В общем, он ответил, что…

Норман вдруг умолк.

— Нет, дальше мне углубляться не хочется, — наконец сказал он. — Есть вещи, о которых я не желаю говорить. — Норман бросил взгляд за окно. — И это свидетельствует само за себя.

Эрик надеялся, что его пресс-конференция как минимум изменит ту манеру, в которой подавалась вся эта история прессой. А если повезет, она послужит стимулом для какого-нибудь энергичного журналиста, который возьмется за расследование и отыщет, так сказать, «дымящийся пистолет», явную улику, неопровержимое доказательство того, что Фрэнка Олсона в самом деле выбросили из окна. Увы, по прошествии нескольких дней после пресс-конференции стало ясно, что все репортеры до единого решили подать эту историю практически в одном и том же ключе.

Эрик наконец поставил свою собственную точку в этом деле. Встал, если можно так выразиться, на путь выздоровления; оставил тайну тайнам. Сейчас он мог идти дальше. Возможно, мы никогда не узнаем, что в действительности случилось с Фрэнком Олсоном, но главное здесь то, что Эрик освободился из-под этого бремени. Повесть о Фрэнке Олсоне вновь стала забавной.

27 июня 2004 года

Джим Чаннон по факсу присылает мне свою стратегию выхода из Ирака. Это тот же самый документ, который он направил начальнику штаба Сухопутных войск генералу Питу Шумейкеру после того, как Дональд Рамсфелд приказал генералу привлечь «креативных» мыслителей.

Стратегия Джима начинается так:

29 июня 2004 года

Сегодня состоялась передача власти от коалиционных сил в руки нового иракского правительства. Кто бы там ни организовывал церемонию, эти люди явно не посчитали нужным воплотить идеи Джима.

Мне кажется, эта книга была насчет переменчивых взаимоотношений между идеями Джина Чаннона и армии в целом. Порой армия напоминает собой страну, а Джим в ней — городишко вроде Гластонбери, [13]на который все могут поглядывать с нежностью, но в принципе просто игнорируют. Хотя иногда возникает впечатление, что Джим вращается в самом центре событий.