— Мы слишком хорошо говорим по-английски, чтобы нас считали дикарями, — усмехнулся граф. — Не старайся отвлечь меня от сути дела, Фрэнсис. Я требую, чтобы ты появилась за обедом в том виде, каким наградил тебя Бог.

— Ни за что!

Александр Килбракен, который за девятнадцать лет почти не сталкивался с открытым непослушанием дочери, не сразу нашелся что сказать на это.

— Ты хоть понимаешь, на что ты похожа? Ты уродина, настоящая уродина!

— Я рада, что не зря провела долгие часы, тренируясь. А когда результат меня вполне устроил, я вынесла из спальни зеркало, чтобы в него не смотрелся наш дорогой гость. Интересно, почему София выбрала для него именно мою комнату?

— По-твоему, как бы он себя чувствовал среди ленточек и оборок? Или, может быть, он был бы счастлив вдыхать запах огуречного лосьона Клер?

— Несколько ночей он мог бы поспать и в башне!

— Что за чушь! А если бы пол провалился у него под ногами?

Да уж, пол в башне держался на честном слове, но это не извиняло тот факт, что спать в окружении оборок и ленточек Виолы приходилось Фрэнсис.

— Я хочу знать, откуда у тебя эти отвратительные очки!

— Я нашла их в корзине на чердаке, когда рылась там в поисках платья, и решила, что это будет подходящий завершающий штрих.

— Нет, я тебя точно высеку! Угроза ничуть не испугала Фрэнсис.

— Тогда я буду выглядеть еще ужаснее, — отпарировала она. И сама она, и граф понимали, что это всего лишь слова. Александр Килбракен подавил вздох. Ах, если бы она не была так чертовски похожа на него!

— Значит, ты отказываешься подчиниться воле отца?

— Ну пожалуйста, папа! Пожалуйста, не заставляй меня! Да и зачем это, если без того ясно, что я ему не нужна? Он буквально глаз не сводит с Виолы. Она молода и легко поддается влиянию, а что еще нужно светскому человеку? К тому же она очень красива и бойка на язык. Не ты ли говорил, что граф обожает таких женщин, как она? Что ему во мне? Я только сделаю его жизнь скучной. Даже с Клер он будет счастливее, чем со мной. Представь, как будет мило, если она напишет портреты всех его друзей! Неужели ты хочешь оказать графу Ротрмору плохую услугу?

Граф не мог не признать, что в рассуждениях его дочери что-то есть. Кроме того, как ни любил он двух других, они занимали в его сердце далеко не такое место, как Фрэнсис. И все же… все же ни Клер, ни Виола не сделали бы счастливым графа Ротрмора, а как могла быть счастлива жена при несчастливом муже? Фрэнсис ничего не знала об истинном характере гостя, в то время как Александр Килбракен знал о нем по рассказам маркиза. Он понимал, что спор с дочерью зашел в тупик, и обдумывал, не выдать ли Хоку ее тайну. Возможно, если рассказать, какова Фрэнсис на самом деле, если поощрять его ухаживания…

Но как же объяснить ему причину ее выходки? Так прямо и сказать, что девчонка ненавидит самую мысль о том, чтобы стать его женой? Что она предпочитает, чтобы ее считали безобразной? Тысяча чертей и преисподняя!

Не выдержав, Александр Килбракен смачно выругался.

— По крайней мере замени эти обноски на что-нибудь более приличное! И убери с моих глаз мерзость, которую ты нацепила на нос!

— Хорошо, папа, — кротко согласилась Фрэнсис.

— И веди себя, как подобает благовоспитанной леди!

— Хорошо, папа.

С чего это она вдруг стала такой послушной? В сердце графа закрались темные подозрения, но он предпочел отмахнуться от них, разглядывая тугой пучок на затылке дочери. Кто бы мог подумать, что такое можно сделать с целой гривой роскошных волос! Может быть, заставить Фрэнсис распустить эту прическу старой девы? Но что это даст? Она, должно быть, уже прикидывает, как ухитриться выполнить его приказ и при этом оттолкнуть графа. И она преуспеет, можно не сомневаться, даже если для этого ей придется плюнуть гостю в лицо… ну если не плюнуть, так осыпать его оскорбительными колкостями, да так ловко, что тот останется стоять с разинутым ртом, не зная, как их отпарировать. И какой же благовоспитанный будет у нее при этом вид! Нет, лучше уж ее не провоцировать.

— Мы еще вернемся к этому разговору, дочь! — прогремел Александр Килбракен.

Он направился к замку и утешил себя двумя стаканами превосходного шерри. Он решил, что постарается присмотреться к гостю поближе, чтобы понять, достоин ли тот Фрэнсис.

Проводив отца взглядом, Фрэнсис едва удержалась, чтобы не закружиться от радости. Она уже знала, что наденет к обеду. Грязно-желтый цвет этого наряда придаст ее коже неприятный, болезненный оттенок, словно ее снедает скрытая хворь.

— Прости, папа, — прошептала она, с отчаянием глядя в гущу можжевеловых кустов, — но тебе самому невыносима мысль о моем отъезде. Кто будет лечить заболевших животных? Кто будет сидеть с тобой зимними вечерами и слушать рассказы о прошлом «Килбракена»? Кто будет смеяться твоим забористым шуточкам? Кто будет скакать рядом с тобой по вересковым холмам? И почему наша жизнь не может просто идти своим чередом?

Фрэнсис пожала плечами и поднялась. Тревожиться нечего: англичанин выберет либо Виолу, либо Клер.

И когда граф с избранницей уедут, в «Килбракене» вновь наступят мир и покой.

Что ж, она могла бы появиться и в худшем виде, подумал Александр Килбракен, усаживаясь на неудобный стул во главе стола и разглядывая дочь. Кажется, ее план может блистательно осуществиться, Виола и Клер просто из кожи вон лезут, чтобы понравиться гостю.

Даже для предубежденного взгляда Фрэнсис граф Ротр-мор выглядел красавцем в его черном вечернем наряде. Она заметила, что Виола приглушенно ахнула при его появлении в столовой, а Клер откинула голову и слегка прищурилась — без сомнения, думая о том, как хорошо выглядел бы он на портрете.

«Если бы я умела рисовать, я бы изобразила его выходящим из озера… совершенно голым».

Что это на нее нашло? Вот глупость-то! Чем скорее он уедет отсюда с Виолой или Клер, тем лучше. По крайней мере тогда она окажется в безопасности.

Хок держался с безупречной вежливостью, при этом однако, уделяя больше внимания обеду, чем компании за столом. Молчаливый Тотл ковылял вокруг, подавая блюда. Когда он наклонялся к Хоку, тот ловил залежалый запах, исходивший от его поношенной ливреи. Может быть, он обычно носил юбку и переодевался лишь по самым торжественным случаям? Впрочем, шотландские юбки были объявлены вне закона. Было ли это до сих пор так?

— Отведайте партан-бри — другими словами, суп из крабов, — любезно сказала София, делая знаки Тотлу, чтобы он не наливал тарелку графа Ротрмора до краев.

— Выглядит аппетитно, — ответил Хок, с сомнением глядя на густое светлое варево.

— О, мы не осмелимся соревноваться с английской кухней! — воскликнула Виола. — Лучше будет, если вы расскажете нам, какие из восхитительных английских блюд предпочитаете.

«Замолчи, ради Бога, Виола! Если судить по рассказам папы, английские блюда — самые безвкусные в мире!» — думала Фрэнсис.

Она низко склонилась над тарелкой, сложив губы в тонкую злую усмешку, и бессознательно крошила кусочек хлеба.

— Я предпочитаю положиться на искусство вашего повара, — ответил Хок, словно прочитав ее мысли, и поскорее сменил тему, повернувшись к Александру Килбракену:

— Должен признаться, я восхищен всеми этими доспехами и оружием.

Он указал на затейливый щит, где красовался девиз рода Килбракен, и прочел вслух:

— Vivit post funera virtus.

— Прекрасный девиз, не правда ли? «Доблесть не имеет преград». У наших предков были свои идеалы, даже если история доказала их несостоятельность. Львы с раздвоенными языками, охраняющие шотландскую корону, выглядят непобедимыми, но, к сожалению, только на королевском гербе.

Хок подумал, что разговор принял щекотливое направление, и ограничился кивком.

— А как звучит ваш фамильный девиз, милорд? — заинтересовалась Клер.

— Manu forti. «Наша рука сильна».

— Как это по-английски! Уж лучше сказали бы прямо: «Наш кулак силен»! — вполголоса съязвила Фрэнсис.