Жеребец покрыл кобылу, выгибая шею, чтобы укусить ее, и сжимая передними копытами ее бока. Мисс Маргарет пыталась освободиться от удерживающих рук. конвульсивно дрожа крупом.

А теперь смотри внимательно, — прошептал Хок и грубо встряхнул Фрэнсис за руку, заметив, что она зажмурилась. — Смотри, я приказываю!

Она открыла глаза — и в тот же миг гигантский член же ребца с размаху погрузился в кобылу. Оба животных издали почти человеческий вопль в унисон. Вопреки опасениям Фрэнсис кобыла рванулась навстречу Джентльмену Дэну, словно стараясь, чтобы он проник еще глубже. Ее храп стал лихорадочным, диким, тонкая шея изогнулась, голова терлась о морду жеребца. Теперь Фрэнсис при всем ее желании не могла отвести глаз.

Лошади пришли в полное неистовство, никто не препятствовал жеребцу в его судорожных толчках и рывках. Невероятный по размерам член скрывался и появлялся вновь, и Фрэнсис хотела, всей душой хотела чувствовать отвращение. Но она не могла. Неожиданно кобыла взбрыкнула задними ногами, приподняв круп. Джентльмен Дэн качнулся назад, потом с диким ржанием снова обрушился на кобылу. У Мисс Маргарет вырвалось не ржание — крик, и каким-то шестым чувством Фрэнсис поняла, что это крик экстаза. Она дышала часто и неглубоко, чувствуя испарину.

Конюхи подбадривали жеребца, но в их возгласах не слышалось ни насмешки, ни похоти. Только она одна из всех собравшихся была так странно захвачена, так взволнована происходящим. Что-то внутри нее откликалось, что-то… она не понимала, что именно.

Фрэнсис не замечала, как блестят глаза мужа, не замечала его взгляда, скользящего по ее влажному лицу, по бешено бьющейся жилке на горле.

Ее рука давно уже была в его ладони, и она конвульсивно сжимала его пальцы. Она испустила долгий, прерывистый вздох, когда Джентльмен Дэн издал последний бешеный всхрап и неистово содрогнулся, чтобы потом распластаться на спине Мисс Маргарет.

Словно в тумане, Фрэнсис почувствовала, как ее потянули за руку, вон из конюшни. Она мало что сознавала, и это было, конечно, очень глупо, но странное состояние продолжалось, и справиться с ним было невозможно. Горячие волны внутри нее набегали и таяли, легкая судорога сводила бедра, она не знала, что за выражение сейчас у нее на лице, и потому шла покорно, не поднимая головы. Когда за спиной хлопнула дверь, Фрэнсис сообразила, что оказалась в запаснике.

Голос мужа, необычно мягкий, произнес ее имя. Она подняла затуманенные, расширенные глаза.

Потом он повернул ее и прижал спиной к своей груди, руки скользнули по мешковатой одежде мальчишки-подростка. Фрэнсис хотела протестовать или хотя бы отстраниться, но ее тело не только не разделило ее слабый протест, оно внезапно обрело отдельную волю и неясную, но мощную потребность. Оно самовольно качнулось навстречу, когда пальцы нащупали ее естество сквозь мягкую ткань брюк, и охотно подчинилось ритму их движения.

Она не заметила, как рука оказалась под одеждой, но при первом же прикосновении попыталась вырваться с тихим криком, полным жалобы и просьбы. Другая рука тотчас прижала ее поперек груди, не давая вырваться. Не понимая собственного безумия, мучаясь жаждой, названия которой не знала, Фрэнсис начала едва слышно всхлипывать от сладкого ужаса. Бог знает почему она становилась все более горячей и влажной, впервые за всю свою жизнь.

Ей смутно слышалось громкое дыхание над ухом, но было совершенно не до этого, потому что его пальцы как раз нашли ее соски, и они тоже были странные, твердые и необычно чувствительные.

И это все длилось, длилось, пальцы Хока двигались все быстрее, в каком-то диком ритме, и она отвечала инстинктивными толчками, словно изначально знала не разумом, а телом.

— Хорошо… — шептал голос, — хорошо… двигайся, двигайся…

Широко раскрытые глаза Фрэнсис смотрели на стену с упряжью и седлами, но видела она блестящие от пота тела лошадей, их сталкивающиеся крупы и налитые кровью дикие, прекрасные глаза. Это было, было прекрасно! В ответ на это видение, в ответ на движение ласкающих рук она одновременно открывалась и напрягалась все сильнее, до невыносимого стеснения, которое хотелось разорвать, как стягивающую сеть. Она хотела чего-то, угадывая, что оно принесет еще большее; чем то, что уже происходило с ней, она хотела… хотела…

— Милорд! С вами хочет поговорить мистер Белвис. Милорд!

Приглушенный дверью голос конюха ворвался в мир, где пребывала Фрэнсис, как громовой раскат. Она разом почувствовала себя свободной от объятий, от прикосновений и от видений. «Дьявольщина… вот дьявольщина!» — прорычал голос мужа, только что мягкий и ласковый.

Фрэнсис развернули за плечи. Она тихонько дрожала, выражение испуга и надежды застыло на лице.

— Иду! — крикнул Хок конюху и привлек ее к себе, едва касаясь ладонями лопаток.

— Все хорошо, все просто прекрасно, — сказал он негромко, на секунду прижавшись поцелуем к ее влажному лбу. — Чертовски жаль, что так получилось, но ты подошла очень, очень близко.

«Близко к чему?!»

— Голова не кружится? — спросил Хок улыбаясь (он все знал, а она — нет!).

Фрэнсис ощутила внезапный приступ глубочайшего смущения. Господи Боже, что это они только что делали! Как она теперь станет смотреть мужу в лицо? Она могла только отрицательно помотать головой в ответ.

— Мне придется выйти к ним, а вот тебе лучше остаться. Выйдешь, когда придешь в себя окончательно.

Это было очень кстати — остаться одной. К тому же Фрэнсис была уверена, что ноги в любом случае отказались бы ее держать. Сквозь ресницы она видела, как муж помедлил у двери, покачал головой и улыбнулся. Улыбка была вовсе не насмешливой, как она ожидала, а ласковой. Он вышел.

Фрэнсис осела на пол, совершенно без сил от потрясения.

«Что это было со мной? Почему я вела себя с таким полнейшим бесстыдством?»

А он… он трогал ее… там! Она содрогнулась, наполовину из протеста, наполовину от вернувшегося на миг ощущения сладкого напряжения. В тот момент она хотела, чтобы это продолжалось, чтобы напряжение росло, стягивая бедра невидимой сетью, готовой разлететься в любую секунду.

Фрэнсис просунула руку под брюки и робко, осторожно коснулась себя. Там было очень влажно и горячо. Это заставило ее отдернуть пальцы. Хотелось заплакать от непонятной обиды и застонать от чувства неполноты. Слабость неприятно смешалась в ней с напряжением, словно в крови бродила и крепла лихорадка.

— Что со мной? Почему мне так плохо? — спро-260 сила она вслух.

В запаснике было очень тихо, и, конечно, некому было ответить ей. Фрэнсис свернулась в комок прямо на полу, обхватив руками колени, и оставалась так долгое время.

Фрэнсис сидела за столом напротив мужа, делая вид, что поглощена содержимым тарелки, хотя там лежала пока лишь крохотная горка овощей.

Ей потребовалась вся сила воли, чтобы не притвориться больной и все-таки выйти к ужину. Впрочем, отказ только усугубил бы ее положение: Хок на всякий случай прислал Отиса с посланием, что поужинает с ней в ее спальне, если окажется, что ей нездоровится.

Итак, она вышла к ужину, заранее воздвигнув вокруг себя невидимую стену на случай пошлых намеков и развязных шуточек. Однако до сих пор муж был не более разговорчив, чем она сама.

— Не хочешь ли ломтик запеченного лосося, Фрэнсис? — наконец спросил Хок самым будничным тоном.

Она покачала головой. Она не хотела ничего, будь оно запеченным, вареным, жареным или сырым.

— Тогда, быть может, кусочек тушеного каплуна?

На этот раз она ответила согласием, понимая, что к горке овошей на тарелке нужно хоть что-нибудь добавить. Лакей бросился к ней с судком. Лакей! Вот почему Хок молчит, подумала Фрэнсис. Он ждет, пока они останутся одни.

К ее облегчению, как лакеи, так и Отис оставались в столовой до конца ужина.

Хок пустился в воспоминания о своей долгой дружбе с Мелчерами и выкопал из памяти множество таких скучных подробностей, что Фрэнсис поневоле была убаюкана. Отправив в рот последний кусочек сливового пудинга, он откинулся на стуле, рассуждая вслух: