— Мы с тобой в этом деле лишние. Ни казацкого строя не ведаем, ни егерского не разумеем. Поехали посмотреть, так целыми и надо вернуться. Никому мы здесь не помощники, только бы и помехой не стать.

Сергей кивнул, признавая, что проводник прав.

Прибывшие роты также перестроились из колонны в полукаре. Обоз поставили внутрь, туда же отправились легкораненые и Новицкий с Атарщиковым. Орудия развернули в сторону леса, зарядили, не снимая с передков. Мушкетеры поставили охранение артиллерии.

Стреляли в лесу совсем уже близко. И, наконец, появились первые егеря. Первая шеренга отбежала сажен пятнадцать, развернулась, зарядила ружья, уставила. Подчиняясь приказанию барабана, побежала вторая, проскочила дальше, стала и тоже принялась заряжать. За третьей почти следом выскочили чеченцы. Несколько отставших солдат упали, их сразу поглотила гикающая толпа. Семен охнул. Сергей смотрел округлившимися, расширенными глазами.

Только третья шеренга успела пробежать за товарищей, грохнул оглушительный залп. Нападающие попятились, остановились, и первая шеренга повернулась и кинулась вперед как можно быстрее. Когда вторая разрядила ружья, позади нее уже стояли наготове еще две.

Снова пробили барабаны. Егеря неожиданно для Новицкого разделились надвое, и в образовавшуюся брешь грянули заряженные орудия. Шеренги снова сомкнулись, к ним подошли еще мушкетеры. Чеченцы подхватили своих, поваленных пулями и картечью, поволокли в лес.

Два взвода егерей кинулись забрать тела погибших товарищей. Новицкий, не слушая Семена, поскакал следом. Только глянув на обезображенные останки, он склонился на сторону и облегчил возмущенный желудок.

— Что? Насмотрелся? — кинул ему Атарщиков, когда Сергей возвратился к обозу. — Не видел еще такого?

— Видел, — ответил Сергей, обтирая губы платком. — Когда с турками воевал. Только успел забыть.

— Ничего, — успокоил его казак. — Здесь быстро припомнишь…

Они отходили долго, то и дело останавливаясь, отгоняя наседавшего неприятеля. Несколько раз рявкали обе шестифунтовки, осыпая чеченцев картечью. Это их задерживало, но ненадолго. Конные, числом около тысячи, ехали параллельно движению, внимательно наблюдая, как держится боковое охранение, насколько оно готово развернуться и отразить нападение. Казаки тоже стали в середину колонны, понимая, что против такой массы они бессильны.

— Ничего, ничего, — приговаривал Атарщиков, ободряя Новицкого. — Даст Бог, до реки доберемся, а там нас уже крепость прикроет.

Сергей хотел было ответить, что не нуждается в таком утешении, что бывал в сражениях жестче и кровопролитнее драки за десяток буковых и дубовых стволов. Но удержался. Он понимал, что оказался в местах ему совсем незнакомых, вынужден жить среди людей не слишком ему понятных и воевать с противником, о котором знает меньше, чем ничего. Что бы ни сказал ему Атарщиков, что бы он ни узнал от других — линейных казаков, егерей, офицеров, чиновников, — все могло ему пойти только на пользу. По сравнению с делом, которым ему следовало заняться, его самолюбие и тщеславие не стоили ни гроша.

Пару раз и он прикладывался, стрелял, быстро заряжал и целился снова. Он не знал, попал ли, в кого метился, не попал, потому что приступали чеченцы быстро, а отходили еще быстрее, унося с собой задетых пулями соплеменников. Их вопли, визг, гиканье оглушали больше, чем даже совместный залп двух орудий отряда. Никаких слов он не мог разобрать в этом крике, ничего даже похожего на «Аль-ля иллаха иль-ла аллах» — клич, с которым торопились наверх удалые всадники Чапан-оглу под Рущуком.

— Пока солдаты держатся, пока перестреливаются, ничего страшного и не будет. Они нас, мы их, тут и вреда особенного никому не предвидится. Но если только какая цепь разорвется, беда!

Это понимал Атарщиков, это понимали офицеры егерские, мушкетерские, артиллерийские, это понимал каждый солдат, что шагал сейчас в высокой траве, под палящим нещадно солнцем. Понимал это даже Новицкий и не жалел уже, что поддался уговорам Семена, повесил на пояс огромный чеченский кинжал размером с небольшой меч римского легионера. Теперь же, дойди дело до рукопашной, у него под рукой были не только два пистолета в ольстрах. Два выстрела, отделявшие его от смерти или же плена, что мог оказаться еще хуже смерти.

Но они добрались все-таки до реки, потеряв по дороге еще десяток человек ранеными. Один из них, пробитый двумя пулями в грудь, молчал, когда его грузили в повозку, но, только застучали колеса, начали прыгать по кочкам, очнулся и закричал; кричал долго, надсадно, сперва громко, потом все тише и тише; после вдруг замолчал. Один казак подъехал и прикрыл умершему лицо.

Когда передовые добрались уже до берега, вдруг рявкнула артиллерия Грозной. Полдесятка гранат перелетели отряд, запрыгали в траве; два фитиля погасли, а три заряда рванули, изрядно напугав чеченцев. Пешие стали, а конные и так держались на изрядной дистанции. Среди них Новицкий успел заметить наездника в белой бурке, видимо одного из тех, что осаждали их вчера на пути из Червленной.

— Абдул-бек, — согласился с ним проводник. — Кажется, его конь. Тогда где же Нур-Магомет? Что-то не поделили белады?

Через реку они переправлялись сравнительно долго, но без опасений. Пушки крепости держали неприятеля дальше ружейного выстрела.

В лагере Сергей тотчас же ушел в палатку и, только лишь сняв кинжал, рухнул на койку в одежде и сапогах. Надеялся уснуть, но, закрывая глаза, видел перед собой толпы оборванных хищных людей, наставлявших на него ружья, кинжалы, шашки. То ли несколько мирных лет так его размягчили, недоумевал он, то ли опыт двух войн не сумел подготовить полностью к войне в Кавказских горах.

Вечером Атарщиков заглянул в палатку к Новицкому.

— Ты просил предупредить, Сергей Александрович. Люди приехали с того берега. Пойдешь со мной? Мне передавать надо, тебе послушать полезно.

Сергей подхватился и через полминуты был у выхода. В темноте видны были лишь костры форштадта, факелы на валу у пушек, факелы у ворот да крупные звезды, гроздьями повисшие над головой.

Двое приехавших оставили у ворот коней, ружья, шашки и под солдатским конвоем прошли к землянке командующего. Туда же спустились и Семен с Новицким. Ермолов и Вельяминов уже ждали лазутчиков за столом. Увидев Сергея, начальник штаба дернулся недовольно, но командующий показал ему знаком, что этот штатский может остаться.

Когда один из горцев заговорил, Новицкий подумал, что никогда не сумеет выучить это наречие. Столько звуков, которые совершенно невозможны для русского человека, другой ритм, иная мелодия речи. По и другого выхода, кроме как ломать свой язык, насиловать слух и память, он тоже не видел.

Атарщиков же слушал приехавшего спокойно, не напрягаясь, иногда лишь останавливая и переспрашивая. Когда тот замолчал, Семен повернулся к командующему:

— Пять-шесть тысяч собрались в Ханкальском ущелье. Поставили завалы, вырыли ров от Аргуна до Гойты. Теперь русские не поднимутся в Черные горы. Атагинцев, изменивших общему делу, вырежут поголовно.

Семен оборвался и показал пальцем на второго, молчавшего:

— Этот из Атаги. Боится за себя, за семью. За весь аул тоже боится. Если крепость не устоит, они все погибнут.

— Спроси — собираются ли приступать к крепости? — подал голос Ермолов.

— Собираются, но ждут людей из Акуши. Пока спустились только белады — Нур-Магомет, Абдул-бек. Сегодня подошел Бей-Булат. С ним сотни четыре. Пока не дрался, только смотрел на русских.

Это его мы видели около леса, понял Новицкий. А вовсе не первых двух.

— Только наберется тысяч до десяти, сразу пойдут на крепость. Хотят все разрушить, Ярмул-пашу отогнать за Терек.

— Что еще?

Атарщиков заговорил по-чеченски, старательно подражая интонации собеседников. Выслушал короткий ответ, перевел:

— Ничего.

Ермолов хлопнул в ладоши.

— Сидельников! — крикнул он просунувшемуся в дверь офицеру. — Выдай им по десяти рублей каждому и пускай уезжают. В крепости им нечего оставаться, а то надумают еще и наши секреты на ту сторону продавать.