Укрыв тетю одеялом, Элиссанда подняла путеводитель и собралась продолжить чтение. Но едва она открыла книгу, как та вылетела из ее рук, ударилась о картину, что висела напротив кровати тети Рейчел, и со стуком рухнула на пол.
Зажав рот рукой, Элиссанда бросила взгляд на тетю — та даже не шелохнулась.
Элиссанда подняла книгу и внимательно осмотрела ее — от задней обложки оторвался форзац.
Ну вот опять. Три дня назад она разбила зеркало. А двумя неделями раньше — долго не могла отвести глаза от коробки с мышьяком — крысиным ядом, которую нашла в кладовке.
Неужели она постепенно теряет рассудок?
Элиссанда не желала становиться сиделкой тетки и собиралась уехать, как только станет достаточно взрослой, чтобы найти где-нибудь место. Где угодно.
Дядя знал об этом и потому приводил в дом сиделок, чтобы племянница имела возможность собственными глазами наблюдать, как тетю начинало трясти, и она криком кричала от их «хорошего» обращения. Всякий раз Элиссанде приходилось вмешиваться, так что она и не заметила, как преданность и благодарность — вообще-то очень хорошие чувства — постепенно превратились в уродливые бряцающие цепи, приковавшие ее к этому дому, к этому существованию под каблуком дяди.
Некое подобие свободы Элиссанде давали только книги. Атак все ее мысли занимало лишь то, справила ли тетя Рейчел большую нужду или нет. Но вот она швырнула свое сокровище — путеводитель по Северной Италии — о стену, поскольку самоконтроль, единственное, на что она могла твердо рассчитывать, постепенно слабел, не выдерживая тяжести заточения.
Послышался звук подъезжающего экипажа, и Элиссанда, подхватив юбки, выбежала из комнаты тети. Дядя Эдмунд обожал называть неверные даты своего возвращения. Когда он возвращался раньше указанного дня, ей оставалось лишь горько сожалеть о том, что передышка, связанная с его отсутствием, оказывалась слишком короткой. Если же он возвращался позже, рушилась ее надежда на то, что он где-то вдали от дома встретил свой конец. Мало ли что может случиться — например, иногда отваливаются колеса у экипажа, да и разбойники встречаются. Но только все возможные напасти почему-то обходили дядю Эдмунда стороной. Еще он очень любил следующие представления: говорил, что уезжает надолго, но возвращался уже через несколько часов и сообщал, что передумал, потому что очень соскучился по семье.
В своей комнате Элиссанда поспешно запихнула путеводитель в ящик комода, где было сложено ее нижнее белье. Три года назад дядя Эдмунд выбросил из дома все книги, написанные на английском языке, кроме Библии и нескольких томов проповедей, обещавших всем без исключения адские муки. После этого Элиссанда случайно обнаружила в доме несколько книг, избежавших общей судьбы, и с тех пор оберегала их с тщательностью наседки, построившей свое гнездо в кошачьем царстве.
Только убедившись, что книга в безопасности, Элиссанда подошла к окну, чтобы посмотреть, кто приехал. Странно, но на подъездной аллее стоял не дядин экипаж, а открытая двухместная коляска с ярко-голубыми сиденьями.
В дверь постучали. Элиссанда обернулась. В дверном проеме стояла миссис Рамзи, домоправительница Хайгейт-Корта.
— Мисс, приехала леди Кингсли и просит ее принять.
Сквайры и представители местного духовенства иногда заезжали к дяде. Но в Хайгейт-Корте никогда не бывало женщин, поскольку всем в округе было отлично известно, что хозяйка слаба здоровьем, а Элиссанда — дядя Эдмунд постарался уведомить об этом всех и каждого — не отходит от постели больной.
— Кто эта дама?
— Она сейчас живет в Вудли-Мэнор, мисс.
Элиссанда с некоторым трудом припомнила, что Вудли-Мэнор находится в двух милях к северо-западу от Хайгейт-Корта и действительно некоторое время назад был сдан внаем. Значит, леди Кингсли — их новая соседка. Но разве в подобных случаях не принято сначала оставлять карточку, а уж потом приезжать лично?
— Она говорит, что в Вудли-Мэнор сложилась критическая ситуация и просит вас принять ее.
Леди Кингсли приехала не к тому человеку. Если бы Элиссанда могла что-нибудь для кого-нибудь сделать, она бы уже давным-давно сбежала из Хайгейт-Корта вместе с тетей. Да и дядя будет недоволен, если она примет гостью без его разрешения.
— Скажи ей, что я не могу отойти от тети.
— Мисс, но леди Кингсли в отчаянии.
Миссис Рамзи была скромной женщиной, которая, прослужив пятнадцать лет в Хайгейт-Корте, так и не заметила, что обе дамы, живущие в этом доме, тоже в отчаянии. Дядя Эдмунд умел подбирать преданно ненаблюдательных слуг. Возможно, вместо того чтобы держать голову высоко поднятой и прилагать все усилия для того, чтобы вести себя достойно, Элиссанде тоже следовало поддаться депрессии...
Глубоко вздохнув, она сказала:
— Что же, тогда проводите ее в гостиную.
Элиссанда не привыкла отворачиваться от женщин в отчаянии.
Леди Кингсли была вне себя от волнения, когда рассказывала о нашествии крыс. Завершив свое горестное повествование, она выпила целую чашку горячего черного чая, и лишь после этого неестественная зелень на ее щеках сменилась розоватым румянцем.
— Мне очень жаль, что на вашу долю выпало столь тяжкое испытание, — сказала Элиссанда.
— Вы еще не знаете самого худшего, — вздохнула леди Кингсли. — Меня приехали навестить племянница и племянник. Они привезли с собой семерых друзей. И теперь нам совершенно негде жить. У сквайра Льюиса и без того двадцать пять гостей, а деревенская гостиница забита битком — через два дня у кого-то в деревне свадьба.
Иными словами, она хотела, чтобы Элиссанда приняла в доме девять — нет, десять незнакомцев.
Она едва подавила истерический смешок: эта леди слишком многого хочет.
— Как вы считаете, — вежливо спросила Элиссанда, — в вашем доме долго нельзя будет жить?
— Я рассчитываю сделать его пригодным для человеческого обитания в течение трех дней.
Дядя будет отсутствовать три дня.
— Я бы ни за что не стала обременять вас, мисс Эджертон, но мы в безвыходном положении, — совершенно искренне сказала леди Кингсли. — Я много слышала о вашей достойной всяческого восхищения преданности миссис Дуглас, но все же считаю, что вам временами должно быть одиноко. Вы же не имеете возможности общаться с молодыми людьми вашего возраста. А со мной четверо дружелюбных молодых леди и пятеро симпатичных джентльменов.
Элиссанде не нужны были товарищи для развлечений. Ей были необходимы деньги. Перед ней было открыто немало дорог. Она могла стать гувернанткой, машинисткой, продавщицей. Но с инвалидом на руках, которого необходимо было кормить и за которым следовало ухаживать, нужны были деньги, и немалые. Иначе у нее не было ни одного шанса на успешный побег. Лучше бы леди Кингсли предложила ей сто фунтов.
— Пятеро красивых и неженатых кавалеров.
Элиссанде снова захотелось истерически расхохотаться. Кавалеры. Неужели леди Кингсли считает, что Элиссанда мечтает о муже? Нет, ей достаточно того, что брак стал проклятием для тети Рейчел.
В ее мечтах о свободе никогда не присутствовал мужчина — только она сама в замечательном упоительном одиночестве.
— Да, я, кажется, не сказала, — продолжила леди Кингсли, — что один из этих молодых людей, самый красивый, является маркизом.
Сердце Элиссанды забилось чаще. Ее не интересовала мужская красота — дядя Эдмунд был весьма хорош собой. Но маркиз был важным человеком, имеющим влияние и связи. Маркиз мог защитить ее — и тетю — от дяди.
Если, конечно, он женится на Элиссанде в течение трех дней, которые дядя будет в отъезде.
В вероятность этого события даже ей самой верилось с большим трудом. А если она примет десяток гостей, которых дядя не приглашал, — это будет настоящий бунт, на который раньше она никогда не осмеливалась — и не достигнет своей цели, что тогда?
Шесть месяцев назад, в годовщину смерти Кристабел, дядя забрал опий тети Рейчел. Три дня она страдала так, словно ей ампутировали руки и ноги без наркоза. Элиссанда, которой запретили приближаться к тете, колотила подушки на своей кровати так сильно, что вскоре не могла шевелить руками, и в кровь искусала губы.