Арво Лехто хотелось если не напиться, то хотя бы выпить. Совершенно кстати в саквояже имелась припасенная бутылка. Он мог употребить ее самостоятельно, но одному пить не хотелось. Вероятно, он мог бы пригласить к своему столу кого-то из эскадрона, даже того же Костылева. Но на его приглашение вряд ли кто откликнулся бы. А в случае если кто и согласился, то, разумеется, из вежливости, чтоб не расстраивать колдуна. Приглашенные пили бы со страха, не пьянея, с оглядкой, стараясь не сболтнуть чего лишнего. К всеобщему счастью, Лехто никого и не звал. Он не хотел, чтобы в эскадроне видели его расслабленным. Арво, в свою очередь, тоже боялся сказать такое, что заставит потом свести в могилу собутыльника. Еще больше опасался что-то выболтать и забыть про это, следственно, не уничтожить свидетеля. Меж тем колдун серьезно считал, что пить одному – довольно зазорно и вредно. Потому вечером «придворный маг» взял свой саквояж и отправился на край деревни, к дому местного гробовщика.
Около избы Лехто постоял некоторое время на пороге. Смотрел на деревню, на закат. Затем открыл дверь и вошел в дом. В мастерской у гробовщиков обычно пахнет хорошо, пахнет праздником, Рождеством и Новым годом. Если принюхаться, первым делом чувствуешь запах сосновой стружки. Даже не потому, что таковой больше всего, просто пахнет она ярче. Но это пока глаза закрыты. А откроешь их – а вокруг гробы, крышки к ним да кресты.
Когда работы было много, то гробовщик спал в мастерской непосредственно в гробу. Если же работы не имелось – на топчане в комнате. По удобству и топчан, и гроб были равноценны. Вообще, говорят, в гробах спать полезно, не то для осанки, не то вовсе для здоровья вообще. Наверняка это враки – иначе все спали бы в гробах, а в могилу опускали кровати. Просто гробовщик кровать выгодно пропил – ибо напоминала она ему о покойнице-жене. Несмотря на обилие работы в деревне, никакой активности в мастерской не наблюдалось. Пылился рубанок. Стоял на верстаке сделанный до половины гроб. На то была веская причина. Местный гробовщик помер позапрошлым днем. Гражданская война предоставляла много шансов не дожить до следующего утра, но старик-гробовщик умудрился помереть самостоятельно. Четыре дня назад он налетел в темноте на штырь, пропорол живот. К лекарю обращаться не стал, понадеявшись на авось. Сам перевязал рану, предварительно промыв ее самогоном – известным целебным народным средством. Рана сначала ныла, но гробовщик глушил боль тем же самогоном. Однако через два дня старик слег, но до последнего думал, что выкарабкается, и священник для соборования приглашен не был. Да и бежать за ним было некому – старик жил один. Последние шесть часов – лежал в горячечном бреду, который казался старику обыкновенным похмельем, и перед ним не проносилась прошедшая жизнь, дела свершенные, недоделанные или вовсе не начатые. Последние часы своего сознания старик пытался вспомнить, что же он такое выпил, что его так трусит. Но вроде нет, не пил ничего такого, нет… Нашли его только утром, когда он уже остыл. Обнаружил сосед, заглянувший, чтобы взять немного дюймовых гвоздей. Гвозди пришлось брать без спросу. Новость о смерти гробовщика по деревне разнеслась быстро, но хоронить его не торопились – родственников у него не имелось. К слову сказать, подобный случай уже имел место быть, когда скончалась бабулька в хате на краю деревни. Она пролежала там недели полторы. Люди обнесли все добро, вынесли имущество вплоть до надколотого горшка. А затем одной ночью хата запылала. Хату не тушили – разве что приходили погреться.
Последние два дня жизни гробовщик не топил печь. Тем более никто не стал возиться с печкой после его кончины. Потому в доме было довольно прохладно – за одну ночь все тепло вытекло в трубу, зато налился холод. Лехто натолкал в печку дров, вытащил спички, но, открыв коробку, раздумал. Словно выплюнул в печь заклинание. Тут же на бревнах заплясало веселое пламя. Поверх дров Лехто высыпал ведро угля. Из печи тут же пошел дым, огонь загудел низко и будто с усилием… Колдун удовлетворенно кивнул и закрыл печку. Затем подошел к лежащему гробовщику. С момента смерти его так никто и не трогал. Гробовщик не выглядел спящим. Не выглядел он и умершим во сне. Он был полноценным мертвым, скончавшимся в муках. Туманный взгляд открытых глаз, искривленный рот. Мышцы уже окоченели, и, вздумай его кто-то похоронить, глаза следовало бы прикрыть пятаками. Впрочем…
Из своего саквояжа Лехто достал осьмериковый штоф с водкой. Поставил его на стол. Затем вытащил необходимые снадобья, влил одно в рот покойника. Целую минуту, а то и более произносил заклинание. Ничего не произошло. Колдун ругнулся: заклятие было долгим, достаточно ошибиться в одной букве, и в лучшем случае оно не сработает. В худшем на зов заклинателя мог явиться какой-то демон или даже сама Смерть. Говорят, старуха имеет скверный характер, шуток не понимает. Вызовы ложными не признает и уходить с пустыми руками не любит. Лехто произнес заклинание наново: теперь это заняло у него минуты полторы. Еще с четверть минуты ничего не происходило…
Попав в небесную канцелярию, гробовщик стал в конец длинной очереди. За эту душу ангелы и черти отнюдь не боролись. С учетом войны на земле, работы у конкурирующих организаций было невпроворот. И в самом деле – гробовщик успел нарушить чуть не все заповеди, что не мешало ему быть почти мучеником. Особо не грешил, жену свою, покойницу, колотил не то чтоб сильно, а так, для порядка. С иной стороны, и гробовщику тоже доставалось – частенько его били и односельчане, и клиенты, и просто случайные люди. Он не подставлял левую щеку, потому как здесь никогда не били в правую, а сразу лупили под дых. И уже лежа на земле, гробовщик сносил удары почти молчаливо. Если появлялась лишняя копейка, то, бывало, бросал ее нищим. Когда у кого-то не было денег на гроб, то гробовщик легко уступал продукт своей работы в долг. И никогда своим должникам о возврате не напоминал. Да что там – иные семьи задолжали ему за три-четыре гроба… И вот сейчас его душа стояла там же, куда попадали его клиенты. Он заглядывал поверх голов, прикидывал: ведь там, впереди, наверняка имеется кто-то из его знакомых? Может, они заняли место и для него? Глядишь, не так скучно будет стоять в этой очереди… По случаю гражданской и мировой войны очереди скопились длиной в несколько лет: буквально совсем недавно закончили разбор дел погибших еще под Эрзурумом. Или, может, обзавестись друзьями поближе? Но нет. Вокруг него стояли солдаты, еще не отошедшие от боя, в котором убили друг друга. Все в серых шинелях, но одни с трехцветным деникинским «углом». Другие – с похожим «углом», одноцветным, красным, острием вверх. То и дело вспыхивали споры, драки. Но солдат примиряло то, что они не могут причинить друг другу вреда, да и стоят отныне в одной очереди…
Внезапно среди собравшихся образовалось пустое место. Пропала одна душа. Такое случалось и раньше: иным просто надоедало ждать, они выдумывали способы, чтоб исчезнуть. И действительно исчезали: переставали верить в очевидное, возвращались в мир, где умерли, становились призраками. Эти души списывали в разряд потерянных, и последнее время демоны-регистраторы делали это с несказанным удовольствием: все-таки меньше работы.
…Затем покойник открыл глаза, сел на топчане.
– Ты пить будешь? – спросил его Арво.
Старик кивнул не раздумывая. Кто же в здравом уме да на нашей земле откажется от выпивки? Смущал чужак в его мастерской, но это уравновешивала поставленная на стол бутылка не самогона, а настоящей водки. С грядущим возлиянием не совсем все было ясно: часто после попоек гробовщику мерещились черти. Но в этот день они ему показались перед пьянкой. Гробовщик попробовал свой лоб – жара будто бы не было, рана не саднила…
– Да садись же, – указал пришелец на место напротив себя.
Колдун принялся разливать водку по мельхиоровым чаркам. Выпили. Долгожданный стакан не принес гробовщику облегчения. Напротив, озадачил еще более: вроде и не ел давно, должен бы захмелеть быстро. Но нет… В голове стоял все тот же туман. Не становилось ни веселей, ни печальней.
