– Потому что она для тебя важна, брат, – объяснил Антонио. – Я знал, что ты неравнодушен к девушке, но и представить не мог, насколько сильно.

– Поэтому ты решил использовать ее в своих интересах?

– Я всего лишь подсказал тебе, что этот узел необходимо распутать или разрубить. – Дар помолчал. – Я ведь вижу, что только Лилиан связывает тебя с жизнью, брат, на все остальное тебе плевать.

Несколько минут Помпилио сидел молча: голова опущена на грудь, глаза закрыты, дыхание мерное. Могло показаться, что он задремал, но Антонио понимал, что брат погрузился в непростые размышления.

– О нас с Лилиан тебе Теодор рассказал? – произнес наконец Помпилио.

– Она сама.

– С чего бы?

– Известие о твоем исчезновении повергло Лилиан в шок. – Дар добавил себе вина, подумал, поднялся и наполнил бокал брата. – Она ужасно переживала, но по понятным причинам не могла никому излить душу. У нее ведь никого не осталось…

– Я знаю.

– Одним словом, получилось так, что мы много общались. – Антонио погрел бокал в руке. – Не могу не одобрить твой выбор, брат: Лилиан красива, умна…

– Ты забыл маленькую деталь, брат: она вышла замуж за Фредерика.

– Не нужно ее обвинять.

– Я не обвиняю, – вздохнул Помпилио. – Наверное, поэтому и злюсь: я не могу обвинять Лилиан в том, что она сделала. – И пронзительно посмотрел на брата: – Но что делать мне?

Боль – вот что увидел Антонио во взгляде брата. Невыносимую боль потерявшего все человека. Антонио увидел то, что ожидал. Для того он и пришел: чтобы увидеть и постараться помочь.

– А что ты намеревался делать, когда узнал, что Лилиан собирается замуж? – осведомился дар. – Тогда, на Заграте?

– К концу нашего путешествия Лилиан изменила решение.

– Ты с ней говорил?

– Я видел.

Дер Даген Тур улыбнулся. Против воли. Потому что вспомнил, как Лилиан смотрела на него: во дворце, на «Амуше». Вспомнил, как стояли они рядом. И как присутствие одной-единственной женщины переворачивало весь мир. Главной женщины.

– Допустим, – не стал спорить дар. – Но представь, что ничего не изменилось. Твои действия?

– Тогда все было просто, – пожал плечами Помпилио. – Я предполагал посетить Каату и поговорить с Фредериком: или он уходит с дороги, или дуэль.

– Что изменилось?

– Я изменился.

– Уверен? – Антонио покачал головой. – Ты переживаешь непростое время, брат, но ты все равно тот самый Помпилио, которого я знаю с детства. В противном случае ты уже вскрыл бы себе вены.

И этот удар достиг цели: пробил выстроенную защиту и вывел дер Даген Тура из равновесия.

– Зачем ты явился?! – сжав кулаки, выкрикнул Помпилио.

– Поговорить.

– О Лилиан?

– О тебе.

– Я согласился лететь на Кардонию, ты пристроил меня к делу. Развеселил. Что еще? Советы? Соболезнования? Что еще я должен выслушать?

Он не жаловался, не собирался жаловаться и не искал жалости. Он потерял все и начал потихоньку выбираться из ямы. Сам выбираться, кряхтя и стискивая зубы. Он не жаловался и не просил, он готовился драться с судьбой и готов был возненавидеть любого, кто осмелился бы полезть к нему в душу.

И потому следующая фраза Антонио поразила дер Даген Тура прямо в сердце.

– Я испугался, – глухо произнес дар, и ошеломленный Помпилио умолк. – Последний раз я боялся в детстве – боялся заблудиться на охоте, но вскоре это прошло. С тех пор я ничего не боялся, и вот – испугался потерять тебя. Мы не общались – да, но ты был. Я читал о твоих приключениях, я с гордостью говорил, что ты мой брат. И несмотря на все твои безумства, я не верил, что ты уйдешь первым. Ты на десять лет младше, ты должен меня пережить – это нормально. Когда я узнал, что тебя нет, мир стал другим. Я испугался. – Дар поставил бокал на стол и поднялся. – Собственно, это все, что я хотел сказать. Спокойной ночи.

– Он предложил дуэль, – произнес Помпилио, прежде чем Антонио повернулся к нему спиной. Произнес громко, намеренно выделив местоимение «он». – Он, не я.

– Что?

– Это была идея Маурицио.

И дар медленно вернулся в кресло.

Он понял, что пришел не зря и сделал все правильно, понял, что услышит ответную исповедь. Услышит рассказ о том, как много лет назад в замке Гларден Помпилио убил их брата. Их Маурицио, решившего претендовать на трон и поставившего дарство Кахлес на грань гражданской войны. Помпилио предотвратил кровопролитие, защитил закон, но с тех пор избегал Антонио.

– Я надеялся переубедить Маурицио, мы говорили всю ночь, но он стоял на своем.

– Он был упорен, – прошептал Антонио.

– Упрям, – уточнил Помпилио. – Под утро, когда мы оба поняли, что разговор зашел в тупик, Маурицио сказал, что я не прав и дело идет к дуэли. А я сказал, что раз он чувствует себя оскорбленным, то должен выбрать оружие. – Пауза. – Маурицио выбрал сабли.

Потому что к тому времени младший Кахлес уже несколько лет познавал тайны Хоэкунса.

– Маурицио был хорошим фехтовальщиком, – грустно улыбнулся дар.

– Отличным, – подтвердил Помпилио.

– Гораздо лучше тебя.

– Когда Маурицио выбрал сабли, он не оставил мне выбора, – твердо произнес Помпилио. – Маурицио был готов убивать за свою власть, но не был готов умирать. Он стал бы очень плохим даром.

– Но он был великолепным фехтовальщиком, – повторил Антонио. – Как ты победил?

– Я знал, как Маурицио будет сражаться, – угрюмо ответил Помпилио. – Он ведь любил меня и не хотел затягивать дело.

И перед глазами Антонио встала картина старой дуэли: тронный зал замка Гларден дремлет в предрассветных сумерках, кресла и маленький столик, за которым братья сидели всю ночь, сдвинуты к стене, на них валяются месвары, а Помпилио и Маурицио, одетые лишь в брюки, сапоги и сорочки, стоят друг перед другом с саблями наголо. Похожие так, что щемит сердце. Принявшие решение убивать, и от этого тоже щемит. Братья ждут сигнала, которым стал первый луч солнца.

– Я знал, что сначала будет финт и лишь потом – смертельный выпад, – продолжил Помпилио. – Поэтому не среагировал на первый удар, ушел от второго и уколол Маурицио в сердце. Так было.

Первый луч даже опомниться не успел. Не пробежал по всем окнам, не поиграл с хрусталем тяжелой люстры, не подмигнул позолоченному трону. Первый луч лишь выглянул, а по мраморном полу уже растекалась кровь.

– Десять лет я вспоминал эту историю каждый день. Десять лет я спрашивал себя, правильно ли поступил? Десять лет видел кровь на своих руках, но во время катастрофы я потерял память, а когда она вернулась, выяснилось, что боль ушла, перестала жечь мне душу. Я наконец принял то, что сделал. – Помпилио улыбнулся. – Когда память вернулась, первая моя мысль была о Лилиан.

– А если бы Маурицио выбрал пистолеты? – тихо спросил Антонио.

Если бы показал, что готов умереть за идею? Показал себя настоящим даром?

– Не знаю, – спокойно ответил Помпилио. – Но это не важно, брат, потому что Маурицио выбрал сабли.

– Спасибо за прямоту, брат.

– Налей мне еще вина. – Помпилио криво усмехнулся. – Я рад, что мы наконец разговариваем.

– Оружие?

– Проверено, – мгновенно ответил Бабарский, преданно глядя на руководство снизу вверх.

– За состояние отвечают стрелки и Бедокур, – холодно напомнил Дорофеев, «забыв» о том, что по боевому расписанию ИХ исполнял обязанности пулеметчика. – Меня интересуют боеприпасы.

– Полный комплект, – заверил начальство суперкарго. И шмыгнул носом, продемонстрировав, что болезни не дремлют.

– Допустим. – Капитан поставил галочку напротив очередной графы. – Продовольствие?

– Длительного хранения завозят. – Бабарский кивнул на стоящий у ворот эллинга паротяг. – А свежие доставим на борт за три часа до отправления.

Опустошение здоровенного кузова шло по-муравьиному сноровисто и деловито: цепочка грузчиков споро перетаскивала ящики, мешки, свертки и бидоны в чрево «Амуша», где их встречал озабоченный кок.