Сделали несколько снимков. Немец сначала сидел на крыле, потом встал в кабине, по–хозяйски облокотившись о сдвинутый фонарь. После этого пленник попросил разрешение осмотреть кабину. Фон Мальтцан, довольный собой, как слон, беспечно разрешил и начал вылазить из кабины. Андрей, стоявший на крыле, наоборот, стал залазить. В какой–то момент они оказались вплотную друг к другу, причем руками немец держался за высокий гаргрот истребителя. Воронов быстро рванул оказавшуюся у него прямо перед носом висевшую на поясе оберст–лейтенанта кобуру, порвав закрывающий ее кожаный ремешок, вытащил пистолет и, передернув затвор, приставил его абсолютно не ожидавшему от пленника такой резвости врагу к затылку, спрятавшись за его фигурой от толпившейся слева от самолета охраны. Фашистский ас, пребывая в шоке от произошедшего, смог только проклекотать что–то невразумительное.

 - Не дергайся и останешься жив! — вот тут и пригодился Андрею английский язык! По поведению немца было ясно, что тот все понял. — Скажи своим, чтобы держались подальше. И учти — я по–немецки не говорю, но все понимаю! — соврал он на всякий случай.

 Фон Мальтцан повел себя правильно. Особого страха не выказал, но и дергаться не стал. Пролаял что–то охране. Его подчиненные сразу отошли подальше, а вот конвой пленного стал артачиться. Но немец заорал на них что–то совсем ругательное, и те нехотя подчинились приказу. Андрей, придерживая несчастного Гюнтера за шиворот, медленно опустился в кабину и сел в кресло пилота:

 - Заводи, а я посмотрю! — ткнул он стволом пистолета тому под ребро.

 - Зря. Разобьешься! — заявил немецкий пилот, поняв намерения Воронова.

 - Не переживай — не твое дело! Доедем до старта, и там я тебя отпущу, если все сделаешь правильно. Слово офицера!

 - Самолет жалко! — пожал плечами оберст–лейтенант и завел мотор. Андрей мог бы и сам — на предыдущей модификации «Мессершмитта» он летал, но руки были заняты.

 Немного прогрев двигатель, немец по командам советского летчика довез истребитель до начала взлетной полосы.

 - Ладно! Я обещал — ты свободен! — резко столкнул того с крыла Воронов и дал полный газ.

 Самолет быстро побежал по полосе, норовя с нее соскочить. Пилот с трудом удерживал машину от опрокидывания, кляня конструкторов этого чуда техники за слишком узкое шасси. Сбоку кто–то открыл огонь из автоматического оружия, и даже вроде бы попали, но времени сейчас обращать на это внимание не было. Истребитель взвился в небо, и по нему ударили аэродромные зенитки. Не успел Воронов среагировать, как они сами и заткнулись. Убрав шасси и закрылки, тот осмотрелся и понял причину: вслед за ним взлетела дежурная пара. Ну ладно! Андрей развернулся и, вновь выпуская закрылки, успел довернуть на только оторвавшуюся от полосы пару. Благодаря малой скорости имелась возможность качественно прицелиться, и Андрей ее не упустил: с одного захода поразил обоих.

 Первый смог благополучно сесть на вынужденную рядом с полосой, а вот второй упал с большим креном и взорвался. «Вот так вот!» — торжествующе заорал Воронов, убирая закрылки. «Жаль только, в победы не запишут!» Пока зенитки не опомнились, он поспешил скрыться за лесом на бреющем.

 Карты у угонщика, естественно, не имелось, и он летел по памяти, находя ориентиры на земле и пользуясь компасом. Линию фронта удалось пересечь по–тихому. Ни немецкое, ни советское ПВО, к счастью, не проявили достаточно бдительности. Но Андрея беспокоил повышенный расход бензина. Видимо, бак пробили еще во время разбега. Он хоть и протектированный, но пока пробоина затягивалась, вылилось немало топлива. А дырка была явно не одна. Родной аэродром находился гораздо севернее, и у Воронова закралось сомнение, что до него хватит бензина. И, кроме того, был немаленький шанс нарваться–таки на внимательных зенитчиков. Андрей решил не рисковать и сесть на расположенном невдалеке аэродроме штурмовой авиадивизии.

 Расчет на посадку пришлось делать в темпе, пока не проснулась аэродромная противовоздушная оборона. «Мессершмитт» лихо прокатился по полосе и сходу завернул на стоянку, затормозив возле стоявших в линейку «Илов». Там его уже ждали. Взглянув на недобрые рожи приближающихся к самолету с карабинами в руках бойцов местного БАО, он забеспокоился: не получить бы сгоряча в рыло от своих же, как в известном фильме. Предупреждая такое развитие событий, Андрей привстал в кабине и заорал:

 - Эй, там! Я подполковник Воронов, командира полка немедленно ко мне!

 Неизвестно, что произвело большее впечатление: наглое поведение незнакомца, его командный голос или подполковничьи погоны на форме, но бойцы притормозили, хоть и не опустив карабинов. Кто–то побежал докладывать, а Андрей утомленно присел на крыло…

 - Так, значит, что? На аэродром вас привезли просто поговорить? Сами подвели к заправленному самолету и чуть ли не под руки усадили в кабину? Ну–ну.., — смутно различимое из–за направленной прямо в глаза Андрею лампы лицо майора из контрразведки выражало явное презрение к сочинительскому таланту допрашиваемого. — Может быть, придумаете версию посолиднее, товарищ подполковник? Или уже не товарищ?

 Воронов с трудом сдержал позыв заехать доставшему уже до чертиков майору в откормленное тыловое рыло. Третий день продолжалась эта канитель! Сначала комполка штурмовиков, переговорив с неожиданным гостем, вызвал машину из части Андрея. И уже через два часа тот принимал на грудь сто грамм в компании обрадованных сослуживцев, особенно своего ведомого Гроховского. А утром за ним приехали…

 Отвезли в штаб фронта и сразу начали допрашивать. В первый день довольно вежливо выслушали его рассказ, записали, уточнили детали. Попросили за ночь вспомнить дополнительные подробности и уложили спать на весьма приличный диван. Личное оружие, разумеется, отобрали, но такой порядок, ничего необычного. А вот на второй день… Вчерашних доброжелательных следователей сменили два злобных майора, которые по очереди допрашивали его весь день, до поздней ночи. Причем сразу же попытались выбить признание в сотрудничестве с врагом, постепенно усиливая давление. Андрей держался, понимая, что скоро дело дойдет «наверх» и надо просто переждать. Хотя это становилось все труднее и труднее…

 - Я уже двадцать раз все рассказал. Достаточно!

 - Встать! — заорал вдруг майор. Подошел нарочито медленным шагом к вставшему со стула Воронову, прильнул ртом почти к самому его уху и зашипел:

 - Будешь рассказывать столько раз, сколько я скажу! Всю ночь, до самого утра! И стоя! — особист резким ударом ноги отправил в угол ни в чем не повинный стул. Потом вернулся на свое место за столом, вальяжно развалился в кресле и закурил.

 - Ну как, у вас появилась новая версия? — спокойным голосом, как ни в чем не бывало, осведомился он.

 - Нет!

 - Ладно! До утра времени еще много! — безразличным тоном заявил майор и погрузился в изучение каких–то бумаг.

 Ситуация была безрадостной. Андрей простоял так уже часа четыре, и ноги ощутимо гудели. Что же будет к утру? Около полуночи первого майора сменил второй, но на положении подследственного это никак не сказалось. Мучитель то прохаживался по кабинету, то, развалившись в кресле, попивал чаек, в явно демонстративных целях смачно жуя аппетитный бутерброд с колбасой, то задавал Воронову вопросы нудным голосом. Андрей отмалчивался, изо всех сил пытаясь не сорваться. Около половины второго ночи вдруг раздался резкий в ночной тишине телефонный звонок. Следователь, оторвавшись от очередного бутерброда, поднял трубку:

 - Слушаю! — пробормотал он с набитым ртом. — Да, это я. Кто это? Кто–о???

 Майор с перекошенным лицом вскочил со своего места, выплевывая остатки пищи.

 - Извините, товарищ Сталин! Да, он здесь! Слушаюсь! — особист дрожащими руками протянул трубку Воронову: — Э–это вас!