— Сообщение… Знаем мы эти сообщения, — презрительно заметил Леон. — Он вас хватал своими грязными руками.

— Ха, его руки не грязнее ваших, а скорее наоборот. Вспомните ваше поведение и сделайте выводы.

— Что все это значит?

— А то значит… — Ариэл стала искать подходящие слова, чтобы побольнее уколоть Леона. — Это значит, что он джентльмен в самом лучшем понимании этого слова.

— А я? Кто, по-вашему, я? — Леон задавал вопросы, сердито глядя на Ариэл. — Симулянт?

— Вот именно. Я не люблю говорить о людях плохо и тем более обижать их, но уж коли об этом зашла речь, то позвольте сказать вам, что своим сегодняшним поведением вы убили все хорошее, что я о вас думала.

— Выходит, я разочаровал вас?

— Вы меня больше не разочаруете, потому что теперь я вас хорошо знаю. Сначала я думала, что ваша личина дикаря служит вам прикрытием для достижения неведомой мне гнусной цели. Потом я переменила о вас свое мнение, а сейчас вижу, что вы снаружи джентльмен, но внутри самый настоящий дикарь.

— И что вас заставило прийти к такому выводу? — спросил Сейдж, рот которого плотно сжался.

— Вы не щадите ничьих чувств, кроме своих. Это своего рода дикость.

— Что вы, черт возьми, подразумеваете под этим понятием?

— Вы разрушили все мои надежды. Вы просто их растоптали! — закричала Ариэл, топнув в отчаянии ножкой. — Вы заманили меня, предложив свою помощь завоевать расположение мистера Пенроуза, а когда он оказался почти у меня в руках, вы все разрушили.

— И это все я сделал, напомнив ему, что пора уходить?

— Не пытайтесь оправдываться.

— Даже не собираюсь. Просто я хочу знать, в чем виноват перед вами.

— Вы прекрасно это знаете, — отрезала Ариэл. — Вы… вы злой. Вы не дали мне возможности принять его предложение ехать в одной карете, хотя это позволило бы мне значительно продвинуться вперед.

— Мне было противно смотреть, как вы вешаетесь на этого человека.

Губы Ариэл задрожали.

— Я делала только то, чему вы учили меня.

— Уж слишком рьяно, на мой вкус.

Ариэл сцепила на груди руки. Комок подкатил ей к горлу, на сердце легли печаль и разочарование.

— Я больше не буду этого терпеть, — сказала она, кусая губы. — Сначала вы мне говорите, что я действую неуклюже, теперь обвиняете меня в рьяности. Я не намерена терпеть ваши оскорбления. Все, хватит. Никакой помощи мне от вас не надо.

— Не горячитесь, — сказал Леон, поворачиваясь к ней спиной, чтобы не видеть ее несчастного лица.

Неужели ее обвинения справедливы? Неужели действительно по его вине рухнули все ее надежды?

Леон отошел в дальний конец комнаты и посмотрел на Ариэл.

— Вы должны продолжать начатое дело, — сказал он. — Я немного подумал и пришел к выводу, что вы правы. Вы пробудили в Пенроузе интерес.

Ничего себе — интерес, да этот дурак весь изошел слюной во время танца.

— И мне пришла в голову хорошая мысль, — продолжал Сейдж вслух. — Чтобы закрепить за собой успех, вы должны некоторое время избегать его компании. Вот почему я не захотел, чтобы вы приняли его предложение.

— Почему не посоветовались со мной? — спросила Ариэл.

— По-вашему, я должен был попросить его заткнуть уши?

— Выходит, следуя вашей блестящей стратегии, я должна сейчас очаровывать его на расстоянии? — спросила Ариэл с нескрываемой иронией. — Я начинаю сомневаться не только в ваших советах, но и в ваших умственных способностях.

— Неужели?

Леон не спеша подошел к ней и вкрадчивым голосом продолжил:

— На каком основании вы критикуете мою стратегию? Может, вы ветеран многих любовных связей и хорошо знаете мужчин?

— Конечно, нет.

— Ах, так. Тогда, может быть, у ваших ног было много разбитых сердец и вы совсем перестали дорожить мужчинами?

— Вы прекрасно знаете, что это не так.

— Вот то-то и оно. Я знаю, что делаю, и советую положиться на меня.

— Но…

— Вы должны верить мне, — сказал Леон и вышел из комнаты.

Ариэл покачала головой. Верить ему. Как она могла ему верить, если уже не верила даже себе?

Леон не желал быть представленным кому бы то ни было и меньше всего — чванливой старой вдове, которая, без сомнения, ждет, что он будет пресмыкаться, кланяться, выдрючиваться на разный манер, лишь бы только заполучить всесильный титул маркизов Сейдж.

Ну что же, придется разочаровать вдову. Леон саркастически улыбался, глядя в окно переполненной людьми кареты графа.

Он поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее. В карете было тесно. Лишившись удовольствия ехать с Ариэл, Пенроуз собрал всех вместе в одной карете. Их было пятеро, хотя Таннер, сидевший рядом, занимал место, предназначенное для двоих, а уж болтал за целый десяток. От его болтовни у Леона разболелась голова.

Он уже выслушал длинную лекцию Каслтона о вкусах бабушки. Выяснилось, что она любит хорошую еду, животных — больше, чем людей, особенно парочку любимых боксеров, и имеет на все особое мнение. Больше всего она ненавидит дерзость, скучные разговоры и перспективу, что наследником титула станет Адам Локби.

Каслтон выразил и свое личное мнение об этом человеке. Несмотря на все сказанное, а может, благодаря ему Леон проникся симпатией к Локби — лучше иметь открытого врага, чем вероломного друга. Леон быстро положил конец нравоучениям и, отвернувшись, стал смотреть на пробегающий за окном пейзаж. Это его первое знакомство с Лондоном, и, сам того не замечая, он пленился им.

В каждом большом городе есть свое очарование. Но при всей своей ненависти к Англии Леон должен признать, что Лондон один из самых красивых и оживленных городов, какие ему приходилось видеть. Картины сменялись одна за другой, и улицы становились красочнее и оживленнее по мере того, как они приближались к Мейфэру, самому престижному району города, где находился дом его бабушки. Об этом сообщил Пенроуз, для которого подобная чепуха, по-видимому, имела большое значение.

Уличные торговцы, трубочисты и попрошайки заполняли улицы, ловко лавируя среди нарядной публики и экипажей. Пикантный запах приправ доносился из открытых уличных кафе, вдали слышалась музыка, и все это перемежалось со стуком копыт по мостовой. Наблюдая за всадниками, Леон пришел к заключению, что в Англии знают толк в лошадях.

Из всей их компании всю дорогу молчал только один человек — Ариэл. Она коротко поздоровалась с ним за завтраком и больше не проронила ни слова. Леон чувствовал, что она все еще сердится.

То, что Ариэл продолжала сердиться на него, еше раз убедило Леона в том, что женщины совершенно не умеют управлять своими эмоциями. Он делал все от него зависящее, чтобы помочь ей завоевать расположение человека, который лично ему был глубоко несимпатичен, а Ариэл дулась на него, потому что ей, видите ли, не понравились его методы.

То ли дело мужчины. Иногда вероломные и жадные, но более постоянные в своих привычках. Уж если он собирается воткнуть тебе нож в спину, то будьте уверены: он это сделает. Леон отлично умел и знал, как вести себя с мужчинами. Но женщины… Женщина может пробудить в мужчине страсть, легонько царапая его спину своими коготками, но через секунду этими же коготками она способна выцарапать ему глаза. Никогда не знаешь, чего от нее ждать.

Для себя он давно решил: самая лучшая защита от прихотей и непостоянства особ женского пола — никогда не позволять им забираться к себе в душу. Стоит женщине позволить это сделать, ты пропал — она навеки завладеет тобой.

Леон с раздражением думал, как глупо он нарушил вчера свою собственную заповедь. Когда Ариэл назвала его дикарем, он думал, его сердце разорвется на части. Едва сдержался, чтобы не выдать себя. Почему он так бурно реагирует? Ведь последнее время его только и звали что дикарь, и ему было на это глубоко наплевать. Да, но Ариэл вонзила свой нож глубже, чем другие: она сказала, что он в сердце своем дикарь. Нет, он не дикарь, а зверь. Может, она о чем-то догадывается? Но ведь он рассказал ей о своем прошлом только то, что хотел, а не то, что лежит у него на сердце.