На лагерный двор я вышел уже без конвоира, уже не как пленный, а как «добровольный помощник» оккупантов. Мне предстояло собрать нехитрые манатки и поутру ехать с Генделем куда-то под Бреслау, на какой-то их бронетанковый полигон. На душе было гадостно. С темного, беззвездного неба сыпался ленивый снежок, покрывая крыши бараков, вышки, колючую проволоку на изоляторах и окрестные картофельные поля. У проволоки лежали десять еще неостывших тел. Один из них, видимо, тот, убитый первым, торчал чуть в стороне. Меня, конечно, трудно удивить большим количеством трупов. Почему-то вспомнился райцентр Зерибашево после химического удара. Ох, сколько там было народу… Кроме жителей, еще беженцы и наши вояки — они лежали так густо, что объехать их было нельзя, и траки ПТ-76 чавкали прямо по трупам, скрюченным на проезжей части. Газ был новейший, быстродействующий, и мы были уже без ЗК и намордников. Хотя намордники от этой импортной пакостной химии не спасали… Так вот, там ничем не пахло, только кровью от раздавленных тел. И мне начало казаться, что этот запах начинает чувствоваться и здесь. Ощущение это было, конечно, ложное, но я понял, что начинаю нешуточно заводиться. А делать глупости было еще рано. Хотя мне, конечно, оставалось только отомстить за этих десятерых. Больше я им ничем не мог помочь — даже похоронить не имел возможности. Что ж, всему свое время.

Я сидел на обломке глинобитной стены, посреди бескрайних песков, озирая в бинокль окрестности, и дивился сюрреализму происходящего. Позади меня, замаскированный среди каких-то руин библейского возраста, стоял покрашенный в желтые цвета немецкого Африканского корпуса советский танк Т-34 с черно-белым балочным крестом и белой пальмой роммелевских частей на броне. Рядом с танком умывались из канистры два загорелых фрица в одних плавках и пилотках. На горизонте поднимались к знойному синему небу столбы черного дыма, но никакого движения в пустыне не было. Видимо, главные силы англичан прошли стороной или вообще заблудились по дороге.

Однако обольщаться не следовало, тем более что ехидный голосок под моей черепной коробкой уже дня три советовал мне готовиться к чему-то эпохальному и одновременно нехорошему. Списывать голосок на жару, переутомление и общий дебилизм мне не хотелось. А, собственно, что мы тут делаем? Наш «штурмовой взвод» из двух Т-34 и одного KB сформировали еще в начале января. Командовал этим балаганом капитан Вансовский, а русских в нем, кроме меня, числилось аж двое. Какому такому гитлеровскому штабному гению пришло в голову посылать это «сверхмощное» формирование на усиление корпуса Роммеля, я, наверное, не узнаю никогда. Надо полагать, английские джентльмены, уже получавшие от доброго дядюшки Рузвельта «Гранты» и «Стюарты» тысячами, должны были громко пукнуть и разбежаться от одного нашего вида. Тем более что до Бенгази доплыл только один Т-34. Остальные потонули вместе с транспортом — и «штурмовому взводу» пришел кирдык. При одном танке осталась команда в шесть человек (включая меня и Вансовского), а командование Африканского корпуса явно не знало, что с нами делать. Мы в основном гоняли наш танк туда-сюда, причем в основном ночами, из соображений секретности. Вот и сейчас нас за каким-то послали в разведку. Хотя, по-моему, какой-нибудь легкий броневик тут был бы более уместен. В общем, пока что голосок в моей голове посоветовал мне зарядить пушку и быть начеку. Обдумав это предложение, я неспешно полез в танк. Там было особенно жарко и душно, никто из моих немецких «коллег» там старался не засиживаться без особой надобности. Зарядив орудие, я услышал, как ожила рация.

— Герр капитан, вас на связь! — заорал я, высунув голову из башенного люка. Из библейских руин выскочил капитан Вансовский, подтягивая ремень модных офицерских шорт. Он схватил радионаушники, несколько раз каркнул в микрофон «яволь» и приказал экипажу занять места по боевому расписанию. В экипаже, кроме нас, было двое — механик-водитель Фосс и «специалист широкого профиля» ефрейтор Розенхайм. Еще два «героя» из нашего взвода отдыхали в госпитале по причине дизентерийной дристни.

— Иван, — приказал мне Вансовский (Иваном меня здесь именовали исключительно для удобства). — Сядешь за наводчика.

— Яволь! — ответил я, и танк тронулся, давя эти самые библейские руины гусеницами. А может, они и не были библейскими. Просто в этих местах все отчего-то выглядит или древним, или очень старым.

— И куда мы, господин капитан? — поинтересовался Розенхайм, размещая свою задницу на сиденье заряжающего.

— Передали данные авиаразведки, — отозвался Вансовский с места стрелка-радиста. — На северо-восток от нас обнаружено несколько английских броневиков и колонна автомашин. Приказали перехватить.

При ремонте над местом наводчика нашего Т-34 поставили командирскую башенку от Pz-III, что отчасти улучшало круговой обзор. Почувствовав некоторое беспокойство, я полез в командирскую башенку. Приподнявшись в ней, я увидел сквозь грязный стеклоблок песчаные дюны, пыль из-под гусениц и какие-то старые автомобильные колеи впереди нас.

— Наводчик! Противника не видно? — поинтересовался Вансовский.

— Никак нет! — ответил я ему.

После этого минут на двадцать установилось молчание. Минут двадцать мы ехали по старой колее, а потом она вдруг оборвалась.

— Внимание!! — вдруг сказал голос под моей черепной коробкой. Это был уже не голосок, а нормальный мужской голос. У меня внутри все упало — именно этот голос я тогда слышал на зимней дороге. Выходит, это тот самый странный тип, который говорил, не открывая рта. Выходит, это он здесь в игрушки играет?

— Слушай меня, — сказал голос. — Это не бред от перегрева и не последствия черепно-мозговой травмы. Все вопросы потом, а сейчас четко делай то, что я тебе говорю. Минут через пять слева в твоем секторе обстрела покажется небольшая глинобитная постройка. Ее нужно уничтожить, и желательно с одного выстрела.

И голос отключился. Поскольку времени уже не было, я начал поворачивать башню влево.

— Иван, ты чего?!? — вопросил удивленный Розенхайм. — Англичан увидел? — Ему не терпелось повоевать по-настоящему. Англичан он пока что видел только пленных.

— В чем дело, наводчик? — услышал я голос Вансовского. — Я ничего не вижу!

— Там что-то есть!! — возразил я уверенно.

— Да где??? — удивился Вансовский. — Я отсюда ни черта не вижу!!

И тут я явственно увидел свою цель. В перекрестие прицела вплыло нечто, похожее на глинобитную башенку, без малейшего намека на окна или вход. Это квадратных очертаний сооружение приткнулось к склону холма и было почти неразличимо на общем окружающем фоне. Словно кто-то подал мне команду «Огонь!». Я дернул спусковой рычаг, наблюдая, как вспышка разрыва заволакивает постройку. Попал-таки, с первого выстрела.

— Иван, мать твою!! — заорал снизу Вансовский. — Ты куда стреляешь, раздолбай славянский!!

Я открыл было рот, но тут произошло нечто невообразимое. Там, где еще не осела пыль от разрыва, вдруг полыхнуло. Это было абсолютно беззвучно, но… Не знаю, с чем сравнить мощь этой вспышки — все равно что тебе в глаза направили и неожиданно включили мощную лампу. Очень мощную… Сетчатку моих глаз мгновенно заволокло красной пеленой.

На мгновение в танке стало тихо, только ревел двигатель. Т-34 продолжал ползти вперед. А через секунду и механик, и Вансовский истошно заорали. Немцам, конечно, далеко до русского мата, но тем не менее… Их вопли в основном касались взрыва и сопутствующего ему славянского тупоумия, а также моих близких родственников и половых отношений между ними. Понять всю подлость случившегося было нетрудно — механик смотрел на вспышку в свой перископ, а Вансовский — в прицел пулемета. То есть из четырех членов экипажа трое мгновенно лишились зрения. А может, и четверо — у заряжающего тоже есть перископ… Видимо, оценив ситуацию, Вансовский заорал: