Теодор Бун был единственным ребенком в семье и по этой причине обычно завтракал в одиночестве. Его отец, очень занятой юрист, каждое утро уходил рано и встречался с друзьями за кофе и сплетнями в одной и той же закусочной в центре города в семь часов. Мать Тео, тоже очень занятой юрист, последние десять лет пыталась сбросить десять фунтов и поэтому убедила себя, что завтрак не может включать в себя ничего, кроме кофе и газеты. Так что Теодор сидел за кухонным столом один, ел хлопья, залив холодным молоком, и пил апельсиновый сок, поглядывая на часы. В доме Бунов повсюду были часы — наглядное доказательство пунктуальности его хозяев.

И все-таки Тео остался не в полном одиночестве — у стула пристроилась его собака, и она тоже завтракала. Судья был дворнягой смешанных кровей, порода и возраст которой покрыты тайной. Тео спас его от почти неминуемой гибели, появившись в последнюю секунду в передаче «Суд зверей» два года назад, и Судья всегда будет ему за это благодарен. Он предпочитал хлопья «Чириоз», как и Тео, с цельным молоком, ни в коем случае не снятом, и так они ели вместе в тишине каждое утро.

В восемь утра Тео помыл их миски, поставил молоко и сок обратно в холодильник, прошел в комнату и поцеловал мать в щеку.

— Я в школу, — сообщил он.

— У тебя есть деньги на ленч? — спросила она. Этот вопрос она задавала пять раз в неделю каждое утро по будням.

— Как всегда.

— И ты сделал домашнюю работу?

— Полностью, мам.

— А когда я тебя увижу?

— Я заеду в офис после школы. — Тео непременно заезжал в офис каждый день после школы, но миссис Бун всегда спрашивала.

— Будь осторожен, — сказала она, — и не забывай улыбаться. — Тео носил брекеты уже больше двух лет и отчаянно хотел избавиться от них. Пока же мать постоянно напоминала ему, чтобы он улыбался, — ведь так мы делаем мир чуть счастливее.

— Я улыбаюсь, мам.

— Я люблю тебя, Тедди.

— И я тебя.

Тео, все еще улыбаясь, несмотря на то что его назвали «Тедди», забросил рюкзак на плечи, почесал за ухом Судью, попрощался и вышел из дома через дверь кухни. Он вскочил на велосипед и через мгновение уже мчался по Маллард-лейн — узкой зеленой улочке в старой части города. Он помахал мистеру Наннери, который вышел на веранду и удобно устроился, намереваясь посвятить еще один долгий день наблюдению за теми немногими автомобилями, что появятся в округе сегодня. Тео, не говоря ни слова, пролетел мимо стоявшей на тротуаре миссис Гудлоу, потому что она потеряла слух, да и соображала уже не очень хорошо. Правда, Тео улыбнулся ей, но она не ответила на улыбку. Скорее всего ее вставная челюсть осталась где-то в доме.

Стояла ранняя весна, и воздух был бодрящим и свежим. Тео быстро крутил педали, а ветер жалил его лицо. Классное собрание начиналось в 8.40, а у него еще имелись важные дела. Он срезал путь по боковой улице, ринулся вперед по аллее, пересек дорогу, лавируя между автомобилями, и пронесся без остановки мимо знака «Стоп». Это была территория Тео, маршрут, по которому он ездил каждый день. Через четыре квартала дома́ сменялись офисами, лавками и магазинами.

Окружной суд располагался в самом большом здании в центре Страттенберга (второе здание по величине занимала почта, а третье — библиотека). Оно величественно возвышалось на северной стороне Главной улицы, на полпути между мостом через реку и парком со множеством беседок, купален для птиц и памятников в честь павших на войне. Тео любил Дом правосудия из-за витавшей в нем атмосферы власти. Ему нравилось, что там постоянно суетятся с важным видом люди, нравились звучащие постоянно сообщения и даже расписание на доске объявлений. Но больше всего Тео любил залы суда. В здании были и небольшие помещения, где рассматривались мелкие дела без участия присяжных, и главный зал на втором этаже, где юристы сражались, как гладиаторы, а судьи правили, как короли.

В свои тринадцать лет Тео еще не определился полностью насчет собственного будущего. То он мечтал стать знаменитым судебным юристом, вести крупнейшие дела и никогда не проигрывать, то хотел сделаться великим судьей, о мудрости и справедливости которого ходят легенды. Он метался туда-сюда, едва ли не каждый день меняя решение.

В это утро понедельника в главном холле уже собралось много народу, словно юристы и их клиенты хотели пораньше начать трудовую неделю. У лифта образовалась толпа, и Тео помчался наверх, преодолел два лестничных пролета, а потом ринулся в восточное крыло, где находился семейный суд. Его мать была известным юристом по бракоразводным делам и всегда представляла интересы жен. Тео хорошо знал эту часть здания. Некоторые бракоразводные процессы рассматривались судьями без участия присяжных, а поскольку большинство судей предпочитали решать столь деликатные вопросы в присутствии небольшого числа зрителей, зал суда был маленьким. У двери с важным видом совещались несколько юристов, явно не соглашаясь по многим вопросам. Тео прошелся по коридору, повернул за угол и наконец увидел свою подругу.

Она сидела на старой деревянной скамье совсем одна, маленькая, хрупкая и взволнованная. Увидев его, она улыбнулась и прикрыла рукой рот. Тео подбежал и сел рядом с ней, очень близко, так что их колени столкнулись. Будь это любая другая девочка, он отодвинулся бы фута на два, не меньше, чтобы исключить всякую возможность соприкосновения.

Но Эйприл Финнимор была особенной девочкой. Они с Тео в четыре года вместе начали ходить в детский сад при ближайшей церковной школе и дружили, сколько себя помнили. В их отношениях отсутствовала романтика — они были слишком юны для этого. Тео не знал ни одного тринадцатилетнего мальчика в классе, который признался бы, что у него есть подружка. Как раз наоборот — они не хотели иметь с девчонками ничего общего. И девочки вели себя так же. Тео предупреждали, что со временем все изменится, и самым кардинальным образом, но пока это казалось невероятным.

Эйприл была просто другом, другом, которому в данный момент требовалась помощь. Ее родители разводились, и Тео был необычайно благодарен матери, что она не взяла это дело.

Развод не удивил никого, кто знал семью Финнимор. Эксцентричный отец Эйприл был антикваром и по совместительству барабанщиком в одной давным-давно созданной рок-группе, до сих пор выступавшей в ночных клубах и неделями пропадавшей на гастролях. Ее мать держала коз и делала козий сыр, который развозила по городу в переделанном автокатафалке, теперь выкрашенном в ярко-желтый цвет. Древняя паукообразная обезьяна с серыми усами обычно устраивалась на переднем сиденье и пожирала сыр, который всегда не очень хорошо продавался. Мистер Бун однажды назвал эту семью «нетрадиционной», что в понимании Тео означало «определенно странная». Обоих родителей Эйприл арестовывали по обвинению в хранении наркотиков, хотя ни один из них не сидел.

— У тебя все в порядке? — спросил Тео.

— Нет, — ответила она. — Я ненавижу сюда приходить.

У нее был старший брат по имени Август и старшая сестра по имени Марч, [1]но они убежали из дому. Август ушел на следующий день после окончания средней школы, а Марч бросила школу в шестнадцать лет и уехала из города. Так что Эйприл осталась единственным ребенком, которого теперь могли мучить родители. Тео знал все это, потому что Эйприл ему рассказала. Ей пришлось — нужно было довериться хоть кому-то, и Тео ее выслушал.

— Я не хочу жить ни с папой, ни с мамой, — признавалась она. Ужасно говорить так о родителях, но Тео прекрасно ее понимал. Он презирал ее родителей за их отношение к ней. Он презирал этих людей за хаос, царивший в их жизни, за пренебрежение к Эйприл, за жестокость к ней. У Тео накопился целый список претензий к мистеру и миссис Финнимор. Он сам сбежал бы, если бы его заставили жить с ними, и не знал ни одного ребенка в городе, который когда-либо отважился переступить порог их дома.