В семье не принято выяснять отношения при посторонних.

Бабушка сконцентрировала внимание на новом работнике – Ананьеву показалось, что чуточку тоже демонстративно, – и спрашивала в основном о том, чем Денис занимался раньше, его работа – это призвание, хобби или временная передышка?

От этих расспросов Ананьев немного ежился и поминутно желал Таисии крепкого здоровья: как только собачка уснула, с лица хозяйки практически исчезла улыбка. Денису казалось, что он попал в офис компании, занимающейся трудоустройством населения, причем с уклоном в трудоустройство трудновоспитуемых подростков.

– Верочка Анатольевна, – с мягким укором прервала очередной вопрос Елена, – ну что вы, в самом деле, к мальчику пристали? Пейте чай, Денис, а то совсем остынет.

Огромный «мальчик» и «тете» пожелал крепчайшего здоровья. Послал Серафиминой мачехе благодарную улыбку и откусил кусок сандвича с курятиной. За пятнадцать минут, проведенных под старыми яблонями, простенькая Елена показалась ему наиболее милой представительницей семейства Кузнецовых. (Таисии вообще – пятерка с плюсом!) Серафима использовала его в корыстно-голодных интересах, Вера Анатольевна едва заметно расставляла акценты: «Вы, милый юноша, всего-то лишь работник»; пришедшая чуть позже Катарина тоже была мила и добросердечна, она внесла в беседу светскую легкость и непринужденность…

Но в сторону жены кумира Ананьев старался не смотреть. На опасно красивых женщин он наложил табу.

Павел Алексеевич приехал только в десятом часу. Сказал, что успел поужинать в городе, но чаю выпьет с удовольствием; расцеловал матушку, приложился к жениной ручке…

Ананьев понимал, что нужно уходить. Чай давно выпит, бутерброд съеден. Сгорая от неловкости, он врос в деревянную скамейку и только что корней до земли не пустил. Свесил огромные ладони-лопаты под стол – нервные движения пальцев выдавали смятение – и ждал… неизвестно чего. Вопроса, слова от высокого худощавого мужчины с крупными залысинами, «спокойной ночи, Денис» от Веры Анатольевны…

– Котенок, это наш новый садовник Денис, – промурлыкала наконец Катарина и кокетливо положила щеку на почти обнаженное приподнятое плечо.

– Да, да, – невнимательно кивнул кумир, и в груди Ананьева что-то гулко хлопнуло, оторвалось и покатилось под лавку. Наверное, душа – попробовала воспарить, но пугливо устремилась к пяткам. Кумир отставил чашку, прищурился на нового работника… Душа теплой волной пробежала обратно и вернулась на место! – И как вы находите наш сад?

Вот он – момент истины!

Вопрос, не исключено, был чисто риторическим, и никакого развернутого ответа от молчуна садовника архитектор не ожидал, но Ананьев проговорил, как шагнул в открытый люк летящего самолета, забыв проверить, имеется ли за спиной парашют:

– А это зависит от того, что вы имеете в виду.

Несколько секунд затяжного полета прошли в полнейшей тишине.

Тут либо пан, либо пропал. Второго случая может не представиться: не сумеешь заинтересовать, к тебе будут относиться как к затупившемуся садовничьему инвентарю – бездумному приложению к огородному культиватору.

Кузнецов аккуратно поставил чашку на блюдце, вытянул губы…

– Нуте-с, нуте-с, молодой человек, что вы имеете нам сказать? – проговорил с одесскими интонациями, скосил глаза на примолкшую жену…

– С технической стороны сад в безупречном состоянии, – серьезно произнес Денис. – Если же вас интересует мое мнение относительно планировки…

Павел Алексеевич более откровенно посмотрел на жену, насмешливо сморщил нос…

Ананьев ступил на чужую территорию. Мой прежний садовник был очень послушен. Катарина выдержала насмешливый взгляд – душа Ананьева подпрыгивала теннисным мячом, застревала в ребрах, как в туго натянутой сетке, – усмехнулась и положила острый подбородок на ладонь, поставленной на локоть руки.

Почему-то промолчала.

– Так что же вас не устраивает в нашей планировке? – обернулся к садовнику Павел Алексеевич. В его голосе все так же слышалась насмешка, только непонятно по чьему адресу.

– Каменная горка-водопад и дорожка к нему расположены не совсем правильно. Вечерние тени, падающие от елей за забором соседей, режут перспективу на дольки. Если повернуть водопад и дорожку немного левее, тени, напротив, придадут ансамблю глубину.

Кузнецов откинулся на спинку лавки, внимательно посмотрел на садовника:

– Вы совершенно правы, Денис. На сколько бы вы предложили развернуть водопад?

– На двадцать пять – тридцать градусов. В идеале – двадцать восемь.

Павел Алексеевич перекрутился всем корпусом, повернулся к жене:

– Катенька вряд ли согласится что-либо менять…

Жена вскинула голову, мотнула шевелюрой…

– Снова грязь разводить, – певуче продолжил архитектор, – газоны ворошить…

– Я все сделаю быстро! – горячо вступил садовник. – Дня за три, за четыре!

Супруги молча смотрели в глаза друг другу; «теннисный мяч» плотно застрял в «сетке», вибрирующей от удара…

Катарина внезапно фыркнула:

– Пожалуй, мальчики, вы меня рано в ретроградки записали. Денис, что вы собираетесь делать?

– Никакой грязи я разводить не намерен, – быстро, пока хозяйка не передумала, заговорил Ананьев. – Водопад можно почти не трогать, развернуть чисто зрительно…

– Разумно, – перебил Кузнецов и встал с лавки. – Желаю успехов. Приятно было познакомиться, Денис.

Эта скупая похвала не давала Ананьеву уснуть до самого утра.

То был аванс.

Через неделю, когда работа по переустройству водопада и дорожки была закончена, Павел Алексеевич подошел к Ананьеву.

– Денис, – сказал, подвигав взад-вперед губами. – Через несколько недель у меня освобождается место в отделе ландшафтного проектирования. Вы не хотели бы поработать вместе со мной? Будет интересно…

Ананьев чуть не взвился в воздух, как терьер, ловящий зубами пластмассовую тарелку.

Поймал! Поймал свой ШАНСИЩЕ!!

– Я готов, с радостью, – ответил скромно.

– Тогда вернемся к этому разговору через три недели.

Ананьев был готов удрать из этого сада уже сегодня. В ту же минуту. Скатать поливочный шланг и пешком отправиться в Москву до крыльца перед дверью студии Кузнецова. Сидеть там эти три недели и жить подаяниями для голубей и кошек.

К своему ужасу молодой садовник начинал понимать, что он влюбился.

Профессор Савельев не выносил плавающих в какао молочных пенок.

Не любил всяческих быстрорастворимых новомодностей. Вадим Арнольдович предпочитал «Золотой ярлык» от фабрики «Красный Октябрь» и в этом был консервативен.

Софья Тихоновна, потакая капризам мужа, варила какао по старинке – в эмалированной кастрюльке, процеживая, остужая, следя, чтобы наивреднейшие пенки не попадали в кружку…

Молоко обещало скоро убежать. Белая пена скапливалась вдоль стенок кастрюльки…

Трубка телефона, лежащая на кухонной тумбе, зазвенела в момент, когда Софья Тихоновна уже держала над кастрюлькой полную ложку коричневого порошка.

Вздрогнула. И порошок частично просыпался на плиту.

Схватила телефон и, зажимая его между плечом и ухом, размешивая в молоке то, что осталось после рассыпания, сказала:

– Слушаю! – выключила конфорку и добавила более сердечно: – Алло.

– Доброе утро, – отозвалась трубка смутно узнаваемым голосом. – Софья Тихоновна?

– Да, доброе утро.

– Это Вера Анатольевна Кузнецова… – представился голос, и Софочка машинально кивнула, едва не выронив трубку прямиком в кастрюлю. – Помните меня?

По сути дела, профессорской женой Софья Тихоновна была, прямо скажем, новоиспеченной, в академической среде еще «нераскручен-ной», но седую чопорную вдову то ли архитектора, то ли строителя вспомнила сразу же. Они познакомилась на юбилее одного из коллег Вадима Арнольдовича, потом пару раз встречались в домах общих друзей. Кажется… кажется, к науке как к таковой Вера Анатольевна отношения не имела, ее уважительно рекомендовали бизнес-леди и обращались за советами по вопросам экономики.