Ходют по залу, нос дерут… Как будто эти платья они изготовили, все пальцы об иголки искололи!

Кривляки, белоручки, спекулянтки через одну!

Надежда Прохоровна поплотнее скрестила руки на груди, сделала жест ее приподнимающий и гордо сказала:

– А на какую надо, на такую и рассчитывай.

Девчушка изогнула рыжую бровь, наморщила нос и мотнула головой в сторону:

– Тогда пойдемте вон туда. Здесь нет вашего размера.

Как все, однако, изменилось! Надежду Прохоровну как важную персону отконвоировали к выставке одежды. Ей помогали выбирать, советовали – даже еще одна девчонка на помощь прибежала! – подхватывали протянутую через шторку одежду и сами развешивали ее обратно на вешалки… Носами не крутили.

Хорошие девочки. И кофе выпить предложили.

Устала баба Надя. От сверкания зеркал, от разноцветного вороха невесомых уютных тряпочек.

Как раньше не любила она этих примерочных! Теснота, духотища, к потной спине новое платье прилипает и никак сползать не хочет. Размер бы другой попросить, да за шторкой очередь галдит!..

Потом, правда, были рынки. Там и воздух свежий, и хозяйки добра курскими соловьями заливаются: «Как вам эта кофточка подходит, а жакет так прямо впору! В цвет и в масть!»

И не всегда придешь домой, примеришь, глянешь – плакать охота. Порой – везло. Даже после стирки наряд не расползался…

Да и воздух свежий. И народ обычный.

А нынче – красота! Подобрали ей девочки чудный костюм шоколадного цвета с золотистым кантом. Ноги в нем совершенно не казались короткими – не то что в том лыжном фиолетового цвета с оттянутой попой! – мягко и ласково он облегал фигуру, прятал под навесом курточки располневший живот.

Красота, весело подумала баба Надя, раздухарилась и сказала:

– А подберите-ка мне, девчонки, еще и куртку! И ботинки.

– Кроссовки?

– Ну там кроссовки или еще чего, главное, чтобы не жали и в гололед не скользили. Осень скоро.

Вдобавок к легчайшей, но теплой бордовой куртке девочки выбрали для разомлевшей покупательницы еще и трикотажную черную кепку, удобно усевшуюся на голове.

Увидела себя баба Надя в зеркале в обновках и обомлела – лет десять скинула! – порадовалась за себя, похвалила за отвагу и трудолюбие в примерочной и вспомнила о Софе:

– Вы вот что, девочки… Подружка у меня есть. Хочу и ей подарок сделать. Подберете?

Она росточком чуть пониже вас будет, худенькая тоже.

Рыжеволосую продавщицу даже не надо было просить костюм примерить. Все выполнила без подсказки, показалась в плюшевом костюмчике сиреневого цвета – под Софины русые волосы в самый раз будет! – и даже оформила какой-то «дисконт» по своей карточке.

– Заходите к нам еще!

– Обязательно. Теперь – обязательно. Как оказалось легко делать нынче покупки!

И чего раньше нос от магазинов воротила? Думала: и старого не сношу, да? Барахла накопила, одной моли в радость…

Нет, Надежда Прохоровна, жить надо, пока живется!

Себя радовать да близких не забывать! Хоть испеченным пирожком, хоть пустяковиной какой, но – радовать!

Вот только как Софе подарок сделать?..

Она – деликатная. Может в кошелек за денежкой полезть… А много ли там денежек…

«Скажу – в универмаге выбросили». (Какая разница, что слово «выбросили» в том самом, застойном смысле давно ушло из употребления, раз для советского человека – а мы все навсегда насквозь советские! – осталось в неизменности. Выбросили – значит, удачная покупка.) Поймет, авось, – уценка. Обрадуется.

А ценник оторвать…

Уже поднимаясь по лестнице к квартире, Надежда Прохоровна вспомнила еще одно нужное слово – «конфискат». «Скажу, выбросили конфискат. За сущие копейки!»

А то знаем мы этих, деликатных… Нравится не нравится – отказаться может, закапризничать…

Но хорошо помнила баба Надя, как смотрела Софа на уютный внучкин костюм с расшитым звездочками мишкой. С затаенной грустью смотрела…

Как будто мы сами еще таковых поносить не сможем!

Еще как сможем!

Придя домой, Надежда Прохоровна тихонько, прямо не снимая ботинок, прошмыгнула в свою комнату и забросила ворох нарядных пакетов за шкаф.

Потом в своей старой одежде вышла обратно в прихожую и начала неторопливо раздеваться.

Конспирация, так ее раз-эдак! Придется соблюдать.

Пока.

В мечтах Надежда Прохоровна уже видела себя сплошь новую в купе мягкого вагона, где вторую полку занимает усатый генерал в отставке. Или полковник. И можно даже без усов.

Что делает обнова с женщиной!

«Мечты, мечты, где ваша сладость? Мечты ушли, осталась…»

Не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка…

Сосед по купе бабы Нади усатого генерала напоминал очень мало. Единственное, что он, едва войдя в купе, напомнил бабе Наде, так это строчку из сказки Александра Сергеевича Пушкина о царе Салтане – «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь»… Только эта книжка – «Сказки А.С. Пушкина» – была у Надежды Прохоровны из детского репертуара, зато знала она ее наизусть. Почти каждый день маленькой Светланке и Алеше зачитывала…

«Это ж надо, – взглянув на попутчика, обреченно подумала бабушка Губкина. – А я еще с пирожками возилась… для генерала…»

Брать в дорогу традиционную курицу и угощать ею генерала-полковника, пачкая пальцы в жире, миссис Губкина благоразумно не решилась. С утра напекла пирожков (от них, даже остывших, дух ароматный идет), наварила яиц вкрутую, колбаски докторской припасла да сыру. Огурцов там всяких, помидоров.

Из дома вышла загодя. Переоделась в новое нарядное в вокзальном туалете, сумку со старой одеждой в камеру хранения сдала и, чувствуя себя совсем элегантной дамой – в новой поблескивающей куртке, современной кепке и костюме, как шоколадка без обертки, – села в купе ждать пусть не генерала, но хотя бы человека приличного.

В купе зашло… нечто… с железками в носу. Длинными нечесаными лохмами и массивными – серебряными аль из нержавейки? – перстнями на больших пальцах и мизинцах грамм по сто металла.

Сотовый телефон, что попутчик держал возле уха, весьма слышимо стукался об эти перстни, растянутые черные джинсы – как только на пол-то с тощей задницы не сползли?! – надежно скрывали половые признаки. Зверушка радостно хрюкала (смеялась) в телефон. Ловким пинком ботинка на толстенной подошве запихнула багажную сумку под сиденье.

«Мальчик аль девочка? – засомневалась баба Надя. – Борода вроде не растет, голос писклявый…»

Зверушка жизнерадостно хрюкала в телефон и делала вид, что в купе находится одна.

Слов нет, вполне современная (хоть и пожилая) москвичка Надежда Губкина на улицах столицы навидалась всякого: и стиляг, и хиппи, и прочих недоумков. И если говорить справедливо, относилась к ним философски – перебесятся, железо из носов повынимают и станут нормальными людьми. С пародонтозом, астмой и стенокардией. Все в жизни неизменно – девки пляшут, парни смотрят, старики в аптеку за лекарствами бегают. Никто с этого круга не сворачивает. Если только в монастырь иль в раннюю могилу.

Но длительное присутствие возле себя личности, хрюкающей на непонятном русском языке: «Кокарды полный мусоровоз сосок насобирали, дурцеллло не вставляло», – посчитала испытанием.

Поглядывая на болтливого юнца, Надежда Прохоровна поджала губы и, расстелив салфеточку, выложила на нее пирожки, вареные яйца и докторскую колбаску.

Зверушка дернула окольцованным носом и исчезла из купе до поздней ночи.

Возможно, в ресторане, возможно, в соседнем купе, где, кажется, играли в карты.

«Мечты, мечты, где ваша сладость…»

Перестук колес убаюкивал, попутчик прокрался в купе при полной темноте, пошуршал немного одеждой и, улегшись спать, захрапел так, что у бабы Нади исчезли последние сомнения – мальчик. Слегка выпивший и, несмотря на храп во сне, наивный.

Утром Надежда Прохоровна угостила его пирожками и с истинно русской бабьей жалостью смотрела, как худосочный парнишка, убрав за уши длинные прядки, уминает «совсем как бабушкины» пирожки.