Землеройка попятилась в сторонку.
– Послушайте, давайте все обсудим…
Я улыбнулся еще шире.
– Да что уж тут обсуждать!
Я взмахнул рукой – мой посох исчез. С раскрытой ладони слетел Взрыв. Землеройка метнулась назад; земля у нее под ногами вспучилась алым огнем. Землеройка в прыжке ткнула в нас своей вилкой; из ее зубцов вылетел слабенький зеленый лучик, который вонзился в землю, больно уколов палец Факварла. Тот, бранясь, запрыгал на одной ноге и выставил Щит. Землеройка с писком ударилась о землю и стрелой рванула прочь. Я отправил ей вслед серию Судорог, от которых со стен ущелья сошло несколько лавин.
Землеройка шмыгнула за камень и принялась высовывать оттуда лапку с вилкой для барбекю. Мелкие зеленые молнии сыпались на нас и с шипением гасли на краях наших Щитов. Факварл метнул Судороги; валун рассыпался грудой щебня. Землеройку отшвырнуло назад, мех на ней задымился. Она выронила вилку, пронзительно выругалась и полезла наверх по осыпи.
– Лови, уйдет! – завопил Факварл. – А я с той стороны путь отрежу!
С дымящимися руками, с развевающимися одеждами и бородой, я вскочил на каменную плиту, перемахнул с нее на соседний уступ, запрыгал с камня на камень. Мои ноги еле касались земли, и я быстро нагонял бурое пятнышко, которое отчаянно ползло по осыпи. С моих пальцев слетела молния; она ушла в землю, подбросив меня еще выше.
Землеройка выбралась на край утеса; на миг ее мохнатый силуэт четко обрисовался на фоне неба. В последний момент она шмыгнула прочь; мой Взрыв пролетел мимо.
Я отрастил себе крылья – оперенные, ослепительно-белые, двойные, как у бабочки[44]. Крылья развернулись, взмахнули, я взмыл над гребнем иссохшего, как пыль, утеса, навстречу солнцу, согревшему мою сущность. Далеко внизу, спотыкаясь, ковыляла по неровному склону землеройка. А неподалеку я увидел россыпь шатров, числом четыре, установленных в неглубокой ложбинке и окруженных грудами добра, черное костровище, трех скучающих верблюдов, привязанных к чугунному столбику, и множество других следов человеческого пребывания.
Владельцами всего этого добра были трое людей (очевидно, идумейских волшебников, хотя, по правде сказать, для меня все тамошние племена на одно лицо), облаченных в одеяния бурого и карамельного цвета, с посохами в руках, обутых в пыльные сандалии. Они стояли в тени шатров, неподвижные, как статуи, спокойные и сосредоточенные. Они смотрели в другую сторону, на противоположный конец хребта, за которым скрывался очередной изгиб торгового тракта.
Вопли землеройки привлекли их внимание: они развернулись, увидели, как она ковыляет в их сторону и, главное, как следом за ней на них неумолимо и мстительно обрушиваюсь с неба я.
Люди завопили и разбежались в разные стороны. Один из них выкрикнул имя духа. Из ущелья за хребтом раздался ответный клич, низкий и тревожный.
Ага, вот это уже становится интересным!
Я ринулся вниз с высоты, дав выход всей ярости, что накопилась во мне за время рабства. С моих пальцев слетела череда огненных молний, вонзившихся в землю. Камни рассыпались в куски, земля и песок фонтанами взлетали в ярко-голубое небо. Землеройка наконец получила удар прямо в свою мохнатую спинку и разлетелась на тысячу жалких светящихся искорок.
Из ущелья поднялись две массивные фигуры. Обе, как и я, были наделены раздвоенными крыльями на ассирийский манер; обе, как и я, имели человеческий облик. Точнее, человеческие тела – в отличие от меня они украсили себя более экзотическими головами, чтобы удобнее было вселять ужас в своих жертв-людей там, на дороге.
Ближайший, утукку с львиной мордой, держал в руке окровавленное копье[45]. Его напарник, носивший на плечах голову особенно мерзкого, мордатого, морщинистого варана, предпочел саблю. С жуткими криками и хлопаньем крыльев они стремительно понеслись на меня.
Я бы, конечно, мог убить их, если бы захотел, но я предпочел прикончить их хозяев[46].
Каждый из идумейских магов повел себя так, как было свойственно его натуре. Первый запаниковал, пометался туда-сюда, в конце концов запутался в своем одеянии и упал на ближайший шатер. Не успел он подняться на ноги, как мой Взрыв превратил его в огненный шар. Второй держался мужественнее: он достал из сумки, лежавшей у костра, длинную, тонкую стеклянную трубку. Когда я устремился к нему, он переломил трубку о камень и направил обломанный конец на меня. Из трубки вылетела струя маслянисточерного вещества. Струя лениво отклонилась назад, а потом устремилась в мою сторону, точно заброшенная рыбаком леска. Я направил на нее Темный Узел, который перехватил дымящуюся струю посередине и с грубым чавканьем всосал ее в ничто. За струей потащилась стеклянная трубка, а за трубкой – и волшебник, который ее держал. В мгновение ока его тоже всосало в Узел, который затем переварил сам себя и исчез.
После смерти идумея, которая наступила через несколько мгновений после того, как он скрылся в Узле[47], львиноголовый утукку издал торжествующий вопль, превратился в смолистый дым и развеялся на ветру. Вараноголовый утукку, явно бывший слугой третьего волшебника, никуда не делся: размахивая своей саблей, он прервал мой свободный полет серией яростных выпадов, от которых я уворачивался, как мог.
– Ну что тебе стоило убить моего? – вздохнул утукку, рубанув меня поперек груди.
Я отлетел в сторону, стрелой взмыл вверх, кувырнулся в воздухе.
– Ну, я старался, как мог! А почему бы тебе не перестать пытаться меня заколоть?
Утукку уклонился от моей Судороги и снова рубанул саблей.
– Не могу, ты же знаешь.
– Да уж знаю!
Уклонившись от следующего удара, буквально на пару дюймов, я устремился влево, потом к земле и на бреющем полете пронесся между двух шатров. Затем снова взмыл в воздух, окинул взглядом склон в поисках третьего волшебника и едва успел заметить, как что-то буро-карамельное мелькнуло у входа в ложбину.
Исполненный кровожадных намерений, с мчащимся по пятам утукку, я нырнул за утес следом за идумеем, точно коршун или другой хищник, гонящийся за мышью.
Волшебник торопливо ковылял вниз по камням, спотыкаясь и скользя. Платье его задралось выше колен, сандалии он потерял. Волшебник смотрел себе под ноги, полностью сосредоточившись на спуске. Он ни разу не оглянулся через плечо: волшебник и так знал, что смерть гонится за ним на ослепительно-белых крыльях.
За ним, на дороге, я увидел еще много всего другого: массивную фигуру Факварла, борющегося с третьим утукку (у этого была козлиная голова с длинными рогами), еще двух утукку, лежащих рядом мертвыми, а вокруг – последствия резни: трупы верблюдов и людей, раскиданные по обугленной земле, точно ненужные тряпки.
Порыв ветра; я шарахнулся в сторону, но слишком поздно и ощутил резкую боль: сабля утукку вонзилась мне в кончик крыла, отсекла несколько маховых перьев и полностью загубила восхитительную симметрию. Утратив равновесие и все летные качества тоже, я рухнул на осыпь, неизящно плюхнулся на задницу и покатился вниз.
Следом налетел утукку, готовый нанести coup de grâce[48]. Чтобы его задержать (а это не так просто, когда стремительно катишься под горку, – не верите, попробуйте сами!), я метнул через плечо Расслабление. Заклятие угодило прямо в него: утукку мгновенно лишился сил, движения его сделались вялыми и замедленными. Саблю он выронил. Опустив крылья, беспорядочно дергая конечностями, он рухнул на землю и покатился следом за мной.
Мы неслись вниз, сопровождаемые лавиной камней.
Мы ударились об утоптанную землю на дороге.
Мы с трудом сели.
Мы переглянулись, и оба вскинули руки. Я оказался проворнее. Мой Взрыв разнес утукку на куски.
Клочья его сущности попадали на землю, усеяв мертвенно-сухие камни и скалы, подобно живительному дождю. Я не без труда поднялся на ноги посреди дороги, отряхнул пыль со своих синяков и ушибов, расправил крылья, чувствуя, как сходит на нет мой боевой пыл.
