– Думал, я ничего не знаю?

– Думал, ты не станешь меня выгораживать.

– Надоел мне этот Кир. Это был его последний спич в нашей славной организации.

         Я отворачиваюсь. Не хочу участвовать в принятии подобных решений.

– Такой ты, значит, парень, – рассуждает вслух Генка. –  Рискуешь. Куришь. Кокаин нюхаешь. Пьяный за руль садишься. Убиваешь людей. Соблазняешь агентов ФСБ...

– И что?

– Женишься зачем?

– Люблю ее.

– Лечиться тебе надо. Вряд ли ты можешь любить. Это паранойя какая-то.

         Я пожимаю плечами.

– А ты?

– А что я?

– Дружком будешь?

– А дружка симпатичная?

– Ирина.

– Ирина? Куда ни плюнь – везде одна Ирина. Некого любить. 

         Я смотрю в стальные глаза Генки. Глаза человека, прошедшего войну. Не похожие ни на лживые глаза Кира, ни на наивные глаза Игорька, ни на отчаянные глаза Ирины.

– Кому еще лечиться надо...

24. ШТРИХИ

Не знаю, как у других, а у меня после завершенного дела всегда остаются в памяти... такие штрихи, которые уже не интересуют ни одно следствие, но которые очень важны для меня самого – для самоидентификации себя как личности, четкого осознания своих отличий от других людей и отличий других людей от меня.

И именно поэтому я вхожу в кабинет Сотника и нахожу его – несколько подурневшего за время болезни, но уже довольно активного, в его привычных декорациях.

– А, это вы, господин детектив, – он взмахивает здоровой рукой. – Присаживайтесь. Слышал я уже об этом деле. Ольга мне рассказала... Заявила, конечно, на Семакову. А той будто бы нет в стране. Да и отец хода делу не дает – и, видимо, не даст. Все это я слышал.

         Я остаюсь стоять. Гляжу на Сотника в его огромном кожаном кресле перед супер-тонким монитором. Шикарно...

– И что вы думаете? – спрашиваю его и подхожу к окну.

         За окном – чуть ли не пол-Москвы, игрушечного, виртуального, нереально большого и красивого города.

– О чем? – Сотник оглядывается на меня, поворачиваясь в кресле.

– Обо всем...

– Не понял.

– О том, почему погиб ваш друг...

– Да потому что эта чокнутая наняла тупых киллеров!

– А если бы она наняла умных киллеров, погибли бы вы.

– Еще скажите, что она спасла мне жизнь!

         Я пожимаю плечами.

– Дело не в киллерах, хотя, действительно, это оказались на редкость неумелые ребята, а в том, что отношения между людьми могут быть смертельными. А вы мне сказали, что между вами и Эдитой не было ничего серьезного...

– И зачем вы мне это повторяете?

– Затем, чтобы вы знали, что люди вокруг вас – не роботы, не куклы, не фантомы, не мумии, не свиньи-копилки, а люди. Что им бывает больно. И страшно. И стыдно. И что это серьезно, Олег Валентинович. Чувства других людей и их судьбы – это серьезно.

– В смысле? – вскакивает Сотник. – Вы мне мораль читаете?

– Нет. Я просто предупреждаю вас об опасности...

– О какой еще опасности?! Эта больная убралась из страны и меня уже не достанет!

         Я оборачиваюсь резко. Кулаки сжимаются невольно, но я сдерживаюсь.

         Пожалуй, я не имею права... стискивать кулаки. Разве я сам не врал Энжи и не использовал ее сердце? Разве я не погубил ее жизнь? Не принес в жертву своим личным планам? Может, я сделал это не так цинично... А может, еще циничнее...

– Это чревато. Я знаю по собственному опыту. Относиться к миру вокруг как к трамплину для достижения личных целей – это чревато.

– Да ну! Глупо не использовать глупых женщин, готовых ради получаса секса сыпать горы золота к твоим ногам! А чревато это или нет... Как вы видите – я в полном порядке...

         На месте отца Эдиты я бы стер его в порошок, но старик оказался куда терпимее.

– Напомню вам еще одну вашу цитату, Олег Валентинович: «Мы же не разбойники. Мы честно вели свои дела, относительно честно. Мы же не на рэкете поднимались».

         Сотник кривится, а я продолжаю:

– Так лучше бы вы поднимались на рэкете. Тогда – рано или поздно вы встретили бы достойного противника, а не слабую женщину. И тогда киллеры не промахнулись бы. Вот и все, что я хотел вам сказать. Мне очень жаль, что в результате вашей «относительной честности» погиб ваш друг.

– А не я?

– А не вы.

– И кто вас делегировал высказать мне подобную чушь?

– Со стороны нашего агентства – это бонус. Таковы правила – предупреждать фигурантов следствия о возможной опасности и возможных последствиях их действий. И я предупреждаю вас о том, что за нечестную игру вы заплатите очень высокую цену – выше, чем цена этого компьютера, этого бизнеса и даже вашей покалеченной ключицы. На этот раз вы легко отделались, но впредь – будьте осторожны.

         Сотник смотрит на меня выпученными глазами.

– А если я позвоню вашему руководству и расскажу, что вы мне угрожаете?

– Позвоните. А лучше – напишите анонимку. Это более в вашем стиле.

         Все, это последняя капля. Он бросается на меня с кулаками, но я слегка отпихиваю его левой – так, что он врезается спиной в шкаф и затихает.

– Не нужно, Олег Валентинович. Не меняйте свою тактику – вы же привыкли общаться со слабым полом.

         Я оставляю его пришпиленным к дверце шкафа и выхожу из кабинета.

         Передо мной – весенний, благоухающий свежим бензином и мокрыми тротуарами город. И я рад, что я сейчас здесь. Здесь и сейчас.

         Мобильный высвечивает абсолютно неопознанный номер. Звонок так резко отрывает меня от мыслей о весне, что я отвечаю неуверенно, стараясь произвести на инопланетян наиболее благоприятное впечатление.

– Детективное агентство «Спартак».

– «Спартак»? Илья, это вы?

– Да.

– Это Эдита...

– Ах, – я останавливаюсь от неожиданности. – Очень рад вас слышать. Где вы?

– В Италии, в гостях у своей подруги. Здесь очень жарко, все купаются, веселятся. Так необычно...

– Здорово, это здорово. Вам нужно хорошо отдохнуть.

– А у вас как?

– У нас дождь был, но теплый. Теперь так пахнет... чем-то свежим, и пылью, и бензином.

         Она смеется.

– Отец сказал, что уладил дела с милицией. И если вам понадобится хоть малейшая услуга, он всегда с радостью ее окажет. В любое время. Без лишних вопросов.

         О, мне хорошо известна щедрость госпожи Семаковой. Я стараюсь перевести разговор на менее щекотливую тему.

– Ваша подруга – русская?

– Да, москвичка. Замужем за итальянцем. У них замечательная дочь Мария – год и два месяца. Они спорят, на каком языке она заговорит.

         Я тоже хохочу.

– Но я все равно скучаю немного, – признается она. – По занятости, по суете, по работе, по отцу.

– Это нормально. Главное – не вспоминать ничего плохого и побольше спать. Думаю, через месяц вы вполне сможете вернуться домой – при условии, что забудете о Сотнике навсегда, – улыбаюсь я в трубку. – Лично я разогнал все дурные воспоминания. Женюсь. Через две недели – официальная регистрация. Даже заплатил, чтобы максимально ускорить процесс.

– Поздравляю, – говорит она быстро. – Это серьезное решение.

         И я чувствую, как ее голос утрачивает часть радостных ноток. Я сказал это умышленно. Мне не нужна двусмысленность. Я слишком уважаю слабость этой женщины и одиночество ее сердца, чтобы играть на этом свои ничтожные партии. И она – в далекой Италии – в неопознанной телефонной сети – на берегу моря – и в моем воображении – берет себя в руки и продолжает весело:

– Спасибо вам за все – еще раз. Будьте молодцом – берегите свою девочку. Думаю, я скоро вернусь, и мы обязательно увидимся.

– Непременно. Я буду очень рад встрече. Сделайте побольше фотографий – я никогда не был в Италии...

25. ДРЕСС-КОД

         Классно. Окейно. Суперово.

         Гремит что-то в небе, хмурится, но разливается теплым дождем. Таким теплым, что хочется снять туфли и шлепать босиком по лужам, а не разгонять воду колесами машины.