Дежавю нет. Совсем другой отель, другая обстановка, светлый номер. Зак без очков, в белой футболке и джинсах. Зак – просто темноволосый парень, может, студент столичного вуза. Тонкий и хрупкий, со слабыми руками. Никак не связной террористической группировки. Просто настороженный малый. Просто Зак.

         Его лицо – мрачно. Настолько мрачно, что я замираю в дверях номера, глядя на его тонкую фигуру. Я еще не знаю, имеет ли выражение его лица отношение к его ответу, но сердце задыхается в предчувствии неминуемой беды.

         Он кивает сдержанно.

– У вас несчастье? – вдруг спрашиваю я, уже не дожидаясь его слов.

– Несчастье? Гибель наших братьев – это несчастье личного характера. Главное, чтобы от этих смертей не пострадало наше общее дело. Это... касается и вашего дела тоже, – говорит он неожиданно. – Вчера я узнал, что человек, который отдал приказ по поводу Слуцкой – погиб.

– Погиб?

– Несколько дней назад. Но я узнал об этом только вчера, когда попробовал связаться с ним.

         Я смотрю на него в полнейшем недоумении.

– И что это значит?

– Дело не в плохой связи, а во внезапности этой смерти… и этой жизни... Понимаете меня?

– Но это же не доказывает, что приказ имел основания!

         Зак смотрит мне прямо в глаза. И его глаза похожи на глаза Энжи: в них и влага, и огонь, и сожаление, и решимость. И в этих глазах – ответ.

– Отмените приказ! – молю я.

– Это невозможно.

– Вы же не смогли его подтвердить!

– Мне не нужны подтверждения. Помня о том, кого уже нет с нами, я вдвойне старательнее должен выполнять его приказы.

– Зак...

– Я понимаю ваше отчаяние, но существуют законы, которые я не в праве нарушить!

         Разговор окончен, но я продолжаю смотреть в его мертвые зрачки...

– Уезжайте немедленно! – отрезает он и выходит, оставляя меня наедине с моим отчаянием.

         Я перевожу взгляд на дверь, на окно... и ничего не вижу. Смотрю на все его мертвыми глазами…

         С Энжи я встречаюсь в шесть вечера в кабинете ресторана «Шарм». Она немного опаздывает, но я жду терпеливо и слепо. Это наше прощание.

         Она входит, закрывает за собой дверь, и мы целуемся. Только потом Энжи всматривается в мое лицо так же, как совсем недавно я сам с надеждой всматривался в лицо Зака.  

– Ты говорил с ним?

         Моя задача – не колебаться, не сомневаться, не молчать ни секунды, не раздумывать...

– Он сказал, что это ошибка. Это был ошибочный приказ. Слуцкая не имеет никакого отношения к Чеченской кампании. Никакой связи нет. Ее с кем-то перепутали.

         Энжи слушает, затаив дыхание. И я чувствую, как на моих глазах выступают слезы.

– Но это ничего не меняет.

– В смысле? – теряется Энжи.

– Отменить приказ он не может, потому что человека, который его отдал, нет в живых. Его убили.

– Его убили?

– Он погиб в Чечне, совсем недавно. Я не успел...

– Мы не успели, – эхом откликается Энжи.

         И добавляет через секунду:

– Зак ждет меня вечером. Он сказал мне, что ты уже уехал.

– Почти уехал.

         Девочка всматривается в меня, словно что-то ищет в моем лице.

– Илья, что же будет дальше?

– То, что и было...

– Я не смогу остаться в Киеве.

– Киев – не самый лучший город на свете.

– Иванна будет убита.

– Ежедневно на земле погибают тысячи невинных людей.

– Я могу никогда больше тебя не увидеть.

         Входит официант. И я заказываю гору еды и коньяк. Мы не ходили с ней в рестораны, не гуляли вместе по ночному городу, не целовались в кинотеатрах. Мы не делали тысячу вещей, которых уже и не сделаем. На память останется драка, несколько ночей секса и этот ужин в «Шарме».

– Энжи, ты знаешь, что мир несправедлив. Если бы мир был справедлив, твой народ не знал бы войны, твои родители были бы живы, на Иванну никто не охотился бы, и мы не прощались бы сегодня. Ты веришь, что выполняя приказы Зака, борешься за справедливость, которой нет. И Зак верит, что, подчиняясь командам своего руководства, он служит общему делу. Но ни его, ни твое занятие не исправляет мир, не делает его справедливее…

         Энжи молчит, смотрит на еду и молчит. Не может ни к чему прикоснуться.

– Я не знаю, как ты будешь жить дальше, попадешь ли когда-нибудь в Киев и увидимся ли мы снова. От меня это не зависит, и я не могу тебе ответить. Пожалуй, на эти вопросы может ответить Зак, потому что от него твоя жизнь зависит больше, чем от меня или от тебя самой. Если, по-твоему, это справедливо, то ты на верном пути...

         Я наливаю ей коньяку, но она неподвижна.

         Наши жизни – это дороги, которыми мы идем. Пересекаются они или расходятся в разные стороны. Выбираем мы их осознанно или попадаем на них случайно...

         Моя дорога пересеклась с дорогой Энжи. Можно сказать, что для меня Энжи – средство, но чем являюсь я для нее, понять сложно. Если бы я стал ее целью, она изменила бы свою дорогу, точнее изменила бы своей дороге и пошла бы по другой. Но я не уверен... В Энжи я не очень уверен...

         Сейчас в ее глазах – застывшие слезы и ничего больше. Те же слезы, которые она проливала по матери, отцу и Родине. Те же, которые сопровождали ее холодное одиночество, ее будни в лагере, ее скитания по миру, ее заказы, ее безрадостные, беззвездные ночи...

         Чернота смотрит из ее глаз мне в лицо. Воронки взрывов, холод оружия, обрывки разговоров с Заком, переезды, заказы, крест прицела...

– Энжи, мой ангел...

         И вдруг она поднимается. Внезапно, словно молнией раскалывает неподвижные воздух.

– Прощаться очень больно. Я не хочу плакать. Не думала, что будет так тяжело. Я задала тебе много вопросов, на которые ты, действительно, не можешь ответить. Но есть еще один. И для меня он важнее всех остальных. Обещай, что не обманешь меня...

         При этом она делает еще шаг назад.

– Ты меня любишь? – спрашивает Энжи.

– Я очень люблю тебя.

         И она выскакивает. А я остаюсь перед накрытым столом. Пью коньяк и вспоминаю ее чернющие глаза. И глаза Зака. Московская ночь высыхает вместе с последней каплей в стакане.

         Может быть, я алкоголик. У меня не очень стойкая психика, я курю, бывает, нюхаю кокаин. Я не люблю ни газет, ни телевидения, у меня нет кумиров и идеалов, я не очень верю в Бога.

         Но есть еще одна очень плохая черта. Пожалуй, недостаток. Пожалуй, с этим надо бороться. Может, когда-нибудь я исправлюсь, но пока рай для меня закрыт.

         Я лжец.

34. ЗДРАВСТВУЙ!

         Здравствуй, Киев, мать городов русских! Уже совсем лето. Уже капают кондиционеры, молодежь курит дешевый Next, и я знаю, что я тоже – следующий.

Я возвращаюсь в июнь.    

         В Киев. В свою квартиру. В начало пути.

         Я больше не несу ответственности ни за жизнь Иванны, ни за жизнь Энжи, ни за все мировое зло. Это мне не по плечу – увольте!

         У Макса новый «лексус». Он сигналит мне на светофоре и орет в окно:

– А я по номеру тебя узнал!

– Идентификационному?

– Ну! Бухаем?

– Я за рулем.

– Теперь я тоже. Дадим работу таксомоторному парку!

         И мы среди бела дня заваливаем в кафе. Я рад Максу, как родному. И он мне, кажется, тоже.

– Ничего так выглядишь.

– Ты тоже вроде поправился.

– Похорошел?

– Зареально.

– «Лекс» как тебе?

– Великолепная тачка!

         Но свою «бэху» я бы на его «лекс» не променял.

– Про наших знаешь?

         Наших-не наших?

– Сахар фитнесс-клуб купил, тренирует. Соня в крутой криминальной газете. Мастер расследования. Мотается по миру.

– На мотоцикле?

– На самолете!

– Ого! А ты?

– А я... как обычно. За компом сижу. Написал, кстати, прикольную игруху. «Миссия Z» называется. Слышал?