Оставляю ее «опель» у подъезда. Представляю, как завтра она будет звонить Симе. А может, поедет в офис на метро... Меня же ждут завтра совсем другие дела.

         Я иду некоторое время пешком, а потом беру такси.

– Когда потеплеет? – интересуюсь у таксиста.

– Хрен его знает.

– А по радио не говорят?

– А я радио не слушаю. Не верю.

         Ничего, потеплеет. По крайней мере, в сердце одной хрупкой девушки, вооруженной до зубов, сегодня будет очень тепло.

         Я нахожу ее дом на Хрещатике, поднимаюсь и стучу в дверь. За дверью тихо. И пока еще – холодно.

31. ПРИЕМЫ

– Энжи, это я.

         Тишина продолжается.

– Энжи?

– Илья? Разве уже утро?

         Ее никто не знает в этом городе. К ней никто не может прийти, кроме меня, но она опасается открыть дверь. Может, в целом мире ее никто не знает, кроме меня и Зака.

         Пожалуй, немного времени прошло с момента нашей драки до бурной сцены примирения. Но Энжи зла не помнит, она бросается мне в объятия и целует в губы... Энжи не помнит зла?

         Потом мы катаемся по ее ковру, целуемся, стягиваем друг с друга одежду и оружие. Мы меняем позы и никак не можем утолить жажду друг в друге. Мы слишком долго были одни... И я, и она в свои девятнадцать... Мы – сами по себе, мы – одинокие волки.

– В этот раз лучше, – говорит, наконец, она, встряхивая пестрыми волосами.

         Поднимает с пола мой пистолет и вертит его в руках.

– Тяжеловат...

         Я усмехаюсь.

– Возьми что-то полегче...

– Ну, если это полегче.

         Она снова целует меня.

– Как я жила без тебя?

         Когда женщина привыкает так быстро, это тоже не очень хороший симптом, тоже проявление ее комплексов или затянувшихся неудач.

– Сколько лет Заку?

– Двадцать пять. Он тоже одиночка.

– Он еще молод.

– Он нашел свое дело. И он не свернет с этого пути.

         Я спокойно соглашаюсь:

– Он прав. В целом – он прав. С его точки зрения – тем более. Но и в его деле могут быть исключения.

– Как со Слуцкой?

– Как со Слуцкой. Он исполняет поручение, не зная, что оно ошибочно.

         Энжи поднимается, потом снова садится и смотрит на меня своими чернющими глазами:

– Думаешь, если дать ей шанс... если потянуть время, то ситуация прояснится?

– Ты же знаешь, как важно бывает дать человеку шанс... единственный шанс. Этого может быть достаточно для его спасения.

         В отместку за смерть своего отца Энжи убила не менее полусотни людей, безоговорочно подчиняясь приказам Зака. Но я заставил ее сомневаться. Заставил поверить в возможность ошибки. Теперь ее мысли заняты не убийством, а спасением человека. Для нее это необычно. И я не могу понять, какие параллели она для себя проводит.

         Может, думает о шансе для своей матери, или для отца, или о своем собственном шансе жить иначе. Может, она решила, что если заказ Иванны – ошибка, она оставит это занятие и попытается выйти из дела. Не знаю, насколько это возможно. И не знаю, насколько я прав в своих предположениях.

         Может, она снова думает о сексе. И я снова думаю о сексе. Она очень молода для меня. И у нее обалденное тело. Невольно я засматриваюсь на ее маленькие груди. Я хочу ее снова. Я всегда хочу ее. Она не очень ловко целуется, но ей хорошо со мной, и это меня вдохновляет.

– Ты все время жила одна?

         Не умею говорить с ней о ее жизни. Она бросила, что не из аула, но у нее все равно другие ценности. Пожалуй, мы из разных племен Конго, из разных кусков разорванной Вселенной. Мы очень разные.

– Я жила одна. Но я – часть моего народа.

– А я – часть космоса.

– В космосе много пыли.

– Может, я пыль...

         И Энжи улыбается всей влагой своих глаз.

– Ты не пыль. Ты солнце в небе. Я не думала, что когда-нибудь буду с мужчиной. Я была уверена, что посвящу свою жизнь более важным делам. Но когда я увидела тебя... Я не должна говорить такого?

– Мне интересно, – я улыбаюсь.

– Когда я увидела тебя, почувствовала, что это дело отодвигается от меня, а остаешься только ты... со своими голубыми глазами...

– Видишь, сердце подсказало тебе, что это исключительный случай, – вставляю я.

– Я очень хочу в это верить. Я устрою твою встречу с Заком, чтобы знать точный ответ.

         Она задумывается, а потом продолжает:

– И если это, действительно, ошибка, я отступлю. Но если это решение принято обоснованно, я выполню этот приказ без колебаний. И ты уже не сможешь меня остановить. 

         Я киваю. В этом случае она будет вынуждена убрать и меня, несмотря на мои «голубые глаза». Голубые ли они? Я подхожу к зеркалу.

– Что? – Энжи оборачивается.

– Всю жизнь думал, что у меня серые глаза.

         Она смеется. Подходит голая к трюмо, обнимает меня сзади и тоже заглядывает в зеркало.

– Ты очень красивый... Я не должна быть с тобой. Я это знаю... Может, я буду наказана за это.

– Почему?

– У тебя другой Бог, – объясняет она доходчиво.

– На другом небе?

– Бог – внутри. И у тебя он другой.

– Мы – из разных осколков погибших планет. Мы – ненавечно, мы – ненаверно, мы – ненадолго. Нас нет.

         Ее глаза снова влажнеют.

– Я все время была одна. После лагеря – все время одна в своем космосе.

– А что в лагере? Училась стрелять?

– И драться.

– Покажи приемчик! – я оборачиваюсь и становлюсь в боксерскую стойку, поднимая сжатые кулаки к лицу.

         Хочу отвлечь ее от печальных мыслей. Любуюсь ее голым телом.

– Давай свое таэквондо!

– Это айкидо. И немного карате.

– Давай!

         Энжи уже хохочет. Переводит взгляд от моих кулаков ниже пояса и снова заливается смехом.

– Ни за что не боишься?

– Я сильнее!

– А я быстрее!

– Докажи!

         Я уже готов к удару ее босой ноги, но она бьет по корпусу ребром ладони, я блокирую ее руку, но колено врезается мне в челюсть. Сопротивляться не хочется, к тому же подбородок слегка ноет. Я падаю на ковер, раскинув руки.

– Придуриваешься? – спрашивает Энжи недоверчиво.

– Изнываю от боли.

– Где болит?

         Я показываю пальцем.

– Не выдумывай, – она приближается осторожно.

– Пожалей меня...

– Как?

– Ты же знаешь все приемы.

– Оказалось, не все...

         Она садится рядом и созерцает мое тело.

– Ой-ой, – усмехается, наблюдая за реакцией на ее пристальное внимание.

– Энжи, не медли...

– Я не знаю, что делать.

– Иди ко мне.

         Она садится сверху, оставаясь невесомой. Все мои печали и боли растворяются в воздухе, космос теплеет.

– Я люблю тебя, – говорит мне девочка.

– Мне тридцать семь лет.

– Это ничего.

– И глаза у меня не голубые.

         Она смеется, целует меня в ударенный подбородок. Действительно, побаливает. Я ощупываю языком края зубов – к счастью, ничего не сломано. Хотя Энжи скора на расправу...

– Серые?

– Может быть. Не знаю точно, не хочу тебя обманывать.

– Это хорошо... Хорошо, что мы встретились. И что ты не врешь.

– Это счастье.

32. ЗАК

         Бывал ли я счастлив? Правда, это стирается. Конечно, я был счастлив, подняв над головой чемпионский пояс, но мой соперник сразу после боя умер в больнице, так и не придя в сознание. Это все перечеркнуло. Его убил спорт, не я, конечно. Но его убил я.

         Получив диплом юриста, я был счастлив. Это дало мне возможность начать собственный бизнес. Но и этот бизнес остался позади.

         Бывал ли я счастлив с женщинами? В постели с Эльзой, то есть в постели Спицына, в тумане Эльзы, я тоже был счастлив, но это счастье было таким зыбким, что растаяло само по себе.

         Целуя Иванну в губы – после работы, в ее темной пещере, в декорациях ее каждодневной опасности – я был неимоверно счастлив, потому что держал в своих объятиях самую желанную женщину на свете.