«Для меня оно тоже должно стать рутиной», — сказала я себе, расправляя плечи и внутренне готовясь к тому, что сейчас произойдет.

— Мы ее уже сфотографировали и взяли некоторые пробы для анализа, — заговорил доктор Ханшоу, обращаясь ко мне. Его тон был резким, но не враждебным. Видимо, Годли попросил в процессе работы объяснять мне подробности. — Когда ее раздевали, мы обнаружили кое-что странное. Резинка на трусах была скатана и завернута внутрь — вот так, — он продемонстрировал на себе, загнув пояс хирургических брюк в сторону тела, — а сами трусы надеты криво: правый край ниже левого. Это дало мне повод предположить, что она одевалась не сама — это сделал кто-то другой. Ходить в плохо натянутом белье ей было бы неудобно. Не думаю, что она была в сознании, когда ее одевали.

Годли нахмурился.

— Изнасилование?

— Я не заметил признаков сексуального насилия. — Ханшоу пожал плечами. — Не знаю, как это расценивать, но данное преступление не совпадает с другими случаями операции «Мандрагора». У последних четырех жертв одежда была в порядке, только немного задрана и перекошена — вероятно, оттого, что убийца волочил трупы по земле. Но на этой женщине платье сидело аккуратно, подол был опущен. Сместилось только белье.

— Что еще?

— Есть и другие любопытные моменты. У нее была старая травма, перелом скулы. Скуловая кость срослась — значит, это случилось давно. Я запросил медицинскую карту покойной у ее семейного врача. Возможно, родственники расскажут, откуда этот перелом. И вот еще что. — Доктор Ханшоу поднял правую руку Ребекки, повернув ее к нам тыльной стороной кисти, и очистил участок кожи, который не так сильно пострадал от огня. — Видите эти отметины на указательном и среднем пальцах, сразу под костяшками? Конечно, их трудно заметить из-за ожогов, но они проявились под ультрафиолетом. Кожная ткань поцарапана. Вероятней всего, это следы от ее зубов. Они остались после того, как она многократно совала пальцы себе в рот.

— Но зачем она это делала? — спросил Годли.

— Вызывала искусственную рвоту, чтобы сохранить стройность, — вставила я не раздумывая. Я училась в школе для девочек и прекрасно знала, что такое расстройство питания.

Патологоанатом кивнул:

— Совершенно верно. Булимия нервоза. Кроме того, эмаль на зубах сильно разъедена кислотой. Думаю, она давно страдала этим расстройством. У нее было сильное истощение: она весила всего сорок семь килограммов.

— Сколько это по-нашему? — резко осведомился суперинтендант.

— Сто четыре фунта семь и шесть десятых стоунов. Ее рост был примерно пять футов семь дюймов. ИМТ чуть больше шестнадцати. ИМТ — это индекс массы тела, — быстро объяснил доктор Ханшоу (скорее всего для меня). — ИМТ здорового человека находится в пределах от восемнадцати до двадцати пяти. Булимия несколько осложняет дело: нам будет трудней установить, когда она умерла. Вряд ли после последнего приема пищи в ее желудке что-то осталось. Вообще-то я не рекомендую определять время смерти по содержимому желудка. Страх замедляет работу пищеварительной системы, гнев ускоряет, а серьезная травма способна полностью ее приостановить. Я предпочитаю метод, основанный на измерении температуры тела, но к обгоревшим трупам он неприменим.

— И все же ты дашь приблизительную оценку, — уверенно заявил Годли.

Он знал, что заключение патологоанатома будет максимально правильным, как бы тот ни уверял, что точный расчет невозможен.

Доктор крякнул.

— Трудно сказать. На трупное окоченение я тоже не могу полагаться, опять же из-за ожогов. Огонь вызывает сокращение мышечных волокон. Я сумею лишь ответить на вопрос, была ли она жива, когда ее подожгли. Когда я ее вскрою, мы увидим больше, но я не заметил следов сажи в дыхательных путях. Теперь что касается характера ожогов. Он совпадает с тем, что мы наблюдали у других жертв вашего серийного убийцы. Ладони и пальцы рук были смочены бензином, на лице горючего нет. На предплечьях, бедрах и животе ожоги глубокие, пострадали все слои тканей. На шее и груди глубина ожогов частичная. По моим оценкам, площадь ожогов составляет чуть больше пятидесяти процентов от всей поверхности тела. — Он опять взглянул на меня. — Вы знаете, как рассчитывается эта цифра? Нет? Смотрите. Вот эта область, — он поднял руку мертвой девушки и обвел круговым движением ее ладонь, — составляет примерно один процент от всей поверхности тела. Таким образом мы измеряем площадь беспорядочных ожогов. В данном случае, когда площадь повреждений обширна, мы используем правило девяток. Девять процентов — на каждую руку и голову. Восемнадцать процентов — на каждую ногу. Восемнадцать процентов — на переднюю часть туловища. Восемнадцать процентов — на заднюю часть туловища. И один процент — на гениталии.

«Годли прав, — поняла я, внимательно слушая патологоанатома. — Это действительно интересно».

Я так увлеклась, что почти забыла о том, что фигура на столе когда-то была живым человеком со своими надеждами, мечтами и чувствами. Теперь она стала задачкой, которую требовалось решить; тайной, ждущей разгадки. Однако меня передернуло, когда доктор Ханшоу взял скальпель и рассек тело, сделав разрез от каждого плеча вниз, до лобковой кости.

Он быстро просмотрел органы, взвесил их, взял образцы тканей и препарировал, комментируя свои действия. Все оказалось в норме, покойная была вполне здорова, несмотря на образ жизни, последствия которого настигли бы ее лишь спустя годы. Внутренности имели неожиданно яркий цвет, а по форме напоминали говяжьи или свиные. Я вдруг вспомнила фотографии последней жертвы Джека-потрошителя, Мэри Джейн Келли. Маньяк расчленил ее и выложил темную груду потрохов на столе. Отвратительные картины столкнулись в моем мозгу с тем, что я видела перед собой, и у меня закружилась голова. Чтобы не упасть, я вытянула руку и схватила суперинтенданта за рукав. Он быстро оглянулся.

— Тебе плохо? Может, сделаешь перерыв? Подышишь воздухом?

Я покачала головой и вымученно улыбнулась, не в силах вымолвить ни слова.

— Я взял пробы крови и волос, — объявил Ханшоу. — По результатам анализов мы сможем определить, какие наркотики она употребляла.

— Насколько нам известно, она давно нюхала кокаин, — сказал Годли.

— Это видно по состоянию ее носа. Значительное повреждение перегородки. Я также взял пробы из ее глаза. Стекловидное тело позволяет провести химический анализ, в случае если труп подвергался воздействию высоких температур. Кроме того, я возьму пробу мочи и сохраню содержимое желудка для токсикологической экспертизы.

Когда я представила себе иглу, погружающуюся в глаз покойной, мне стало нехорошо. Между тем Ханшоу взял скальпель, сделал надрез на голове — от уха до уха — и отогнул кожу вниз, на лицо, обнажив череп. Этого я уже не выдержала: пробормотав извинения, быстро пошла к двери и выскользнула из анатомички. Пусть думают что хотят, но я больше ни секунды не останусь в этой комнате! Прочту отчет патологоанатома, а увиденного мне вполне хватит.

Я стояла в приемном отделении у кулера с водой и жадно пила стакан за стаканом. Наконец мой желудок немного успокоился, и я чуть-чуть пришла в себя. Придется ждать, когда выйдет Годли, чтобы перед ним извиниться. Плохо, что не оправдала его доверие, подвела перед доктором Ханшоу. Как всегда, оказалась недостаточно стойкой. Слишком мягкотелой для детектива, расследующего убийства.

Я вспомнила мерзкие шуточки постовых полицейских в мой адрес сегодня утром и тихо выругалась, не в силах побороть сомнения. Мужчины гораздо увереннее в себе. Их не волнует, что о них думают коллеги. Они делают свою работу и идут домой, не переживая из-за того, что увидели… а если и переживая, то не показывая виду. А я чуть не хлопнулась в обморок! Среди старших офицеров полиции много женщин, но в команде Годли только я несла флаг феминизма. К сожалению, мой флажок был маленьким и рваным.

Надо отдать должное боссу: он ни словом меня не упрекнул, выйдя из анатомички вместе с доктором Ханшоу.