Чат не успел. Он лишь почувствовал, что сейчас случит­ся непоправимое.

Так повелось с самых древних времен. И это называ­лось просто – борьба за выживание. Планета, принявшая гостей, была пропитана словно губка этим. Не умрет твой соперник – умрешь ты. И незачем винить двух женщин за то, что, повинуясь вспыхнувшим в их душах порывам, они бросились друг на друга, позабыв о смертельной опасности. Такова жизнь.

На уровне подсознания рефлексы Чата сработали быстро и четко. Прыжок в сторону от соприкоснувшихся женских тел. Прочь от яркой вспышки взрыва. Прочь от смерти.

Чат распластался на траве, готовый каждую секунду ус­лышать звук этого взрыва. Звук непримирившихся сердец. Но одно мгновение сменялось другим. Бесконечно тяну­лось третье, и ничего не происходило. Чат только чувство­вал, как вибрирует на невозможной частоте воздух, как во все стороны разлетаются волны злобы, перемешанной с не­укротимым желанием.

Вскоре и это исчезло.

Чат оставался на земле ровно столько, сколько требова­лось для того, чтобы понять: все, что должно было про­изойти, уже произошло. Он осторожно поднялся и взгля­нул на то место, где недавно встретились два человека. Две женщины, два зеркальных отображения.

Свернутое калачиком, недвижимое и неживое, на траве лежало нечто. Чат многое видел за свою жизнь. И немногое могло заставить его задрожать от неприятного чувства, ко­торому он давал определение страха. Мелкая неприятная дрожь охватила его, вытесняя чувство безысходности и жа­лости к нахлынувшему непоправимому одиночеству.

То, что лежало перед ним, несомненно, являлось чело­веком. Женщиной. С чертами лица той женщины, которую он любил. Но… Что—то странное, не воспринимаемое серд­цем и душой, исходило от этого тела. Слишком правильные черты. Слишком. Словно…

Чат склонил голову, немного подумал и нашел опреде­ление того, что его так испугало.

…Зеркальность. Вот что послужило причиной непонят­ного страха. Между половинками тела никакого различия. Никакого. А он помнил о непослушных локонах волос. О темной родинке на шее. О небольшом шраме в уголке губ.

Чат сделал один шаг, второй, опустился на колени и склонился над скрюченным телом.

Оно – Чат не мог назвать то, что лежало перед ним, знакомым ему именем – не дышало. Оно не было даже теплым. Холодное, словно камень. Недвижимое, словно ка­мень.

Он осторожно, словно чего—то остерегаясь, прикоснул­ся к волосам.

Чат даже не успел вскрикнуть. Сила, неведомая сила втиснула его в это неподвижное тело. Всадила, словно ост­рый нож в кусок Тверди. Размазала, перетерла и так же неожиданно выплюнула прочь.

Охотник, отброшенный от неподвижного тела, упал на спину, но тут же вскочил, чтобы, повинуясь заложенным в нем инстинктам, броситься вперед и убить. Либо спастись бегством.

Но этого не потребовалось.

Тело, лежащее перед ним, вздрогнуло, дернулось, рас­пласталось пятиконечной звездой и рассыпалось. В мел­кую—мелкую пыль. Которую тотчас же подхватил наблюда­ющий за всем ветер.

Смерть. Смерть пришла.

Чат устало опустился на услужливо подвинувшуюся тра­ву, прислонился спиной к стволу дерева, которое старательно укрыло его от ослепительных лучей Светила.

Чат думал. Он размышлял о том, что до самого послед­него мгновения в нем еще жила надежда. Надежда на то, что может произойти чудо. Самое обычное, ничем не объяс­нимое чудо. И она останется с ним. С ним и с этой плане­той. Но чуда не произошло. Зеркальность сыграла свою пос­леднюю шутку. И победила.

Охотник устало провел рукой по траве, которая, словна маленький котенок, нежно подставляла под его пальцы свои листики. Все в мире конечно. И закончился путь Янины. Точно так же, как когданибудь завершится путь Ночного Охотника. Но пока…

Чат вскочил на ноги и посмотрел на недалекие холмы, манящие его своими глубинами.

– А пока я вернулся домой.

Чат верил в свои слова. Чувства редко обманывали серд­це. И сердце редко обманывало чувства. Все вокруг говори­ло о том, что он вернулся. Ему казалось, он помнит и эту ласковую траву. И этот настырный ветер. Зеленые холмы и голубое небо. Как часто в своих чутких снах он возвращал­ся домой. Как часто. Но только не так, как он это сделал. Один.

– Один. Без тебя…

Чат медленно провел ладонями по лицу, стараясь изба­виться от стянувшей его маски боли. Его пальцы уже отры­вались от колючего подбородка, как на смену шершавым ладоням на глаза опустились мягкие, теплые, чуть подраги­вающие пальцы. Они едва касались лица, медленно пере­бираясь вниз, старательно повторяя изгибы лица. Чат хотел что—то сказать, но пальцы несильно, едва—едва, только на­мекая на требовательность, прижались к губам.

Что—то холодное прикоснулось к основанию шеи. Чат вздрогнул, принимая удар памяти. Он помнил это прикос­новение.

Узкая и нежная лента затянулась на его шее и голос, не похожий ни на что на свете своей нежностью, прошептал:

– Один?

Чат не спешил. Он умел растягивать редкие мгновения удовольствия в целую вечность. Охотник поворачивался мед­ленно, выхватывая боковым зрением фрагменты, которые складывались в один целостный образ.

– Это ты…

Черная лента языка исчезла за растянутыми в улыбке губами. На Чата смотрела Янина. Живая. Теплая. Любимая.

– Ты… Но как?

Янина пожала плечами. Чуть—чуть. Еле заметно.

– Я не знаю. Что—то заставило меня вернуться. Этот мир не отпустил меня. Ты не отпустил.

Чат протянул руку, чтобы прикоснуться к той, которая попрала все законы мироздания и вернулась к нему.

Земля вздыбилась сразу несколькими черными фонта­нами вокруг них, закрывая и свет неба, и зелень Поверхно­сти. Цепкие лапы схватили сначала закричавшую девушку, затем и Чата и стремительно поволокли вниз. В темноту Тверди.

Чат не сопротивлялся. Он знал, что это делать беспо­лезно. Пусть пришедшие за ними полностью возликуют, празднуя победу. Преждевременную победу.

Слои Тверди мелькали перед глазами, засыпая бурля­щей землей глаза. Чат прикрыл их. Он терпеливо ждал, когда закончится это погружение. И когда придет черед сказать ему свое слово. Слово Ночного Охотника.

Его швырнули на твердый пол. Как швыряет довольный охотник пойманную добычу.

Чат и теперь не спешил открывать глаза. Все, что нуж­но, он чувствовал.

Он знал, что рядом лежит Янина. А вокруг молчаливо столпились несколько десятков подземных жителей. Он мысленно улыбнулся. Чутье не обмануло его. Он действи­тельно вернулся домой. В стаю. В клан. В Твердь. Только теперь он должен сам завоевать свое место здесь. Ему не на кого надеяться. Рядом нет ни отца, ни матери. Только он. И женщина. Которую он никому не отдаст.

Чат открыл глаза. Со всех сторон его окружал мрак. Мрак? Разве может быть темно в Тверди? Твердь полна света. Только нужно рассмотреть его. Не пропустить редкие коле­бания.

Не обращая внимания на молчаливых существ, кото­рые, угрожающе заурчав, сделали шаг к нему, он наклонил­ся над Яниной, слегка встряхнул ее за плечи и, только убе­дившись, что с девушкой все в порядке, повернул лицо к наступающим существам.

– Не стоило этого делать со мной. Чат сказал это на том языке, который понимали только в Тверди. И его поняли.

Обступившие его охотники растерянно заворчали, пе­реговариваясь. Тяжело стать членом стаи. Чат знал это. Но он также знал, что если этого не произойдет сейчас, не про­изойдет никогда. И он был готов встретить любую опас­ность, вставшую на пути к этой цели. И она не заставила себя ждать.

Вперед выступил охотник средних лет с полустертыми лопатками и, протянув руку к Янине, бросил в лицо Чату:

– Это моя добыча. И ты – моя добыча. Даже если гово­ришь на нашем языке.

Еще десять лет назад Чат ни за что не стал бы связы­ваться со взрослым охотником. Но сейчас вопрос стоял не только о его жизни. Где—то внутри себя, в самой глубине сознания, Чат понимал, что он должен сражаться даже не за Янину. За самку. За продолжение рода.

Чат встретил летящую к его шее кисть Охотника тем ударом, которым его так давно научил отец.