Раньше я никогда не купался по утрам. Это не мой стиль. Обычно мне нужно посидеть, нахохлившись, час-другой, прежде чем я смогу приступить к какому-нибудь делу. Видимо, уроки плаванья Мари-Лу и кусок пенопласта действуют так вдохновляюще, что меня просто потянуло в воду. Я собирался самостоятельно потренироваться. Но теперь чувствую, что выбрал неправильный момент. Бросаю пенопласт в воду, ложусь на него на секунду, затем начинаю мерзнуть и снова встаю.

Я смотрю на окно в комнате Мари-Лу, но там никого не видно. Останавливаюсь у рампы и пытаюсь вытереть ноги, зеленые от остриженной травы, но получается плохо, трава словно приклеилась к ступням. Помогаю себе руками, но трава прилипает и к ним.

В кладовке есть яйца и большой выбор консервов, я беру четыре яйца и готовлю омлет. Солю, перчу, добавляю щепотку сухого базилика, пучками висящего на стене. Кипячу воду для чая. Достаю ванильное печенье, в глубине холодильника нахожу плавленый сыр со вкусом креветок.

— Ты проснулась? — кричу я. — Завтрак готов.

Я слышу, как Мари-Лу ворочается в кровати. Проходит несколько минут, дверь открывается и Мари-Лу въезжает в кухню. На ней длинная белая футболка, лицо заспанное. Волосы спутались и свисают, словно ей на голову выложили порцию спагетти.

Я смеюсь над ней.

— В «шмелиный домик»?

Мари-Лу кивает и с сонным видом встает. Я подхожу, поднимаю ее, выношу из дома и осторожно опускаю в тачку.

— Ты точно проснулась? — переспрашиваю я. — Держись крепче.

Мари-Лу снова кивает. Она делает все, что я говорю, крепко хватается за края тачки, но все равно выглядит вялой.

— Знаешь, почему в тачку нельзя запрячь лошадь?

Мари-Лу качает головой.

— Жил-был когда-то один мужик. Он был жадный и не хотел покупать лошадь и нормальную телегу. Поэтому смастерил тележку, которую мог возить сам. Вот так и появились тачки.

Моя история производит на Мари-Лу впечатление. Она недоверчиво смотрит на меня, ее глаза постепенно проясняются:

— Какой же ты врун, Адам, ну скажи, что ты все придумал!

Я качаю головой. Мари-Лу начинает хохотать раскатистым истерическим смехом.

Я тоже улыбаюсь. Покрепче хватаюсь за оглобли и не спеша везу ее в кабинку. Мари-Лу все никак не может успокоиться. Не знаю, что ее так развеселило: моя байка или что-то еще?

— Я уже искупался, — сообщаю я. — Поплавал немного.

— Ты с ума сошел, — говорит Мари-Лу.

Я пишу список покупок: молоко, простокваша, хлеб, сыр, помидоры, лимоны, лук, бананы, картошка. Кажется, чего-то не хватает. Пытаюсь вспомнить, переходя из комнаты в комнату, мне это помогает.

Мари-Лу читает мою книгу о законах перспективы. Кажется, она глубоко погрузилась в чтение, лишь время от времени с отсутствующим видом отхлебывает кофе.

— Проверь, что я забыл, — говорю я и читаю вслух пункты списка.

— Туалетную бумагу. Она уже кончается. И шампунь.

— Хорошо, — говорю я и записываю. — Что-нибудь еще?

— Яблоки. Желательно зеленые.

— Попкорн, — добавляю я, потому что очень люблю его.

— Пачку «Мальборо», — говорит Мари-Лу и выжидающе смотрит на меня. Она долго не отводит взгляд, словно проверяет, как я отреагирую.

Я ничего не говорю. Просто записываю: «Мальборо».

— Кажется, мы здесь неплохо устроились, — говорит она.

Я киваю. Согласен, дела и правда идут хорошо. Даже лучше, чем я ожидал.

— С тобой так спокойно, — продолжает Мари-Лу. — Ты почти как папа. Я уже подумываю, не остаться ли здесь жить. Навсегда.

— И зимой, когда валит снег, лед в метр толщиной и не работает электричество…

— Да, и зимой. Мы бы включали вашу старенькую кухонную плиту, зажигали свечи и читали по вечерам. Здесь тихо и спокойно. В городе мне бывало интересно, чем занимаются люди, когда сидят дома, а не в кино или в «Макдоналдсе». Как проходит их будний вечер? Понимаешь, о чем я?

Я киваю, поскольку мне кажется, что понимаю. Мои будние вечера — сущий кошмар.

— Там, где мы живем, можно смотреть прямо в окна соседнего дома. Я люблю сидеть по вечерам и наблюдать, чем заняты люди за этими окнами. Возможно, это не очень красиво, но мне нравится. Я выучила их распорядок дня и точно знаю, что они будут делать. Во сколько придут домой, сядут ужинать, пойдут в туалет, погасят свет. Это немного пугает. Мы такие предсказуемые. Самому этого не увидеть. Своя жизнь проходит незаметно.

Но, сидя перед окном, я вижу этот узор весьма отчетливо, понимаешь?

— Ты что, правда знаешь, когда они пойдут в туалет? — скептически спрашиваю я.

— Я вижу, как они выходят из комнаты, и догадываюсь, что они идут в туалет.

— Мои вечера совсем не такие, — возражаю я, — Во всяком случае, я так считаю.

Но Мари-Лу неинтересно, как проходят мои вечера.

— Одна пара всегда ужинает перед телевизором. Какой-то парень готовит пасту в одних трусах, девушка сидит весь вечер в большом кресле и учит уроки. Тетка гладит белье и болтает по телефону, а один пожилой дяденька целыми днями ходит по квартире с голым торсом и держит окна открытыми настежь, пока в половине десятого не выключает свет. Это целый мир в миниатюре. Ты когда-нибудь шпионил за людьми?

— Никогда бы не додумался до такого. У меня мало времени. В городе я постоянно разъезжаю то туда, то сюда. Папа часто задерживается на работе или работает допоздна, поэтому я должен сам обо всем заботиться. Я хожу за покупками, навожу порядок, готовлю еду, учу уроки, рисую, тренирую команду юниоров по флорболу. Времени в обрез. Я делаю все то, на что ты сидишь и смотришь. Да, кстати, у меня есть одна странность. Иногда вечером я специально выхожу в подъезд, спускаюсь и снова поднимаюсь по лестнице, просто чтобы пройти мимо квартиры Ларсонов. Из-за их двери всегда вкусно пахнет. Знаешь, я даже завел себе привычку — готовлю то же, что и они. Если у Ларсонов котлеты или жареная салака, я иду прямиком в «Метро» и покупаю пару котлет или упаковку салаки.

— Забавно!

— Да, хотя не всегда понятно. Однажды я позвонил к ним в дверь и спросил, что они готовят. Честно сказал, что у них всегда так вкусно пахнет. Соседка очень обрадовалась и принялась болтать обо всем на свете и затем сказала, что именно сегодня они идут в ресторан отмечать юбилей ее сестры.

— Так чем же пахло?

— Они размораживали холодильник, обнаружили старую зайчатину и варили ее для собаки сестры.

Мари-Лу смеется, но вдруг снова становится серьезной:

— Мне кажется, на то, чтобы понять, что ты хочешь от жизни, может уйти целая жизнь. Сначала все хотят, чтобы было как можно круче: дискотеки, поездки, конкурсы красоты, вечеринки, пляжи. Я тоже так считала. Мечтала об этом. Представляла себе, в каких местах побываю. Но позже поняла, что будни гораздо важнее. Жизнь состоит из девяноста процентов будней и лишь десяти процентов праздника, примерно так. Или я ошибаюсь? Считаешь, я так думаю, потому что целыми днями сижу в этой чертовой коляске и пытаюсь сама себя утешить?

— Не знаю, — искренне говорю я. — То, что ты говоришь о спокойных буднях, звучит разумно. По-взрослому. Так могла бы рассуждать моя мама.

— Ты общаешься с ней?

— Мы часто звоним друг другу. Во всяком случае, зимой. Она живет в Юсдале. Ты не знала?

Мари-Лу качает головой:

— Она тоже журналист?

Я киваю.

— Главный редактор газеты «Юсдальс Постен».

Мари-Лу молчит.

— Мне пора в магазин, — вспоминаю я. — Сможешь выпустить Сив и Рут и покормить их?

— Конечно.

Прежде чем убрать список покупок в карман, маленькими буквами вписываю туда новый пункт — «подарок».

Я проезжаю на велосипеде мимо длинного ряда почтовых ящиков около автобусной остановки и замечаю, что погода портится. Крышки ящиков хлопают на ветру. Мне приходит в голову, что так они разговаривают друг с другом. В самом конце ряда стоит белый почтовый ящик, чья пасть лязгает почти непрерывно.

Я открываю рот нашего ящика и достаю письмо. Это для Мари-Лу от Ирьи, ее мамы. Я засовываю конверт в задний карман джинсов.