Он осознавал свою силу и право на лидерство. Разве не он первенец удалого Есугея-багатура, хана якка-монголов, или Великих монголов, хозяина сорока тысяч юрт? Из песенных сказаний он знал, что был высокого происхождения от рода Борджигин, или сероглазых людей. Он внимал повествованию о своем предке Кабул-хане, таскавшем за бороду китайского императора и впоследствии отравленном за это. Он узнал, что названым братом его отца был Тогрул-хан – вождь кераитов, самого могущественного из кочевых племен Гоби. Именно он породил в Европе миф об Иоанне – священнике Азии. Но в то время кругозор Темучина был ограничен землями пастбищ его племени, якка-монголов. «Мы не составим и сотую часть Китая, – говорил мальчику мудрый советник, – и единственная причина того, почему нам удается справляться с ним, состоит в том, что все мы – кочевники, и все нам необходимое всегда с нами, и мы опытны в нашем способе ведения войны. Когда готовы, мы совершаем набег, когда нет – мы скрываемся. Если мы начнем строить города и изменим наши старые обычаи, то процветания у нас не будет. Кроме того, монастыри и храмы способствуют смягчению нравов, в то время как жестокость и воинственность покоряет народы» {1}.

При исполнении обязанностей пастуха Темучину разрешалось скакать вместе со своим отцом Есугеем. Судя по всему, он имел приятную внешность, но крепость тела и прямота характера были более примечательными его особенностями, чем какая бы то ни было привлекательность черт лица. По-видимому, он был высок, широкоплеч и имел светловатого оттенка желто-коричневую кожу. Его широко поставленные над наклонным лбом глаза смотрели прямо. Цвет их радужной оболочки был зеленым или голубовато-серым с черными бусинками зрачков. Его заплетенные в косы длинные рыжевато-коричневые волосы болтались за спиной. Он был немногословен, а говорил, прежде обдумав то, что собирался сказать. Он обладал непоколебимой твердостью характера и талантом легко приобретать друзей. Его любовная страсть, так же как и у его предков, вспыхивала внезапно. Как-то, когда отец и сын коротали ночь в юрте одного из чужих воинов, внимание юноши привлекла девочка, следившая за порядком в шатре. Он тут же спросил Есугея, нельзя ли взять ее в жены.

– Она еще ребенок, – возразил отец.

– Когда подрастет, то будет в самый раз, – заметил Темучин.

Есугей присмотрелся к девочке, девятилетней красавице по имени Борте, навевавшей воспоминания о легендарном родоначальнике племени – Сероглазом.

– Она еще мала, – констатировал ее отец, втайне польщенный проявленным монголом интересом, – но все же вы можете на нее взглянуть. – А о Темучине он сказал одобрительно: – У вашего сына выразительное лицо и ясный взгляд.

И на следующий день сделка была заключена и монгольский хан ускакал, оставив Темучина знакомиться со своей будущей невестой и ее отцом.

Через несколько дней прискакал монгольский гонец и поведал, что Есугей, проведя ночь в гостях у вражеского племени, вероятно, был там отравлен, лежит при смерти и хочет видеть Темучина. И хотя тринадцатилетний Темучин скакал со всей быстротой, на которую конь был способен домчать его в стойбище, он застал там уже умершего отца. Мало того, произошло кое-что еще, пока отсутствовал Темучин. Старейшины рода обсудили положение дел, и две трети отказались от вождя и отправились на поиски других покровителей. Они боялись доверить свою судьбу и судьбы членов своих семей и стад неопытному юнцу.

«Глубокая вода ушла, – говорили они, – крепкий камень разбит. Что нам делать с женщиной и ее детьми?»

Мудрая и решительная Оэлун сделала что могла, чтобы избежать развала племени. Держа в руке родовое знамя с девятью хвостами яка, она поскакала за дезертирами и стала умолять их вернуться, уговорив в конце концов повернуть назад свои стада и кибитки лишь несколько семей.

Темучин теперь сидел на белом коне хана якка-монголов, но его окружали лишь немногие из оставшихся представителей рода, и он столкнулся с неизбежностью того, что все заклятые враги монголов воспользуются смертью Есугея, чтобы выместить зло на его сыне.

Во времена его великого деда Кабул-хана и его отца Есугея якка-монголы были полными хозяевами в Северной Гоби. Будучи монголами, они конечно же захватывали лучшие пастбища, протянувшиеся от озера Байкал на восток до отрогов гор, известных под названием Хинган, на границе с современной Маньчжурией.

Расположенные к северу от заполонивших все песков Гоби, между двумя плодородными долинами рек Керулен и Онон, эти пастбища были лакомым куском. Холмы, покрытые березами и пихтами, полноводные реки благодаря позднему таянию снегов, – было где разгуляться. Все это было слишком хорошо известно племенам, совсем недавно подчинявшимся монголам, а теперь готовым захватить то, что переходило во владение тринадцатилетнего Темучина.

Эти владения были бесценными для кочевников – тучные луга, климат с не слишком суровыми зимами и стада, дающие все необходимое для существования: шерсть для войлока и веревок для скрепления юрт, кости для наконечников стрел, кожу для седел, а также мешков для кумыса и сбруи для лошадей.

Вероятно, Темучин мог бы сбежать. Он ничего не мог сделать для того, чтобы отвести настигающий удар. Его вассалы, как мы могли бы их назвать, были нерешительны и не слишком горели желанием отдавать юному хану положенную десятину от своего домашнего скота. Кроме того, они были разобщены, сновали по холмам, охраняя свои собственные стада от волков и неизбежных мелких вражеских набегов ранней весной.

Он не убежал. Хроники повествуют, что он некоторое время горевал в одиночестве в юрте. Затем он приступил к руководству. Оставались еще младшие братья и сестры, которых нужно было кормить, и не покинувший его сводный брат.

Борьба становилась неизбежной потому, что один из воинов по имени Таргутай, также происходивший из рода Борджигин, сероглазых людей, объявил, что теперь он властитель Северной Гоби. Таргутай был вождем тайчиутов – заклятых врагов монголов.

И Таргутаю, убедившему большинство соплеменников Темучина встать под его знамя, предстояло теперь устроить облаву на молодого хана монголов, подобно тому как матерый волк преследует и душит щенка, потенциального будущего вожака стаи.

Облава была начата без предупреждения. Тучи всадников помчались в орду, в стойбище монголов. Некоторые из них повернули в сторону, чтобы перехватить находившиеся поодаль стада. Сам Таргутай направился к юрте, где развевалось родовое знамя.

А Темучин и его братья бежали еще до нападения вражеских воинов. Искусный лучник Касар, натянув поводья, придержал коня, чтобы пустить несколько стрел во врага. Оэлун рискнула остаться в юрте: Таргутай искал не ее, а Темучина.

И началась охота. Тайчиуты след в след настигали юношей. Преследователи не особенно спешили. След был свежим, а кочевники привыкли идти по конскому следу при необходимости не один день. И если Темучин не пересядет на свежую лошадь, то его настигнут.

Юноши инстинктивно поскакали под укрытие покрытой лесом теснины. Временами они спешивались и рубили деревья в узком проходе, чтобы задержать преследователей. Когда сгустились сумерки, они разделились: младшие братья и девочки спрятались в пещере, Касар свернул на другую дорогу, а сам Темучин поскакал к горе, надеясь спрятаться там.

Там он отсиживался несколько дней, пока голод не заставил его рискнуть и попытаться прорваться на лошади через кордон тайчиутов. Его заметили, схватили и привели к Таргутаю, который велел надеть на него канг (колодку) – деревянное ярмо, надеваемое на плечи и стягивающее также кисти рук пленника. Обездвиженный таким образом Темучин был брошен, а воины поскакали обратно на свои пастбища, уводя захваченные стада. И вот он остался беспомощным, хотя и только с одним стерегущим его воином. Остальные ушли праздновать победу куда-то еще. Ночная тьма опустилась на лагерь, и юный монгол решился попытаться совершить побег.