В сумраке шатра он ударил стражника по голове краем колодки, и тот упал без чувств. Выбегая из шатра, Темучин увидел взошедшую луну и полуосвещенный лес, где был раскинут лагерь. Углубившись в гущу леса, он выбрался к реке, через которую они перебирались за день до этого. И, услышав за собой шум преследования, вошел в воду, погрузившись в нее среди нависших к воде прибрежных кустов.

Из этого укрытия он наблюдал, как тайчиутские всадники прочесывали в поисках него берег. И увидел, как один из воинов заметил его и, поколебавшись, ушел, не выдав его. В колодке Темучин оставался почти столь же беспомощным, что и прежде, и ему понадобилась как интуиция, так и смелость, чтобы сделать то, что он затем сделал. Он вышел из реки, последовал за всадниками обратно в лагерь и пробрался в юрту воина, который тогда заметил его в кустах и не выдал. Волей обстоятельств это оказался человек чужого племени, временно примкнувший к тайчиутам.

При появлении проползающего в юрту юноши этот человек испугался больше, чем Темучин. Он пожалел пленника и теперь, должно быть, подумал, что лучше всего избавиться от юноши. Он разбил колодку и сжег обломки, а Темучина пока спрятал в повозке, нагруженной шерстью.

Было очень жарко и неуютно прятаться, зарывшись в распущенную шерсть. К тому же, когда воины тайчиутов пришли обыскивать юрту и протыкали повозку копьями, острие одного из них поранило Темучину ногу.

«Дым больше никогда не появился бы над моей юртой и очаг погас бы навсегда, если бы они тебя нашли, – мрачно проговорил этот человек, в то же время давая ему пищу и молоко, а также лук с двумя стрелами. – Теперь иди к своим братьям и матери».

И Темучин, прискакав на одолженной лошади домой, нашел его не в лучшем виде, чем обрисовывал незнакомец: на месте его стойбища – пепелище, скот угнан, братья и мать куда-то исчезли. Он пошел по их следам и обнаружил свою голодную семью в укрытии: суровую Оэлун, отважного Касара и сводного брата Бельгутея, который его боготворил.

Они теперь перебивались кое-как после благополучного житья, путешествуя в ночи от стойбища к стойбищу благожелательно настроенных к ним соплеменников. В их упряжи было не более восьми лошадей, а довольствоваться им приходилось охотой на мелкую дичь, вроде сурков и диких мышей, и рыбной ловлей вместо овцеводства. Темучин научился избегать засад и прорываться сквозь цепи воинов, устраивающих на него облавы. За ним охотились, и с каждым годом он становился все хитрее. Очевидно, что второй раз он пойман не был.

По всей вероятности, молодой хан, бежавший с тучных пастбищ своих предков, не желал оставлять свое наследство врагам. Он наведывался в отдаленные друг от друга стойбища своего племени, всерьез требуя ханскую десятину от поголовья домашнего скота – верблюдов, ослов, лошадей и овец, – чтобы обеспечить свою семью.

Примечательно, что Темучин избегал двух вещей. Сероглазая Борте все еще ожидала его появления, чтобы перебраться в его юрту, а ведь отец Борте был влиятельный человек в своем племени, под началом которого было много воинов. Однако Темучин не приближался к ним.

Он также не обращался к старому и опытному Тогрулу, вождю тюркского племени кераитов, который когда-то побратался с Есугеем. Эта клятва давала право сыну любого из них в случае нужды считать побратима отца своим приемным отцом. Казалось, чего проще – прискакать через степь к кераитам, подданным этого Иоанна – священника Азии. Они жили за городскими стенами, имели настоящие сокровища, драгоценные камни, изделия из тканей, искусно сделанное оружие и даже шатры из золоченой ткани.

«Идти как нищий, с пустыми руками, – возражал Темучин, – только вызывать презрение, а не дружеские чувства».

И он упорствовал в этой решимости, которая не была ложной гордостью, а свойственной якка-монголам прямолинейностью образа мыслей. Иоанн-священник был обязан ему помочь – узы товарищества в Северной Азии связывают крепче, чем слово короля. Однако Темучин не воспользуется помощью этого хозяина городов и удивительных чудес до тех пор, пока не сможет появиться перед ним как союзник, а не как бродяга.

Между тем какие-то воры украли его восемь коней.

Случай с восьмью конями достоин того, чтобы дать его полный пересказ из хроник. Ворами оказались бродяги-тайчиуты. Бельгутей в это время отсутствовал, ускакав на девятой лошади, гнедой кобыле, той самой, на которой Темучин бежал из плена у Таргутая. Бельгутей охотился на сурков, и, когда он вернулся, молодой хан подошел к нему:

– Коней украли.

Дело было серьезным, так как все до одного братья остались пешими и могли полагаться лишь на милость проезжавших мимо всадников.

Бельгутей вызвался отправиться на поиски.

– Ты не сможешь выследить и найти их, – возразил Касар.

– Я поеду.

– Ты не сможешь их найти, – сказал Темучин, – а если и найдешь, то не сможешь их вернуть. Я поеду.

И он поскакал на усталой гнедой кобыле по следу всадников и восьмерых угнанных коней и ехал так три дня. У него с собой было немного высушенного мяса, пристроенного между седлом и спиной лошади, чтобы оно оставалось мягким и теплым. Его запас быстро иссяк, но гораздо большую помеху создавала отстававшая лошадь. Тайчиуты, имевшие возможность менять коней, оставались вне поля его зрения.

На четвертые сутки юный монгол встретил воина своего возраста, который доил кобылу неподалеку от тропы.

– Не видел ли ты восьмерых коней и угоняющих их людей? – спросил Темучин, осаживая лошадь.

– Да, перед рассветом восемь угоняемых коней промчались мимо. Я проведу тебя по их следу.

Взглянув еще раз на монгола, незнакомый юноша, завязав свой кожаный мешок, припрятал его в высокой траве.

– Ты выглядишь усталым и озабоченным, – сказал он. – Меня зовут Борчу, и я поскачу с тобой за этими конями.

Уставшую кобылу оставили пастись на лугу, а Борчу заарканил и оседлал белого коня из табуна, который он пас, и предложил его Темучину. Они вновь поскакали по следу и через три дня выбрались к лагерю тайчиутов, неподалеку от которого и увидели на выпасе украденных коней.

Их-то двое молодых людей и стали уводить, но сразу же за ними погнались воины, один из которых на белом жеребце с арканом в руке стал их нагонять. Борчу предложил воспользоваться луком Темучина и дать отпор преследователям, но Темучин этого делать не стал. Они скакали, пока не стало темнеть и воин на белом жеребце не оказался достаточно близко, чтобы воспользоваться своим арканом.

– Эти люди могут тебя ранить, – сказал юный монгол своему новому товарищу, – я воспользуюсь луком.

Соскочив с коня и оказавшись за ним, он наложил стрелу на тетиву и пустил ее в тайчиута, выбив его из седла, а другие, подъехав к упавшему, придержали коней. Молодые люди не мешкая поскакали дальше в ночной мгле и благополучно прибыли в стойбище отца Ворчу с лошадьми и с рассказом о своем приключении. Борчу поспешил отыскать и отдать отцу брошенный им кожаный мешок с молоком, чтобы избежать его гнева.

– Когда я увидел его, ослабленного и удрученного, – объяснял он, – я отправился вместе с ним.

Отец Борчу, владелец большого табуна, слушал с удовлетворением, так как слухи о приключениях Темучина передавались от юрты к юрте по всей степи. «Вы оба – молодые люди, – сказал он, – будьте всегда друзьями и впредь никогда друг друга не покидайте».

Они дали молодому хану еду, наполнили кожаный мешок кобыльим молоком и проводили его в дорогу. Борчу через некоторое время последовал за ним, с подарком для вождя и его семьи. Это была черная шерсть, которую он ранее отобрал для себя.

– Без тебя, – приветствуя его, сказал Темучин, – я не отыскал бы и не вернул своих восьмерых коней, так что половина из них – твоя.

Но Борчу не согласился с этим.

– Если я возьму у тебя то, что принадлежит тебе, как же ты сможешь называть меня своим другом?

Ни Темучин, ни его юные храбрецы не отличались скупостью. Щедрость была неотъемлемой чертой его характера, а тех, кто оказывал ему услугу, он не забывал. Что же касается тех, кто выступал против него, каждый, кто находился по другую сторону его маленького отряда, был потенциальным врагом.