– Я использую наилучшим образом каждый день, дед, – мягко возразил Эш.

– Как ты смеешь?! Ты впустую тратишь свои ночи, и подозреваю, что вообще не видишь утра, с тех пор как вернулся из Индии. Ты мой позор, Эш. Я получаю рапорт за рапортом о твоих безрассудствах в Лондоне и удивляюсь, что ты стоишь передо мной, не сгорая от стыда.

Спина Эша выпрямилась и напряглась, он понимал, что это лишь начало нравоучительной лекции.

– Я сожалею, что ты принимаешь мое поведение так близко к сердцу. Но сплетни могут искажать истинное положение…

– Неужели? – Дед подошел ближе, прерывая его. – Так это неправда? Меня дезинформировали? Ты образец морали и на собственном примере показываешь, каким должен быть джентльмен? Так, мой мальчик?

Эш колебался, услышав что-то новое в тоне старого джентльмена. Отчаяние? Ложь была невозможна.

– Нет, дед, тебя информировали верно.

Между ними возникло напряженное молчание. И сердце Эша болезненно сжалось при виде разочарования, которым наполнились блеклые глаза деда.

– Именно поэтому я потребовал твоего немедленного приезда из города.

«Ну вот, началось. Вступление закончилось, и мы переходим к сути того, что действительно беспокоит его».

– Я умираю.

Шок пронзил Эша, когда он услышал это жесткое заявление. Он застыл на месте. Его дед постарел, это так, и выглядел чуть беспомощнее, чем прежде, но заявить, что он на гране могилы? Наконец Эш нашел в себе силы ответить.

– Это доктор Макаллистер сказал? Ты… болен?

Нетерпеливый жест прервал неловкую попытку выказать сочувствие и остановил последующие вопросы.

– Ненавижу докторов, и, слава Богу, я здоров. Разве ты глух и слеп! Неужели я выгляжу смертельно больным?

– Ты только что сам сказал, что умираешь. И я задал логичный вопрос.

– Мы все смертны, и не надо на меня смотреть такими сочувствующими глазами. Я куда сильнее, чем другие мужчины в моем возрасте, и у меня еще все работает.

– Рад это слышать. – Эш едва удержался от улыбки.

– Придержи язык! – Старый Блэкуэлл расправил плечи, и Эш уловил отблеск того грозного молодого мужчины, которым дед был когда-то. – Просто я ближе к концу жизни, чем хотел бы признать! И прежде чем меня вынесут отсюда, желаю понять, кто взвалит на себя печальнейшую пародию наследства.

«Проклятие! Похоже, лекция еще и не начиналась».

Лицо Эша стало серьезным.

– Наследник? Никто не может соответствовать этому званию, сэр!

– Ты мог бы по крайней мере попытаться! – Старик отвернулся, подошел к мраморному камину, над которым висел портрет его прадеда, смотревшего на них сверху. – Когда твои родители были убиты, я взял тебя к себе и никогда не думал, что все обещания и надежды, связанные с тобой, будут уничтожены у меня на глазах.

– Я не любитель опиума, дед, и не последний бездельник…

– Твое поведение и прежде настораживало меня, но я никогда особенно не тревожился. Однако с тех пор как ты вернулся из Индии… Я даже не прошу тебя жениться. Хотя это совсем обычная вещь – попросить тебя подумать о наследнике или двух, которые могли бы продолжить наш род. – Дед вздохнул, по его телу пробежала дрожь, и он ухватился за мраморную полку камина. – Дай мне хоть слабый намек, что ты не окончательно потерян, мой мальчик.

– Я не потерян.

Дед поспешно отвернулся, и странный блеск, мелькнувший в его глазах, заставил Эша забеспокоиться о подобном начале разговора.

– Ты так долго блуждал в тех далеких лесах, что, похоже, совсем забыл, кто ты есть. Все дело в Индии, ну, да Бог с ней. Я принял решение, мой мальчик.

– Решение?

– Конечно, я мог просто вышвырнуть тебя, велев своим адвокатам вычеркнуть твое имя из завещания. И сделаю это, Эш, если…

– Ты вправе сделать это. И так как я не оправдал твоих ожиданий, то даже не смею оспаривать твое решение, дед. – Эш говорил так искренне, как только мог. – Я скорее готов лишиться десяти состояний, чем заработать твое презрение. И я прошу прощения за это.

– Черт побери! – Дед наклонился ближе. – Хватит! Мне хорошо известно, что, если бы я даже не оставил тебе ни пенни, ты все равно не остался бы без гроша, так как нажил кое-какое состояние в результате своей сомнительной авантюры, но наследство – это нечто большее, чем деньги, мой мальчик.

– Я понимаю.

– Поэтому… – Он обошел внука, как будто оценивал новую лошадь для скачек. – Я понимаю, что ты любитель азартных игр.

Эш медленно кивнул.

– И рисковал раз или два.

– Тогда выслушай мое предложение.

Дед указал жестом на два пустующих кресла подле маленького столика, и мужчины уселись.

– У меня есть некое убеждение, что если бы ты захотел, то мог бы обуздать себя.

– Обуздать себя?

Гордон Блэкуэлл недовольно повторил:

– Ты должен стать живым примером джентльменской сдержанности, Эш. Даже в лихорадке юности ты сохранял холодную и трезвую голову… однако с тех пор как вернулся из Индии, ты словно с цепи сорвался и творишь такое, что трудно вообразить здравомыслящему человеку. А так как ты отказываешься открыть детали своего приключения…

– Я все тот же человек, – терпеливо заметил Эш.

– Мое опасение состоит в том, что в данное время ты превысил все доступные нормы морали, мой мальчик, и так как я люблю тебя сверх меры, то не хочу отдавать богатство нашей семьи, земли и все прочее в руки болвана, который не способен застегнуть собственные штаны.

Эш отклонился на спинку кресла.

– Какие опасения? Ты хочешь, чтобы я ударился в религию? Или ушел в монастырь? Или предпочел бы получить что-то вроде клятвы, что я смогу обуздать себя, если захочу?

Темный взгляд стал ответом на его вопросы.

– Измени свой образ жизни и изменись сам. С этого дня и до окончания зимнего сезона ты не должен дать ни одного повода, который мог бы послужить предлогом для скандала в широких кругах Лондона. – Дед наклонился вперед. – Это не так уж много, учитывая реальный ход вещей, но я с трудом верю, что ты осознаешь, способен ли вести себя подобающим образом в течение нескольких месяцев. Или ты настолько слаб, что сидишь здесь и думаешь, сможешь ли выдержать такое испытание?

– Не в этом дело. Я думаю, почему ты установил такую низкую планку.

– О, это не так просто, как кажется! Прежде всего с такой репутацией, как у тебя, простой, ничем не примечательный сезон может быть на самом деле немыслим. И я не собираюсь позволить тебе спрятаться в деревне и выжидать. Ты будешь жить в городе со всеми своими демонами. Но… – Гордон Блэкуэлл спокойно отклонился на спинку кресла, всем своим видом показывая безразличие. – Если ты выдержишь, тогда все угрозы вычеркнуть тебя из завещания будут забыты. Я хочу встретить свои последние годы, зная, что, когда наступит мой час, ты будешь в состоянии продолжить наше семейное древо.

– А если я провалюсь? – спросил Эш, понимая, что это не пройдет без последствий.

– Я не только вычеркну тебя, но передам все твоему кузену, мистеру Ярдли, который, между прочим, не скрывает своего желания заняться благоустройством имения и сделать это как нельзя лучше.

«Ярдли? Уинстон Ярдли? Это жалкое подобие человека!» От воспоминаний о мальчишке с лицом ищейки, который часто составлял ему компанию в детстве, по коже пробежали мурашки. Из всех возможных кандидатур Ярдли – последний человек на земле, которого он хотел бы видеть в этой роли, когда дед умрет.

– Но почему он?

Улыбка деда не содержала ни намека на веселье.

– И это еще не все. Чтобы ты понимал, Эш, я сделаю все, чтобы увидеть твое имя опозоренным по обе стороны Атлантики. И тогда все узнают, что в глазах своей семьи ты неисправимый негодяй.

«О Господи, да он серьезно!»

Дед продолжил, не дав Эшу ответить:

– Я помещу статью в каждой газете, предупреждая каждую женщину из общества избегать тебя и заставляя каждого мужчину отказывать тебе в дружбе. – Угроза звучала тихо, но, пожалуй, выстрел мог бы прозвучать менее оглушительно.