Фелисите взглянула на юношу, и то был взгляд не десятилетней девочки.

— Он прав. Если бы ты отправился с мсье Антуаном, тебе нечего было бы там делать. Им были нужны мужчины, умеющие копать окопы, возводить укрепления и стоять на карауле. Когда придет время постройки города, о котором мечтает мсье Шарль, он позволит тебе туда отправиться. Тебе найдется там дело. Тебе следует радоваться, — она помолчала и щеки у нее порозовели, — что тебя не было среди тех, кто отправился туда первым и умер…

Юноша опирался на локоть и поглядывал через забор, но тут он резко повернулся и с удивлением взглянул на девочку.

— Я никогда об этом не думал. Возможно, ты права. Мне следовало понять, что у мсье Шарля была веская причина, чтобы оставить меня тут, — он продолжал смотреть на девочку. — Фелисите, ты говоришь как взрослый человек. Мсье Шарль рассказывал, что ты очень умная. Теперь я это и сам понимаю.

Фелисите не была уверена, что ей нравится подобное заявление. Он говорил с ней, как бы выражая восхищение и одновременно — непонятную сдержанность, и девочка инстинктивно поняла, что так дело не пойдет и поспешила поправиться:

— Так происходит потому, что я часто слышу рассуждения мсье Шарля. Он постоянно со мной разговаривает. Он рассказал, что через несколько лет они начнут строить город на реке Миссисипи, и я уверена, что тогда он позволит тебе туда отправиться.

Девочка внимательно следила за выражением лица Филиппа, пока она ему это говорила, и горячо повторяла про себя: «Это не должно случиться до тех пор, пока я не подрасту и не смогу туда отправиться вместе с ним! Святая Дева Мария, услышь мою молитву! Не позволяй ему туда сейчас отправиться! Прошу тебя».

Весь день барон оставался в своей комнате и ничего не ответил, когда его пригласили к ужину. Когда служанка принесла поднос с едой к двери, он прокричал: «Убирайся! Убирайся прочь!»

Все оставалось по-прежнему и на следующее утро. Слуги слышали, как барон расхаживал по комнате и не отвечал, когда его звали к завтраку и обеду. Все страшно перепугались.

— Бедный мсье Шарль, — рыдала кухарка. — У него всегда был хороший аппетит, а сейчас он голодает целые сутки! А я приготовила ему вкусное рагу.

Наконец прибыл настоятель из семинарии. Доллье де Кас-сон вошел в полутемный зал и покачал головой, увидев красные от рыданий глаза слуг.

— Естественно, что вы все оплакиваете смерть нашего великого героя. Он хорошо относился ко всем вам. Но не забывайте — на все воля Божья! Мы не можем спорить с Его решениями и поступками, — настоятель сурово покачал седой головой. — Когда ваш хозяин спустится вниз, он не должен слышать рыданий или видеть покрасневших глаз и грустных лиц. Вы должны выполнять свои обязанности. Ничто не должно ему напоминать тяжелую потерю.

Настоятель всех оглядел, а потом обратился к Фелисите:

— Ты та самая девочка, — сказал он, приподнимая подбородок Фелисите, чтобы посмотреть ей прямо в лицо. — Дочь моя, я был рад, когда мсье барон решил перевезти тебя к себе, чтобы ты училась в школе. Тебе здесь нравится?

— Очень, мсье.

— Ты что-нибудь слышала о своей матери? Девочка гордо кивнула головой.

— Да, мсье. Матушка шлет мне письма из Парижа. Я уже получила целых три письма. Последнее было адресовано мне, поскольку ей стало известно, что я учусь в школе и умею читать. Дважды она посылала мне деньги, — с гордостью заметила девочка.

Настоятель нахмурил брови. Девочка не могла понять, в чем тут дело, но ей стало ясно, что ему это не понравилось. Он снова обратился к девочке:

— Хорошо, что она думает о тебе. Сестры сказали мне, что ты прилежная ученица и слушаешься их. Я горжусь тобой.

Он повернулся и, тяжело опираясь на трость, пошел к лестнице.

— Я пойду к мсье Шарлю, не надо ему ничего заранее говорить. Для него так будет лучше.

Но самому настоятелю было нелегко. Слуги слышали, как он несколько раз спотыкался и прерывисто дышал. Когда кухарка начала говорить, что ему не стоит подниматься, он нетерпеливо ее прервал:

— Дети мои, мы должны с уважением относиться к его горю. Он настолько опечален, что не желает, чтобы кто-либо видел его лицо. Я должен повидать его.

Настоятель пробыл у мсье Шарля целый час. Все это время слуги зинимались рутинной работой, но сейчас они столпились внизу, когда услышали его шаги. Он внимательно всех оглядел, а потом удовлетворенно кивнул головой:

— Вот уже лучше. Дети мои, я вижу, вы прислушались к моим словам. Когда он спустится вниз, он должен увидеть вас именно такими, — настоятель благославил собравшихся. — Никто из смертных не может знать помыслов Отца небесного, но мы уверены, что у него была причина, по которой он позволил умереть Д'Ибервиллю. У нас о нем осталась светлая память, и мы всегда будем о нем вспоминать. — Он медленно пошел к дверям, потом повернулся и грустно кивнул головой: — Дети мои, у нас больше никогда не будет такого великого человека! Барон появился лишь на следующее утро. Он спустился к завтраку и занял место во главе стола, сказав только:

— Доброе утро.

Потом барон оглядел комнату, чтобы удостовериться, что слуги не забыли свои повседневные дела. Все было исполнено. Окна были закрыты черной тканью, и над камином висели черные драпировки. С полки убрали все, что там стояло: его любимые свечи, высотой в два фута, серебряные солонки и ложки, миски с ручками, разные блюда. Вместо красивой посуды на столе стояли самые простые миски.

Сначала мсье Шарль глотал с трудом, но постепенно у него появился аппетит. Как говорила кухарка, его воля к жизни позволила ему немного прийти в себя.

Он разговаривал только с Фелисите, сначала о делах — какие прибыли письма, об остальных новостях. Он закончил завтрак и снова грустно нахмурился.

Барон медленно оглядел комнату.

— Шестеро братьев умерли! А среди них был тот, на чью силу я всегда опирался. Тем, кто остался, будет не так легко продолжить работу. Нас осталось четверо из десяти! Жозеф во Франции, Жан-Батист — в Луизиане, малыш Антуан — в Гвиане, а я — дома.

Мсье Шарль поднялся из-за стола и собирался покинуть комнату. Потом задержался и обратился к Фелисите:

— Когда день твоего рождения?

— Восьмого июля, мсье Шарль.

— Это был день, когда в Лонгее разразилась страшная гроза. Мы этот день запомним надолго. В письме от брата, мсье де Серини, указана дата смерти… Д'Ибервилля и даже указано время дня. Он умер восьмого июля в тот момент, когда потухли все свечи в церкви!

Послышался стук в дверь, и раздался бодрый голосок Фелисите:

— Мсье Шарль, уже шесть часов! Баронесса зарылась головой в подушки.

— Шесть часов, — застонала она. — Шарль, я не могу вставать и завтракать с тобой в такое время… Эта девочка становится излишне надоедливой, не правда ли? Она постоянно чем-то занята с тех пор, как закончила школу.

Барон не обратил внимания на сонные протесты, сел в кровати и стащил ночной колпак. Ему не нужно было внимательно приглядываться к окнам, покрытым морозными узорами, чтобы понять, что на улице сильно похолодало. Он немного колебался, прежде чем вынырнуть из постели, но потом начал быстро одеваться. Только когда он надел сюртук, барон ответил жене:

— Я сказал, чтобы она разбудила меня в шесть. Мне необходимо сделать столько дел, что лучше было бы вообще не ложиться.

— Почему ты должен вести такую спартанскую жизнь? Я из-за этого чувствую себя абсолютно бесполезной. А когда в дверь стучит Фелисите и будит тебя веселым голоском, мне становится совсем стыдно.

Барон засмеялся и замерзшими пальцами попытался застегнуть пуговицы сюртука.

— Сердечко мое, твое присутствие помогает мне справляться с работой и тревогами, — он побрызгал в лицо водой из тазика и задохнулся от холода. — Я ничего тебе не говорил, но англичане нападут на нас, как только на реках растает лед. Мы считаем, что начнется атака на Монреаль.

Барон заметил, как сжалась жена, когда он напомнил ей об опасности, которой они постоянно подвергались, и пожалел о своих словах. Потом барон вспомнил, как она ослушалась приказа и приплыла к нему сюда, оставив детей во Франции.