— Я рада, что ты решила остаться у нас.

Вместе они вошли в дом, перемыли посуду, вытерли ее насухо, аккуратно сложили на полки. Элли дождалась, когда мать Пола отправилась в кровать, и выключила везде свет. За окном слышалась песня птиц, введенных в заблуждение долгими летними сумерками. Постояла у окна, надеясь, что Пол пройдет мимо, куда бы ни лежал его путь. Потом долго сидела в кресле и не заметила, как заснула. А когда проснулась на рассвете и взглянула на окрестные поля, стелившиеся за дорогой, его уже не было.

Элли стояла на ступенях широкой лестницы «Оранжереи». Именно на сегодня была назначена ее свадьба. Ворота в Кенсингтон были уже открыты, но ресторан еще не работал. В траве распевали малиновки, густая зелень кустарника казалась почти черной против солнца. А бледную синеву неба оттеняло лишь несколько высоких белоснежных облачков. Когда-то день, назначенный для свадьбы, ей казался таким далеким, что она и не чаяла его дождаться. Но вот он и пришел, она надела свадебный костюм. Заказ на номер в парижском отеле «Риц» она так и не отменила; и билеты, которые они когда-то вместе покупали на нынешний послеобеденный час, так и лежали у нее в сумочке вместе с паспортом. Что бы Элли ни говорила и ни делала, она до последней минуты надеялась на благоприятный исход болезни Пола. Как та голубая цапля, обитательница коннектикутских болот, надеялась на возвращение своего возлюбленного. Элли не могла забыть Пола, каким она видела его в последние дни в больнице, когда он, исхудавший до такой степени, что под одеялом даже не было заметно контуров его тела, целыми днями не вставал с постели.

Нынешний день оказался душным, воздух был насыщен влагой. Похоже, что к вечеру распогодится, но для нее это не имело особого значения.

Около дворца стали собираться толпы туристов. Там проходила выставка платьев принцессы Дианы, всех тех великолепных туалетов, в которых она когда-то блистала. Чернильно-синее платье, в котором она танцевала с известным артистом кино. Розовый жакет, весь расшитый блестящими пайетками, который она надевала во время поездки в Индию.

Мусорщик, принявшийся сметать мусор с лужайки, недовольно покосился на Элли, сидящую в патио у дверей закрытого ресторана, но ничего не сказал. А она пыталась решить, что ей делать дальше. Прежняя ее жизнь была закончена, эта страница перевернута. Будущее, которое ее ждет, одиноко. Ничто из того, что она ожидала в жизни, не сбылось.

Элли взглянула на дорожку, обегавшую «Оранжерею» вдоль кустарника. По ней шла какая-то женщина. Утром Элли позвонила в «Лайон-парк» и оставила сообщение для Мадлен. В нем она попросила сестру прийти в Кенсингтон. И обязательно надеть нарядное синее платье, сшитое к свадьбе. В конце концов, платье оказалось удачным и удивительно ей шло.

Мадлен села рядом. Помолчала, не зная, что сказать. Этот наряд смущал ее, она не была уверена, что имеет право надевать его.

— Какой замечательный открывается отсюда вид, взгляни только! — сказала старшая сестра.

Обе посмотрели на ухоженные лужайки.

Книжка, сочиненная Элли, заканчивалась очень печально — цапля-супруг был застрелен браконьерами, принявшими его за огромного ворона. И по нему носили траур обе жены одновременно — и женщина, и цапля.

— Прости меня, — прошептала младшая. Слезы потоком полились из глаз, капали прямо на платье. Мадлен ничего не могла с этим поделать, хоть прекрасно знала, что это верный способ испортить дорогую ткань. — Мне до того стыдно. Я так плохо поступала с тобой.

У входа во дворец уже стояла очередь. Над землей витал еле слышный запах травы. Элли вспомнила о розах, которые когда-то купила и принесла к этому дворцу. В день, который оказался днем первой ее встречи с Полом. До чего они были прекрасны! Потом мысли ее перенеслись к той далекой ночи, когда они вдвоем с сестрой пытались разрушить заклятие, тяготевшее над матерью. Она ведь так и не сказала тогда Мэдди, какое слово может быть паролем, убивающим страх. А это было ее имя, имя ее младшей сестры.

— Как люди умудряются справляться с такой трудной штукой, как жизнь? — произнесла она вслух. — Вот что я никак не могу понять.

— Им помогает храбрость. Ты ведь тоже храбрая, между прочим.

— Я? Не говори, пожалуйста, чепухи. Кто у нас храбрый, так это ты. Ведь это именно ты взобралась тогда на дерево и спряталась в гнезде цапли. И ты всегда так поступала — делала то, что тебе нравилось. Звонила той женщине, у которой жил папа. Я не такая. Я могла делать только то, что считала себя обязанной делать. Пока не стало слишком поздно.

— Хочешь, пойдем поглядим на платья Дианы? — предложила Мадлен. — Это поможет нам развеяться.

— Я уже все их видела. И прекрасно помню, как выглядит каждое из них. У меня, признаюсь, другой план.

И когда она предложила сестре отправиться в Париж вместе, та не нашла возражений. Поэтому они тут же заторопились в отель, Мадлен забрала свой паспорт и дорожную сумку, и сестры отправились на вокзал Ватерлоо. В такси Элли устало оперлась затылком на подголовник. В конце концов, кое-что из одежды она сможет купить и в Париже. Какой из ее нарядов может считаться незаменимым? Как бы ни читать историю ее жизни — с первой страницы или с последней, — свой путь она выбрала. И ее мать, и Пол понимали это прекрасно.

— Может, ты еще передумаешь? — спросила Мадлен, когда они приехали на вокзал. — Я не обижусь.

Элли пришли на ум слова того доктора в больнице. О том, что любовь не хочет знать никаких «здесь» и «сейчас». Именно это и имела в виду Фрида, когда говорила о том, что любить ее сына легко. Хоть и знала, до чего сложным человеком он был.

«Вы можете даже не думать об этом, но все равно сумеете его любить».

— Ты единственная, кто понимает, каково мне сейчас, — сказала Элли сестре.

На вокзале она устроилась на скамье, когда сестра отправилась звонить родителям. Они в тот день собирались вернуться к себе домой, в Америку, и Мадлен планировала ехать с ними. Билеты до Нью-Йорка были куплены и возврату не подлежали. Но какое это имеет сейчас значение?

— Тебе известно, как мы волнуемся? — разгневанно спросила Люси. — Мы просто вне себя из-за вашего поведения, девчонки. Нам через час ехать в аэропорт, а ни одной из вас не отыскать. Мы уже в полицию позвонили.

— Не беспокойтесь, пожалуйста. — На вокзале было шумно, и ей приходилось почти кричать. — С нами все в прядке. Как только наше путешествие закончится, обязательно вернемся домой.

Наступило время отъезда. Людей на вокзале собралось немыслимо много, близились выходные дни, погода стояла прекрасная, и никто не хотел упустить возможности провести последние погожие летние деньки в Париже. Проводник помог девушкам отыскать их места, и поезд тронулся; за окнами замелькали голубые, зеленые, серые краски окружающего пейзажа. Стали нечеткими и вот уже остались позади силуэты Лондона. Поезд продолжал мчаться вперед.

Сестры не говорили о прошлом, вместо этого с любопытством разглядывали окружающих и сочиняли о них разные небылицы. Пустившись в выдумки, они уж просто не могли остановиться. Перебивая друг друга, делились фантазиями о том, кто из пассажиров влюблен, а чье сердце разбито; кто из них бежит с места преступления, а кто спешит избавиться от благодарностей за спасенную жизнь.

Постепенно листва парка становилась желтой. Стоило начаться дождю, листья срывались с деревьев и мокрыми мотыльками слетали на землю. При свете солнца деревья казались золотыми. Фрида Льюис — ей только что исполнилось девятнадцать — уже четыре месяца работала в лондонском отеле «Лайон-парк», который располагался в Найтс-бридже, неподалеку от Гайд-парка. Больше всего ей нравилось убирать номера на седьмом этаже. Из окон, выходивших во внутренний дворик отеля, она могла видеть старого каменного льва, поселившегося там с незапамятных времен. А из других — верхушки деревьев Гайд-парка. Однажды она выбралась на оконный карниз и немного постояла там, высоко над бегущим потоком машин и столбами печного дыма, завороженная видом раскачивающихся крон деревьев и облаков. Отсюда, сверху, Бромптон-роуд походила на детскую игрушечную дорогу с крохотными моделями автомобилей. Вдруг Фрида почувствовала головокружение и поспешила через то же окно вернуться в комнату. Голова казалась тяжелой, но девушка ощущала и какое-то пьянящее возбуждение, будто ей уготовано что-то необыкновенное, какое-то чудо, или что ее ждет удивительное и неожиданное происшествие. Может, она и работает прислугой в отеле, притом не из лучших в Лондоне, но душа ее не принадлежит ему.