Аббат во всем сохранял умеренность и ел то же, что и остальные монахи, – сушеные бобы, сыр и хлеб.

– Господа, я очень расстроен, – сказал аббат, когда обед подошел к концу. – Король оказал нам огромную честь тем, что приехал сюда, и этот факт будет зафиксирован в исторических записях. Все будут вспоминать об этой чести с гордостью. Но должен вам признаться, что все это подрывает дисциплину монахов.

Один из гостей, который с явным удовольствием попивал винцо, небрежно заметил:

– Наверное, членам монашеского ордена будет приятно снова увидеть жизнь по другую сторону монастырской стены.

Аббат сразу решительно среагировал на нежеланную ересь. Казалось, он пытается затоптать противное насекомое каблуком сандалии.

– Мои милые братья вступили в орден, чтобы отказаться от контактов с земной гордыней и различными грехами, – заявил он. Его голос окреп, и он начал ораторствовать. – Они оставили позади себя искушение жизнью и похоть плоти. Но как бы низко они ни опускали глаза, когда идут по территории аббатства, они все равно видят, что вокруг творится. Господа, я должен признать, что вы внесли в нашу скромную жизнь проявления опасных и неприятных форм внешней жизни. – Аббат резко оттолкнул от себя чашу с вином, как будто она была воплощением того мира, которого следовало избегать. – Взгляните на монаха в другом конце зала. Он стоит неподвижно, и руки у него скрещены на груди. Это брат Пеллион. Его застали, когда он болтал и смеялся с горничной одной из ваших дам. – От возмущения голос у аббата стал низким. – Эта служанка – очень нахальное создание с распутным языком, и в ее глазах можно прочитать животную похоть. Брат Пеллион стоит на этом месте уже два дня, и во все это время он не получил ни кусочка еды. Он продолжит стоять здесь и в то время, пока мы будем принимать пишу. Это наказание продлится до тех пор, пока я не освобожу его или он сам не свалится от усталости. Господа, боюсь, что его ждет последнее.

Один из гостей попытался протестовать:

– Не кажется ли вам, что наказание слишком сурово по сравнению с проступком?

Аббат проглотил корочку хлеба с таким видом, словно это была горечь.

– Его проступок! – воскликнул он низким голосом. Аббату очень хотелось прочитать по этому поводу лекцию, но он с трудом сдержался. – Я ввел новые правила, и они будут действовать до тех пор, пока у нас гостит двор, – заявил он после недолгого молчания. – Наших братьев не за что винить. Они – бедные запутавшиеся люди. Но их следует ограждать от заражения земными грехами. Каждого брата мы посылаем к врачу, и тот пускает ему кровь. После этого у него будет возникать меньше соблазнов плоти. Монахи не могут бездельничать. Все свободное время они должны проводить в библиотеке, занимаясь чтением богоугодных книг. Раньше в течение получаса во время обеда они могли переговариваться с другими братьями. Я отменил это правило – и они станут есть молча.

Сначала гостям было не по себе, потому что в зале стояла тишина. Члены религиозной общины молча поглощали жалкую пищу, и в комнате раздавался только скрежет ложек по мискам и шарканье сандалий монахов, разносивших пищу. Монахи выражали желания с помощью жестов. Если на двух руках большие и указательные пальцы собирались в кружок, это значило: «хочу хлеба». Если кончик указательного пальца касался первого сустава большого пальца, это означало: «передайте мне бобы». Сжатые ладони говорили о желании получить кусок сыра. В начале трапезы брат, сидевший неподалеку от возвышения, забылся и заговорил. Аббат сразу обратил на него укоризненный взор – бедняга тут же замолчал, и в воздухе раздалось эхо, как бывает, когда внезапно рвется струна музыкального инструмента. Головы монахов еще ниже склонились над тарелками, а аббат продолжал гипнотизировать провинившегося. В зале царила мертвая тишина, не было слышно и шороха сандалий по каменному полу.

– Брат Пеллион отвечал у нас за ванную комнату, – продолжал аббат. – Я ждал трудностей, когда члены двора, не живущие здесь, стали обращаться к нам с просьбами принять ванну. Я приказал раздать желающим куски бумаги, где указывалось бы определенное время. Но брат Пеллион – он из города – начал вести разговоры со слугами желающих принять ванну. Это было проявлением его слабости. Слуги приходили сюда от имени своих господ и… Было ясно, что аббат хотел сказать «и дам», но эти слова застряли у него в горле. – Мне пришлось заменить его братом Иосифом. Он стар, и у него видит только один глаз.

В этот момент в зале появились двое королевских слуг в зеленых одеждах. На головах они несли нагруженные подносы, и все сразу отвлеклись от речи аббата. Тот резко спросил:

– Брат Арманд, в чем дело?

Келарь, что отвечал за еду, поспешил все ему объяснить:

– Это пожаловали нам с королевского стола для наших братьев, святой отец.

– Но без моего позволения ничего не должно появляться на столе. – Святой отец так нахмурился, что перед ним побледнел бы сам король Франции. – Что же нам прислали? Хотя, может быть, несколько поздно спрашивать об этом.

Казалось, что келарю не очень хотелось ему отвечать.

– Творожной запеканки, – наконец промолвил он.

– Творожная запеканка?! Какой смысл пускать монахам кровь, если они станут поглощать такую вкусную и питательную пищу?! Брат Арманд, это вы виноваты, потому что ничего не сказали мне об этом раньше.

На лавках, где сидели монахи, началось оживление. Огромные куски запеканки, посыпанные корицей, исчезали в глотках монахов с такой скоростью, что вскоре на блюдах ничего не осталось.

Монахи громко чмокали и с удовольствием облизывали губы. Было видно, что вкусная еда порадовала соскучившихся по хорошей пище людей.

Аббат слабо улыбнулся гостям.

– Мне следует передать благодарность его королевскому величеству. Но совесть заставляет меня сказать, что их духовное благополучие не зависит от его очень щедрых рук.

Братец Иосиф, несмотря на преклонные годы и только один зрячий глаз, смог ухватить большой кусок угощения. Он продолжал жевать, когда был отдан приказ встать из-за стола. Поднимаясь, брат Иосиф подмигнул толстому священнику, сидевшему напротив него. Последний прекрасно понял его и пошел за братом Иосифом в конце процессии. Новый распорядитель банных процедур начал говорить, не шевеля губами. Он научился этому за многие годы монашеской практики. Говорил он очень тихо.

– Брат Оссиприан, это будет сегодня днем. Сегодня. Вы понимаете, что от вас требуется?

Брат Оссиприан согласно кивнул.

Брата Иосифа такой ответ не удовлетворил, и он продолжал повторять, что должен был сделать его товарищ. Брат Оссиприан был главным плотником в монастыре и проводил много времени в темной мастерской, расположенной в подвале.

– Ты не должен ни на секунду покидать свое рабочее место. Имеется договоренность, что король и сопровождающие его лица пройдут по винным погребам и через час окажутся в твоей мастерской. Король является весьма пунктуальным человеком, но по пути могут быть задержки. Теперь слушай меня очень внимательно. Ты оставишь приоткрытой дверь в ванную комнату и начнешь что-либо делать неподалеку от нее. Когда появится король, тебе следует три раза громко стукнуть молотком. Тебе все понятно? Запомни, брат Оссиприан: не два или четыре удара, а три! И они должны быстро следовать один за другим. Три удара, брат Оссиприан! Ты не должен ошибиться.

– Хорошо, брат Иосиф, – шепнул плотник. – Три удара молотком. Три быстрых удара. Я не ошибусь.

Во время разговора они проследовали мимо молчавшего наказанного монаха, брата Пеллиона. Не отрывая глаз от пола, новый заведующий баней рукой коснулся рясы наказанного и опустил в его боковой карман изрядный кусок сыра. Брат Пеллион, не шевеля губами, прошептал:

– Благослови тебя Боже, старина!

Длинная процессия разбилась на отдельные фигуры у выхода из трапезной. Братья разошлись, чтобы выполнять свои задания. Пожилые монахи направились к выходу в сад. Их никто не мог подслушать, но они были настороже.