Съехались все. Собрание вел Раймунд, князь Триполи. А вот он, архиепископ Тирский, без устали сновал между залой совета и королевской опочивальней, осведомляя прикованного к одру государя обо всем, что говорили бароны, и передавая им приказы и распоряжения Балдуина. Ибелин Балдуин из Рамы сидел с потерянным видом подле своего брата Ибелина Балиана. Для них вся эта история была особенно тягостна. Если бы не сумасбродство принцессы, Ибелин уже был бы королем!

«Рановато радовался, дружок…» – бормотали некоторые. Дю Грей же повторял: «Ну вот, а вы не верили, не верили мне, что выйдет, как с Констанцией!»

Амальрик Лузиньян осовело смотрел перед собой, гадая, чем все кончится. Рыцари бросали на него косые взгляды, подозревая в тайном сговоре с орденом храмовников. Жослен де Куртене, щуря опухшие от пьянства глаза, откровенно потешался над ним. Но хуже всех чувствовал себя Ренальд из Сидона. Ведь это по его вине (о которой пока никто не знал) Сибилла познакомилась с Витом Лузиньяном – и вот оно как обернулось! Кто бы мог подумать… Провалиться ей в преисподнюю, этой Горе Соблазна: и зачем он только туда поехал?! Завзятый насмешник, Ренальд совсем потерял дар речи и подавленно молчал, соображая, не лучше ли самому рассказать, как все было, покуда другие не докопались до истины.

Раймунд из Триполи расписывал собравшимся недостойное поведение тамплиеров, которые, поправ закон и нарушив королевскую волю, похитили рыцаря де Лузиньяна-младшего, когда тот собирался покинуть Иерусалим, и держат его в заточении до сего дня.

Великого магистра Жерара де Ридефора это обвинение нисколько не смутило.

– Я никого не похищал, – объявил он, – а просто предоставил убежище гонимому, как велит орденской братии долг христианского милосердия. Рыцарь де Лузиньян обретет свободу, как только ему перестанет грозить опасность, то есть когда вы согласитесь на его брак с принцессой.

– На это мы не пойдем никогда, но никакой опасности для него нет и не было, кроме приказа короля незамедлительно вернуться на родину.

– Разлука с любимой нестерпима для любящего сердца! – с пафосом возразил Жерар де Ридефор. – Я стою за этот брак. Чувства юной пары меня трогают.

Безудержным весельем встретили бароны этот порыв нежности, проснувшейся вдруг в великом магистре. Раньше подобной сентиментальности за ним не замечали.

Когда смешки прекратились, он с вызовом спросил:

– Чем же Лузиньян хуже Ибелина?

В зале вновь зашумели. Действительно, чем?! Юнец! Молокосос! Щенок! Без году неделя, как стал рыцарем! Да кто его здесь знает? Да что он умеет? Все помнят, как под Алеппо его учили управляться с копьем! И это – король?! Смех – да и только…

– Не оттого ли вы так о нем печетесь, – крикнул великому магистру рыцарь де Музон, – что при нем ордену будет вольготнее?

– Ордену будет вольготно при любом короле! – кичливо ответил де Ридефор.

Но бароны были против него – все, кроме Ренальда Шатильонского.

Владетель Кир-Моава поддержал Лузиньяна в пику Раймунду из Триполи, который некогда сурово осудил его нападение на караван сарацинских паломников, возвращающихся из Мекки.

Коротко высказав свое мнение, он потерял всякий интерес к происходящему в совете и принялся увлеченно рассказывать сидящему рядом рыцарю дю Грею о новой своей затее:

– Пять-шесть кораблей велю разобрать на части, погрузить на верблюдов – и вперед, через пустыню, к Красному морю! Там, на берегу, быстро соберем галеры и ударим Саладину в тыл. То-то будет потеха! Этот Вельзевул лопнет от злости, когда мы свалимся ему на голову… Клянусь Богом, мы дойдем до самой Мекки!

– Да ведь с Саладином сейчас мир, – пытался образумить его дю Грей.

– Для доброго рыцаря не может быть мира с неверными…

Они замолчали, видя, что старый коннетабль Онуфрий де Торон просит слова. Убеленный сединами рыцарь окружен был таким почетом, что стоило ему поднять руку, как в зале совета воцарилась глубокая тишина.

– Что за времена пришли на землю! – с неодобрением потряс головой старец. – Как будто дурманом нас кто опоил, как будто мы белены объелись! Да когда такое бывало, чтобы у девки спрашивать, за кого ей идти замуж?! Отец выбирал ей мужа, а коли отца нет – так брат. Из-за чего мы спорим? Тамплиеры изловили Лузиньяна? Да пусть себе держат его хоть до скончания века! На что он нам сдался? Мы с королем порешили: быть Сибилле за Ибелином. Так повенчать их – и дело с концом…

Почти такой же седовласый рыцарь де Ла Хей горячо поддержал коннетабля:

– Чего встарь не бывало, негоже и теперь вводить в обычай. Ведь женщина дальше своего носа не видит: что ей до судьбы державы – глупая прихоть для нее важнее… А все началось еще в те поры, когда деды наши ходили добывать Иерусалим, взявши с собой подруг. Те дома были скромные, тихие, боязливые, а дорогой совсем стыд забыли, так что и суды над ними созывать понадобилось. Да только судьи очень уж были снисходительны – вот оно и пошло… А до чего дошло, тому мы все свидетели! На старой родине такого нет: там женщины сидят, как в старые времена, за прялкой и в мужские дела не мешаются.

– Верно! Верно они говорят! – загудели все. – Пусть придет принцесса! Объявим ей, чтобы выходила замуж за того, кого мы выбрали!

Ибелин из Рамы вскочил на ноги – бледный, с горящими глазами.

– Не смейте! – вскричал он. – Я этого не хочу! Я не поведу ее под венец неволей…

– Да тихо вы! Вас никто не спрашивает! Не вносите смуту!

– Пусть патриарх завтра же их обвенчает – добром или силой!

– Нет! Нет! – вопил Ибелин.

Но никто не обращал на него внимания. Все как один восклицали:

– Принцессу сюда! Принцессу!

Был послан паж. Через короткое время он вернулся, возвестив, что принцесса Сибилла Иерусалимская вскоре соизволит прибыть. Бароны затихли в ожидании. Великий магистр злорадно сощурился. Всеобщее молчание нарушал только голос Ибелина, который твердил:

– Не позволю… Не позволю, чтобы ее принуждали…

Вдруг настежь распахнулись двери, и вошла Сибилла – нарядно, с нарочитой пышностью одетая, – и не одна. За собой она вела, а точнее сказать, тащили за руку пленника тамплиеров Вита Лузиньяна. Если принцесса шла королевской поступью, твердо и величественно, с горделиво вскинутой головой, то юный рыцарь рядом с ней был похож на зайца, который только того и ждет, как бы задать стрекача. Оторопелый, сгорающий со стыда, он покорно следовал за Сибиллой, уткнув глаза в землю, чтобы избежать сверлящих его взглядов. Вот смотрит на него князь Раймунд, который посвящал его в рыцари, вот Ибелин – его наставник в ратном деле, вот старый коннетабль Онуфрий де Торон… Что они все о нем думают? Кем он им должен казаться? А ведь он – честный человек! Он всегда старался поступать по-рыцарски… Ах, и зачем его только сюда занесло!

Сибилла дерзко вела Вита прямо к возвышению, на котором стоял Раймунд. Чтобы добраться туда, им пришлось протискиваться между рядами скамей.

– Держись, черт тебя дери! Не вешай носа! – прошипел брату Амальрик, когда тот шел мимо.

Сибилла не отпускала руки своего избранника, словно боялась, как бы он и впрямь не сбежал. Так они вступили на помост. Вит затравленно поднял глаза на баронов, чувствуя себя предметом их пристального внимания.

Многие его видели впервые и сейчас с нескрываемым любопытством воззрились на него, изучая и оценивая. Красив – ничего не скажешь! Пригож, как девушка, но – не король… не король…

– Вы стали, рыцарь, причиной раздора в королевстве, – сурово молвил Раймунд.

– Клянусь честью: не по своей вине! – выкрикнул Вит так по-детски, что в зале грянул дружный смех.

Амальрик посинел от злости.

– Уж хоть бы умел взять вину на себя… – сердито бормотал он.

Отовсюду слышались возгласы:

– Трус! Мальчишка! За бабий подол цепляется!

– Молчать! – осадила их Сибилла. – Перед вами – будущий король!

– Король?! Этот?! Ха-ха-ха!…

– Молчать! – поддержал принцессу Ибелин. – Нельзя оскорблять рыцаря!