– Понял, ваша милость. Бог вам за доброту заплатит. А что я должен передать благородной госпоже Бенигне?
Амальрик, покусывая губы, молчал. Тревожно оглянувшись по сторонам, он еще раз проверил дверь, посмотрел, слегка сдвинув штору, в окно, выходившее во двор. Нигде никого не было.
– Клянетесь спасением души никому, кроме госпожи Бенигны, слов моих не передавать?
– Клянусь спасением души! И Святым Гробом!
– Тогда слушайте…
Склонившись к уху оруженосца, Амальрик долго ему что-то шептал, стараясь быть вразумительным. Чем далее он говорил, тем более круглели от изумления глаза старика.
– Ясно?
– Ясно.
– Повторите.
Матвей де Герс повторил.
– Не забудете?
– Что вы! Забыть такое!
– Тогда в путь! Да хранят вас святые покровители Пуату!
* * *
Покачиваясь в паланкине, Балдуин стискивал зубы, чтобы не закричать от боли. Не от боли телесной, нет. К ней он давно притерпелся. Встреча с бабушкой, ее сердечный голос, ее поцелуй потрясли его, разбудили в душе бурю отчаяния. Отчаяния безграничного, впору было кататься по земле и выть от горя. Холодноватая маска гордости и достоинства, наложенная на нервное мальчишеское лицо, неподвижная, никогда не снимаемая, крепящаяся огромнейшим усилием воли, разлетелась в клочья под влиянием самой обычной вещи: ласкового слова, дружеского прикосновения. Он едва сдерживался, чтобы не разрыдаться, не закричать в голос. Пора бежать, бежать ото всех, а главное – от самого себя! Но куда, куда? Боже! Куда мне бежать? Некуда! Разве что к Тебе, Господи…
К удивлению и к тайной радости лазаритов, король приказал нести себя не во дворец, а в Храм Гроба Господня. В эту пору храм должен быть пустым, но брат Иоанн и брат Матфей пошли на всякий случай вперед – проверить. Король хотел остаться в соборе один. Слуги с паланкином и даже они, братья-лазариты, подождут снаружи.
Большие, окованные медью двери закрылись за входившим с глубоким металлическим звуком. Внутри царил золотистый сумрак. Балдуин продвигался вперед осторожно, словно попал сюда первый раз. Он тяжело опирался на палку – трудно было ходить одному, без посторонней помощи. Бессильные, робкие шаги его терялись без эха в пустоте огромного храма. Величественный главный неф окружен был венцом часовен, отделенных от него аркадами. В центре, под высоким фонарем стрельчатого золотистого купола, располагался Святой Гроб – серая скальная глыба, покрытая снаружи мрамором и золотом. Гроб был увешан дарами: жемчужины, похожие на застывшие материнские слезы, висели рядом с пучком стрел, пущенных иоаннитами в патриарха, дальше шли мечи Готфрида Бульонского, Танкреда, Раймунда де Сен-Жиль и знаменитые оковы, в которых смельчак Ибелин де Куртене, дед по матери прокаженного короля, убежал из плена, переплыл Евфрат и чудом добрался до своих. Во множестве были развешены добытые у магометан бунчуки и стяги, копья и шлемы. Обращала на себя внимание отлитая из золота детская фигурка ростом в полтора локтя – дар Балдуина II, сделанный во дни печали, когда отдавал он любимую младшую дочь Иветту (ныне седую игуменью) Нур-ад-Дину в заложницы. Таинственно поблескивали надгробья – запечатленные в камне иерусалимские короли либо стояли в боевых позах, либо почивали спокойно, оберегаемые расположившимися в их ногах львами. Благочестивый Готфрид; брат его мудрый Балдуин I; родич их и товарищ Балдуин II дю Бург; его зять Фулько Анжуйский; Балдуин III и Амальрик… Деяния минувших семидесяти девяти лет, сохраненные в камне на вечные времена.
Но не ради их славной памяти пришел сюда королевский внук и сын. Он не обращал на надгробья никакого внимания и даже не взглянул на место, приготовленное для него. Затерянный в немотствующей громаде храма, Балдуин чувствовал только одно: присутствие Бога, равнодушного к его горю.
Непостижимое величие Создателя и маленькая беда человека…
Творец и тварь…
Пронзительное дыхание вечности ощущается порою в местах пустынных – среди горных вершин, или на морской глади, или же в тишине огромного храма, в общем, везде, где беспомощный человек чувствует свою малость. И свое одиночество…
Тогда он оказывается с Богом лицом к лицу, тогда он говорит с Ним, как Моисей на горе Синай, плачет и жалуется, как Иов… Иов, вечный образ безвинной человеческой муки…
Бог и Иов…
Бессильно распростершись у входа в Святую пещеру, Балдуин, изнемогший от неправой кары, взывает к небу словами Иова:
…Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: «зачался человек!»…
…Да померкнут звезды рассвета ее: пусть ждет она света, и он не приходит…
…За то, что не затворила дверей чрева матери моей и не скрыла горести от очей моих!…
…Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева?…
…На что дан страдальцу свет, и жизнь огорченным душою?…
…Объяви мне, за что Ты со мной борешься?…
…Вспомни, что Ты как глину обделал меня и в прах обращаешь меня?…
…О, если бы верно были взвешены вопли мои, и вместе с ними положили на весы страдание мое! Оно верно перетянуло бы песок морей!…
…Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? и какой конец, чтобы длить жизнь мою?…
…Твердость ли камней твердость моя? и медь ли плоть моя?…
…Тело мое одето червями и пыльными струпами; кожа моя лопается и гноится. Дни мои бегут скорее челнока, и кончаются без надежды…
…Опротивела мне жизнь…
…Заступись, поручись Сам за меня пред Собою!…
…Где милосердие Твое?…
Словам человека Иова внимает наполненное Богом пространство. Шумит, точно огромная раковина. Наплывает рокот невидимых волн. Рокот переходит в бурю. Буря гнева Господня обрушивается на чадо праха, простертое в прахе.
…Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?…
…Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь…
…Кто положил меру ей, если знаешь? Или кто протягивал по ней вервь?…
…Кто затворил море воротами, когда оно исторглось, вышло как бы из чрева, когда Я облака сделал одеждою его и мглу пеленами его?…
…Давал ли ты когда в жизни своей приказания утру и указывал ли заре место ее?…
…Нисходил ли ты во глубины моря, и входил ли в исследование бездны?…
…Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной?…
…Входил ли ты в хранилище снега и видел ли сокровищницы града?…
…Есть ли у дождя отец? или кто рождает капли росы?…
…Из чьего чрева выходит лед и иней небесный – кто рождает его?…
…Знаешь ли ты уставы неба?…
…Можешь ли посылать молнии, и пойдут ли они, и скажут ли тебе: «вот мы»?…
…Будет ли состязающийся со Вседержителем еще учить?…
Грозными шумами наполняется пространство Божьего храма. От них сжимается сердце, леденеют чувства. На что ты отважился, человек никчемный и глупый? Что твоя боль, твоя мука для Вседержителя? Для Того, Кто полагал основания земли? Кто ты пред лицом неохватной вселенной? Пыль дрожащая. Дрожа и смиряясь пред Его величием, говорили с Богом Моисей, Илия, Иов…
И Сын Человеческий в Гефсиманском саду…
И Сын Человеческий…
Словно осененный внезапной мыслью, Балдуин, приподнявшись с пола, ползет к темнеющему створу пещеры. Внутри, в душной нише, теплится неугасимая лампада. Каменное ложе высечено в твердой скале… Припав к нему, прокаженный кричит:
– Христе Боже! Боже страдающий! Единственный из богов, скорбевший смертельно! Познавший людскую муку! Сжалься надо мною! Сжалься!
…Ты сотворил мир, но не хотел муки, молился, чтобы Тебя миновала чаша страданий. Ты страдал телесно… Как человек! Как я! Страдал безвинно… Ты, Которому дана власть наделять здоровьем… Христе Боже, надели меня!
С плачем приникает Балдуин к камню, дрожит от отвращения к собственной немощи, просит:
