Вскоре послышался свист, сквозь который прорывалось какое-то тарахтение, – ученики уже знали, что это так едет австралийская трехколесная тележка с герцогом. Третьего дня он приезжал в школу и даже прокатил двоих учеников вокруг Сухаревской башни. Мало того – недорослю Трубецкому дал покрутить вертящуюся ручку на рогатине, коей его тележка управлялась. От поворота этой ручки она ехала то быстрее, то медленнее.

Вот из-за поворота показались конные преображенцы, за ними – три кареты, потом австралийская тележка, а замыкала процессию охрана герцога. Четверо огромных мужиков страхолюдного вида и пятеро совсем молодых пареньков, коих, если бы не форма да револьверы, от русских и не отличить.

Никитин окинул взглядом своих подопечных. Стоят ровно, на лицах подобающий случаю восторг.

Из остановившейся кареты спрыгнул царь, помог выбраться своей молодой жене. Повернулся к герцогу, который уже слез со своей таратайки, заглушил ее гремящий механизм и теперь направил на царскую чету какой-то небольшой черный ящичек с отростком спереди.

– Снято! – непонятно сказал австралиец, опуская свою коробочку, но государь показал на замерший строй учеников:

– А их? Без образованных людей России гибель, они же есть ее надежда, кою надлежит запечатлеть.

– Верно! Может, это будущие герои или вовсе ученые, – хмыкнул герцог и, направив свой ящик на учеников, скомандовал: – Всем замереть и смотреть на его царское величество! Все вольно. За снимками пусть кто-нибудь зайдет ко мне завтра от двух до трех пополудни. Что это такое? Вот как получите, так сами увидите. Петер, куда идти, кто тут у тебя командует?

– Данилыч, – обернулся к вылезшему из второй кареты Меншикову царь, – ты чего гостей на улице держишь? Чай, твой дворец-то, показывай, где кому садиться, что есть и пить. Постой, а князь-папу в Кремле не забыли?

– Да здесь он, сейчас выйдет, – усмехнулся Меншиков.

Ученики с недоумением смотрели, как два солдата вытащили из кареты какого-то мужика в венгерском кафтане, но, что удивительно, с бородой. Никитин же не удивлялся – знал, что это главный во Всепьянейшем Соборе Зотов. Полного его титула не всегда мог выговорить и сам Петр, а сокращенный звучал как «князь-папа».

Был он, похоже, пьян до изумления, не падал только потому, что его с двух сторон держали. Однако, услышав обращение, поднял голову, звучно икнул и возгласил:

– Сущие в отце нашем Бахусе возлюбим друг друга, братие! Благословляю – ик! – на подвиг во… во имя…

Но тут силы окончательно покинули оратора, и он уронил голову на грудь. Никитин, повинуясь знаку Меншикова, повел учеников внутрь дворца.

В большом зале стоял не один большой стол, а несколько средних. В центре – для царя, царицы и нескольких приближенных, в том числе герцога и странного заморского попа, про которого Никитину уже шепнули, что вскорости он начнет преподавать в Навигацкой школе. А потом этот поп сам подошел и подтвердил, что да, ему поручено вести два курса. Первый – баллистика, то есть наука о том, как летит снаряд из ружья или пушки. А вторую поп назвал невразумительно – «основы обществоведения». На робкий вопрос «что сие есть?» ответил почти как его герцог: «Узнаете в процессе учебы».

По бокам царского стола стояли два – для австралийцев чином пониже и для кукуйских немцев, коих сейчас было немного, всего шесть человек. Еще один был чуть в стороне, для ближних бояр, там главенствовал Ромодановский, остальные же чувствовали себя не в своей тарелке.

Наконец, близ стены располагался стол для солдат, куда отнесли и князь-папу, и последний – для учеников Навигацкой школы.

Праздник был веселый и шумный, но ближе к концу Сергей Завидов, лучший в школе по математике, набрался смелости и вопросил, почему им подносят только какое-то слабенькое вино, да к тому же еще и разбавленное.

«Слабенькое-то оно слабенькое, – с неудовольствием подумал Никитин, – а головки ваши еще слабее. Мог бы у меня потихоньку спросить, а он, дурак, гаркнул так, что даже царь обернулся». И герцог встает и к их столу идет – неужели сейчас бить начнет? Но он просто подсел к ученикам и поинтересовался:

– Вино, говоришь, слабовато? Так ведь крепкое – оно на неокрепшие мозги очень вредно действует. На князь-папу посмотри, если не веришь. Он как от рождения был не сильно велик умом, так сейчас вообще последний пропил. Полезный, конечно, человек, но царю одного такого хватит – целого плутонга не требуется.

Вот тут бы Сереже и замолчать, но он, ободренный ласковым тоном герцога, заспорил.

– Значит, так, – прихлопнул ладонью по столу герцог, – задам-ка я тебе пару вопросов по математике. Ответишь правильно – можешь хоть спирт жрать стаканами, никто слова не скажет. Петер, подтверждаешь? Не сможешь – я лично в ваш кувшин еще пару стаканов воды долью. Итак, сначала вопрос легкий, для разминки. У прямоугольного треугольника катеты три и четыре сантиметра. Какова гипотенуза?

– Пять! – немедля ответил Завидов, даже чуть обидевшись, что его спрашивают про такие простые вещи. – По теореме Пифагора.

– Правильно. А теперь настоящий вопрос. То, что сумма двух квадратов тоже может быть квадратом, ты нам только что показал. А кубов? А четвертых степеней? Короче, решишь эту задачу в общем виде – и можешь пить все, что твоя душа пожелает, причем всю жизнь и бесплатно, за счет казны. Но пока не решил, лучше обходись разбавленным сухим вином или пивом.

Герцог вернулся на свое место.

– А ну как действительно решит? – с некоторым беспокойством спросил его Петр. – Тогда что?

– Тогда его будет ждать всемирная слава. И премия, которую я, пожалуй, сподоблюсь учредить специально для этого случая. Этой премии ему все равно не пропить: она будет немаленькой. Так что не волнуйся, не введет он твою казну в разорение. Впрочем, если у него действительно получится, то наверняка к тому времени ему будет не до водки. Ведь я предложил молодому человеку доказать великую теорему Ферма.

– Так что, эта задача вообще не имеет решения? – догадался царь.

– Еще как имеет, только на его поиски придется потратить лет двести пятьдесят, если не триста.

Праздник затянулся до глубокой ночи, закончившись под утро грандиозным фейерверком, который устроили австралийцы. Грохот и сверкание стояли неимоверные, перебудив всю округу, за исключением части гостей, к тому времени выкушавших крепких напитков сверх всякой меры. Но наконец пальба кончилась, гости частью разъехались, а частью легли спать во дворце Меншикова. Царь с молодой женой удалились в домик Петра. Однако часовые могли увидеть, как потом от дворца царского фаворита к дому герцога прошли двое – сам Алекс, но в сопровождении Александра Даниловича. И до рассвета в окнах второго этажа австралийской миссии горел свет, причем не такой, какой дают свечи, а яркий, будто там светили маленькие солнышки.

Вот и отгремела царская свадьба. Народ, кто проснувшись, а кто проспавшись, потихоньку куда-то засобирался.

Царь с молодой женой вскоре должны были выехать в действующую армию. Мне предстояло по мере сил помочь им в сборах, а потом потихоньку сворачивать манатки и плыть в сторону Орла на «Козлевиче», где пересесть на поезд и катить в Таганрог. Но время еще было: даже в самом холодном году лед на Азове появлялся не раньше середины декабря.

Утром после свадьбы, разбудив меня часов в одиннадцать, явился радист и сообщил, что нашим английским посольством получено письмо от Филиппа Пятого. Так что мне пришлось спешно выпить кофе и углубиться в чтение.

Сразу повеяло чем-то полузабытым – я даже поначалу не сообразил, чем именно. Но потом вник.

В будущем я довольно много читал, причем в основном фантастику. Не то что я так уж любил именно этот жанр, но ведь, кроме него, и читать-то было нечего! В советские времена альтернативой являлись производственные романы и мемуары всяких первых и вторых секретарей, которые они и сами-то вряд ли смогли бы прочесть. А потом пошла какая-то заумь – то ли постмодернизм, то ли еще хрен знает что, почему-то объявленная литературой. И море детективов типа «Слепой против Глухого», «Кривой против мафии» и «Мафия против по башке пыльным мешком Стукнутого». И чуть отличающаяся серия «Я – вор», «Я – бандит», «Я – гей». На таком фоне даже самые убогие фантастические произведения смотрелись вроде как и ничего. Но конечно, иногда случались исключения, особенно последние лет пять, когда массово поперли просто выдающиеся по бездарности шедевры, а дополнительный колорит им придавала глубочайшая неграмотность редакторов.