Но маневр оказался слишком сложным: она поворачивала его влево, а он начал разворачиваться вправо. И снова потерял равновесие. Стефани уже не могла остановить его падение. Он увлек ее за собой, и они бы непременно упали, если бы Деймиан не уперся спиной в стену. Его рука держала Стефани как в ловушке.

Она слышала неровный стук его сердца и ощущала под рукой, оказавшейся у него на груди, как вспотела его кожа. Стефани почувствовала на себе его взгляд, и ей стало очень неудобно. Подняв глаза, она увидела, что он откинул голову назад и смотрит на нее сквозь ресницы. Потрясающие ресницы! Густые, очень черные и слегка загнутые…

— Черт, — произнес он, — а вы ведь хорошенькая.

Его глаза закрывались. Стефани поняла, что этот человек теряет сознание.

— А вы — нет, — парировала она, поддерживая его руку на своем плече.

Он хрипло усмехнулся.

— Вот она, правда…

— Давайте я отведу вас к дивану в той комнате…

— Наверх в кровать…

— Да вам туда никогда не добраться. Ради Бога, делайте, что вам говорят.

— Слушаюсь, мэм.

Кое-как они преодолели гостиную и добрались до длинного дивана, на котором Стефани провела ночь. Девушка буквально выдернула из-под него одеяло — он рухнул на диван…

— Прикройте меня, — еле слышно проговорил он, — я замерзаю…

Стефани с радостью набросила на него одеяло. Ей еще не приходилось видеть такого красивого мужского тела, она понимала, что это неприлично, но все же на какой-то миг засмотрелась… прежде, чем накрыть его. Тип пещерного человека, одернула она себя, длинные волосы, небритое лицо, грубые черты, сплошные мускулы. Ей такие никогда не нравились. Но он, кажется, довольно безобиден.

— Ваш кофе — вы хотите, чтобы я его… Но Деймиан уже полностью отключился. Стефани устала от перетаскивания тяжестей — от кухни до дивана в гостиной путь неблизкий. Она упала в ближайшее кресло и задумалась, глядя на мужчину под одеялом.

Почему он был здесь в одиночестве? И особенно — в это время года, когда семьи собираются вместе, влекомые любовью, общими воспоминаниями и традициями.

Она сама с нетерпением ждала момента, когда доберется до дому.

Но этот человек не верит в Рождество. Нахмурившись, она вспомнила, как он сказал накануне: «Уходите. Я не праздную Рождество».

Обхватив себя руками, Стефани подалась к дивану. Почему, хотелось спросить ей человека, лежавшего перед ней, почему же вы не празднуете Рождество?

Даже во сне он выглядел недовольным. Ее взгляд притягивали его приоткрытые губы, по ним можно было сказать о твердости характера, хотя их чувственность в то же время говорила о другом.

Стефани вздохнула.

Больной заворочался и произнес что-то вроде «Эшли…», а потом снова погрузился в сон. Спал он почти до обеда.

Деймиан вспомнил, что утром сказал этой девушке, что она хорошенькая. Он ошибся. Сейчас, в полудреме, он незаметно наблюдал за ней. Стефани сидела на диване напротив, поджав под себя ноги и углубившись в чтение журнала. Она переоделась в изумрудного цвета свитер и темно-синие обтягивающие брючки, волосы были собраны сзади в хвост бархатной резинкой в тон свитеру. Взгляд его из-под ресниц отметил хрупкость ее сложения, нежный рисунок губ, медные отблески света в волосах. Она не просто хорошенькая, подумал он, она по-настоящему красива. Эта томная красота может незаметно покорить сердце неосторожного мужчины. Если бы Деймиан верил в Рождество и, соответственно, в чудеса, он бы подумал, что она — чудо, посланное ему свыше. Рождественское чудо.

Но если он во что-то и верил, так это в то, что Рождество с его чудесами существовало для других. Для кого угодно, только не для него.

Он прокашлялся:

— Вы еще здесь?

Она оторвалась от журнала, закрыла его и отложила на подушку.

— Ммм, — она выпятила пухлые розовые губки, — как вы себя чувствуете?

— Начинаю выздоравливать.

— Хорошо.

— Какое сегодня число? — Он потянулся и сцепил руки за головой.

— Двадцать четвертое.

— Уже? — Он слабо улыбнулся. — Так куда же вы направлялись вчера?

— Домой. На Рождество. — На Стефани были длинные серебряные сережки с крупными темно-зелеными камнями, которые очень шли к ее глазам. Когда она пожимала плечами, сережки раскачивались и поблескивали. — Меня ждут только сегодня, но я-то хотела сделать им сюрприз, приехав на день раньше.

— Им? Вашей семье?

— Ага. Они все живут в Рокфилде. Две бабушки, папа и мама, несколько тетушек и дядюшек, четыре брата, их жены и куча племянников и племянниц всех возрастов — от грудного младенца, который мучится животиком, до прыщавого подростка с проблемами переходного возраста.

Семья. Да, у этой женщины есть настоящая семья. Его пронзила зависть.

— И вы везете только одного плюшевого медвежонка?

Ее смех зазвенел, как ручеек по камушкам.

— Конечно, нет. У меня еще полно подарков в машине. — Он заметил, как искорки в ее глазах стали гаснуть. Почти не скрывая печального вздоха, она подошла к окну: ничего, кроме падающего снега. Стефани надолго замерла. В комнате повисла тишина, прерываемая лишь завываниями ветра да частым шелестом снежинок о стекло.

Стефани провела пальцами по запотевшему от ее дыхания стеклу.

— Вы торопитесь уехать, — сказал он. Стефани резко повернулась:

— Пока вы спали, я еще раз звонила в аварийную службу Грантема. Они приедут, только когда окончится метель и расчистят дороги. Я могу застрять здесь еще на одну ночь.

Деймиан откинул одеяло и встал. Он слегка качнулся, и Стефани устремилась к нему, но он справился сам.

— Все нормально, просто на секунду голова закружилась. — Он пересек комнату, подошел к ней и протянул руку: — Деймиан Макаллистер.

— Стефани Редфорд.

Сейчас, приблизившись, он снова почувствовал аромат ее духов. Легкий и одновременно волнующий, он навеял Деймиану мысли о мхе, розах… и медленных, чувственных поцелуях.

Он сглотнул, отпустил ее руку и провел большим пальцем по своей небритой щеке. Опасно думать о таких вещах.

— Пойду приму душ, — сказал он вслух.

— Я приготовлю чего-нибудь поесть.

— Но в кухне, кажется, пусто.

— Ну, не совсем, — слабо улыбнулась Стефани.

— Хорошо. — У него снова начинала кружиться голова.

Поднимаясь по ступенькам, он обнаружил, что насвистывает что-то, тут же оборвал свист и нахмурился. С раздражением он поймал себя на том, что пытался представить, как будет распускать эти отливающие медью волосы, позволяя им струиться между пальцами. И с еще большим раздражением уличил себя в том, что уже думает о тех чувствах, которые бы испытывал, оказавшись с этой женщиной на постели из мха и розовых лепестков и страстно ее целуя…

Впрочем, инстинкт говорил ему, что его гостья не из тех, кто соглашается на связь. Стефани красива и желанна, но она «порядочная девушка» и верит в такие ценности, как любовь, семья… и все им сопутствующее.

Верит в Рождество…

А он — нет.

Он шепотом выругался, открывая дверь своей комнаты. Нельзя, ни в коем случае нельзя ее целовать. Один поцелуй — и он уже не сможет ее забыть.

Слезы катились по щекам Стефани, и она неуклюже вытирала их рукавом свитера, стараясь не всхлипывать слишком громко. Она выключила радио.

Лучше бы и не включала. Конечно, в канун Рождества на всех волнах будет только рождественская музыка и пение.

И хотя услышанная песня была на немецком языке, чистота детских голосов церковного хора тронула ее до глубины души.

Стефани обожала Рождество и всегда была более эмоциональна в рождественские дни, чем обычно. А в этом году еще и разорванная помолвка…

— Пахнет вкусно.

Стефани застыла на месте. Макаллистер. В надежде, что стерла все следы недавних слез, она заставила себя улыбнуться и повернулась на голос. В дверном проеме стоял совершенно незнакомый человек. А впрочем, это был Макаллистер…

И она отнесла его к классу пещерных людей? Стефани оперлась рукой о стол. Сейчас чисто выбритое лицо его было образцом мужского совершенства — четко очерченные скулы, упрямый подбородок, глубокие морщины у рта. Волосы — черные и блестящие, как вороново крыло. А глаза — ясные и того же оттенка голубого, что и свитер из альпаки, небрежно заправленный в старые джинсы.