– У вас что-то прилипло, – он указал на ее губы, потом коснулся краешка собственного рта, – вот здесь.

Она немедленно провела пальцами по губам: к ним пристали крошки печенья. Смущенная, она смахнула их. Ну вот, теперь ей удалось блеснуть не только красноречием, но еще и опрятностью.

– Чудесный сегодня день, правда? – спросил он и вдохнул полной грудью. В холодном осеннем воздухе пахло прелой опавшей листвой и самыми стойкими из поздних цветов, уже прихваченных первыми заморозками. – Люблю осень.

Джози застыла, не отрывая пальцев от губ, словно загипнотизированная.

– И я тоже.

– Хочется выкинуть что-нибудь этакое, правда? – ухмыльнулся он. – Например, выйти из дома и… резвиться среди деревьев.

Эти слова рассмешили Джози. Адам посмотрел на нее с каким-то непонятным выражением. Как будто она его удивила.

– Ладно, до встречи, – произнес он наконец.

– Угу, – кивнула она. – Счастливо, Адам.

Она затаила дыхание (у нее была такая примета) и не дышала, пока он не спустился с крыльца и не перешел дорогу. Как только он оказался на другой стороне улицы и покинул ее мир, она вернулась в дом и вошла в гостиную. Хелена вытащила гладильную доску и готовилась гладить платья Маргарет.

– Сегодня принесли только каталог, – сказала Джози. – Я заберу его к себе, ладно?

– Постой-ка. – Маргарет прищурилась и с ног до головы окинула дочь взглядом. – Ты что, ездила к врачу в этой кофте?

О нет. Она же хотела снять кардиган, когда приехала.

– Да, – сказала она, потом поспешно добавила: – Но я не снимала пальто.

– Джози, я же еще в прошлом году просила тебя выбросить эту кофту. Ее столько раз стирали, что она села.

Джози попыталась улыбнуться.

– Но она мне нравится.

– А я говорю, что тебе нужно найти что-нибудь по размеру. Я знаю, ты обожаешь свои каталоги. Подыщи себе что-нибудь размером побольше. К тому же красный цвет тебе совершенно не идет. Вот я в твоем возрасте носила красное, но я же блондинка. Попробуй белое. Или черное.

– Хорошо, мама.

Джози развернулась и вышла из гостиной. Она поднялась к себе в комнату, уселась за стол и уставилась взглядом в стену. Потом машинально потянула за край кардигана.

– Ну и кто же он? – осведомилась из шкафа Делла Ли.

– Кто?

– Тот мужчина, к которому ты так спешила.

Джози немедленно выпрямилась. Она положила каталог на стол и раскрыла его, совершенно изумленная. Откуда эта нахалка обо всем узнала?

– Я не понимаю, о чем ты.

Делла Ли молчала, пока Джози грызла печенье и делала вид, что рассматривает каталог.

– Тебе кажется, что он завладел твоим сердцем, да? – произнесла она наконец. – Протянул руку и вытащил его из твоей груди. И бьюсь об заклад, он улыбается с таким видом, как будто ни о чем не подозревает, как будто понятия не имеет, что держит твое сердце в своих руках и что ты не можешь без него жить.

Никогда еще Джози не приходилось слышать ничего более верного, более метко сформулированного и более печального. Это было сродни впечатлению от церковного песнопения, когда слышишь его в первый раз, – это потрясение, это страх от того, что, оказывается, вопреки всем твоим убеждениям кто-то способен заглянуть тебе в душу. Джози недоверчиво покосилась на Деллу Ли.

– Ты удивляешься, откуда я знаю. Такие уж мы, девушки: когда мы любим, то отдаем все, что у нас есть. Ну так кто он?

– Так я тебе и сказала.

Делла Ли подалась вперед.

– Честное слово, я никому не расскажу, – произнесла она подкупающим тоном.

– Угу, и мы обе знаем, чего стоит твое честное слово.

– Прекрасно. Расскажешь, когда созреешь. Знаешь что, а ведь я могу тебе помочь. Точно, так я и сделаю. Я тебе помогу.

Делла Ли отклонилась обратно. Джози обдало запахом табака и речной тины.

– Ты не в том положении, чтобы кому-то помогать. Что с тобой случилось, Делла Ли? У тебя такой вид, как будто ты до сих пор не обсохла.

Делла Ли оглядела свой наряд, коснулась безжизненных, прилипших к голове волос.

– А, я и забыла, – сказала она. – Я тут немного искупнулась.

– Ты купалась в реке в такое время года? – поразилась Джози.

– Тогда эта идея показалась мне удачной. Вроде как последняя глупость перед тем, как уехать на север. – Делла Ли пожала плечами. – Что-то вроде искупления.

– Искупления чего?

– Много чего. Послушай, будь другом, съезди в закусочную в здании суда. Она в холле на первом этаже, напротив лифтов. Ее держит одна девушка, Хлоя Финли, она тебе понравится. Она такие сэндвичи с помидором и тремя сортами сыра делает – пальчики оближешь. Привези мне штучку, ладно?

Перед глазами у Джози все еще стояла Делла Ли, окунающаяся в холодные воды реки Грин-Коув в соответствии с ее представлениями о духовном очищении, и потому столь резкая смена темы застала ее врасплох.

– Ты что, хочешь, чтобы я поехала тебе за сэндвичем прямо сейчас?

– А что?

– А то, что в половине первого мы с мамой обедаем. Потом приедет наш финансовый консультант, мне нужно присутствовать. Потом я должна буду искупать маму и уложить в постель.

– Ну тогда завтра, – нимало не смутившись, сказала Делла Ли.

– Завтра я везу маму на маникюр и педикюр.

– А в четверг?

– В четверг у мамы заседание дамского клуба.

– Ничего удивительного, что у тебя столько путеводителей. Представляю, с какой скоростью ты рванешь отсюда, если тебе когда-нибудь удастся выбраться из этого беличьего колеса.

– Никуда я не рвану, – возмутилась Джози, потому что хорошим дочерям не полагалось уезжать от своих матерей. И кому какое дело, что она мечтает об этом каждый божий день. – А вдруг мне нравится такая жизнь? Такое тебе в голову никогда не приходило?

Делла Ли фыркнула.

Джози накрыла коробку из-под печенья крышкой, поднялась и поставила ее вместе с недоеденным пакетом кексов обратно в шкаф.

– Можешь есть все, что найдешь. Некогда мне кататься тебе за сэндвичами.

– Нет, спасибо. Я подожду.

– Долго ждать придется.

Делла Ли рассмеялась:

– Дорогуша, чего-чего, а времени у меня навалом.

Почти сто лет городок Болд-Слоуп[1] влачил жалкое существование, оживая лишь на летние месяцы, когда в него стекались измученные жарой богачи из северокаролинского Пидмонта.[2] Каждый год с наступлением холодов город впадал в спячку, летние домики и большая часть магазинов в центре стояли заколоченные. Местные жители перебивались овощами, которые заготавливали впрок, и деньгами, которые удавалось скопить за лето. К тому времени, когда сходил последний снег, они успевали изголодаться и ослабеть и с нетерпением ожидали возвращения отдыхающих.

Марко Сиррини катался на лыжах на северном склоне местной горы еще мальчишкой. Лыжи были старенькие, привезенные его отцом из Италии. Никто не знал, откуда взялось семейство Сиррини; они просто появились в городе в самый разгар зимы, приметные своими черными волосами, сияющими, точно угли на снегу. Они так и не смогли влиться в здешнее общество. Марко, впрочем, пытался. Зимой он водил стайки местных мальчишек в горы, учил их мастерить самодельные лыжи и кататься на них со склонов. За науку он брал с них мелочью, банками консервированных бобов и пряной красной капусты, которые они втихомолку таскали из скудных родительских запасов. Когда ему исполнилось девятнадцать, он решил, что пора двигаться дальше. Он пробудит Болд-Слоуп от зимней спячки! Дерзкий, не боящийся никакой работы и красивый той загадочной средиземноморской красотой, которая так отличала его от сдержанных горцев, он нашел инвесторов аж в самом Ашвилле и в Шарлотте, купил участок земли и собственноручно взялся за строительство лыжной базы, не обращая внимания на насмешки горожан. Они упорно цеплялись за сливки, картофель и давным-давно забытые баллады своих английских, ирландских и шотландских предков, некогда переселившихся в Южные Аппалачи. Их и так все устраивало. Перемены им были не нужны. На строительство ушло пятнадцать лет, но в конце концов горнолыжный комплекс «Лысый Косогор» все же был завершен и, к всеобщему изумлению, мгновенно стал пользоваться популярностью.