Кит нахмурился, не в силах переварить все сказанное.

– Мне она никогда не говорила. Впрочем, я так редко видел ее, когда вырос. Она умерла от оспы за год до смерти отца. Ты знал об этом, да?

Филипп утвердительно кивнул:

– Многим удается выздороветь, а Анна умерла. Я думаю, она умерла от сердечной боли из-за неудачного брака. Об этом слишком тяжело думать. Мне легче вспоминать ее здоровой и счастливой в моих объятиях, какой она была при каждой нашей встрече.

– Я считал ее слабой.

– Слабой?!

Кит почувствовал ярость в голосе Филиппа. Король Нищих возвышался над ним, сжимая кулаки. Взгляд его, только что нежный, когда он говорил о любви, стали жестким и холодным.

– Ты жаждешь маски Короля Нищих, – прошипел Филипп, – и ты смеешь называть другого слабым? Ты хочешь спокойно отойти в сторону, никому ничем не обязанный? Но за маской нельзя спрятаться от своих чувств! Одиночество преследует тебя. Оно неотступно и все страшнее с каждым годом. Я это знаю. И вижу его в твоих глазах.

Кит тоже рассердился:

– Я вовсе не прячусь! И вовсе не хотел твоей маски! Если помнишь, ты сам настоял, чтобы я ее взял. Это был твой выбор!

Филипп виновато отвернулся.

– Я не хотел говорить столь резко. – Он наклонился к жаровне и стал греть руки. – Я разволновался. Прости меня. Но помни мое предупреждение. – Граф посмотрел на Кита в упор. – Слишком уж тебе нравится роль Короля Нищих. Ты хочешь жизни беззаботной и радостной, после которой остается лишь пустота, как у твоего отца и брата. Тебе все равно придется от нее отказаться.

Кит не слушал его.

– Скажи мне, – с тревогой в голосе прошептал он, схватив за рукав графа, – скажи, я твой сын?

– Как я уже говорил, до твоего рождения мы были близки лишь однажды. Я сам часто задумывался нал этим вопросом, но ты родился через восемь месяцев. Слишком рано. Анна сказала, что ты не мой сын. И все же в чем-то мы очень похожи.

Кит подошел к зеркальцу, висящему на стене, и увидел озадаченное выражение своего лица. Он повернулся к Филиппу, сравнивая его черты со своими.

– Мы никогда не узнаем точно, течет ли в тебе моя кровь, – задумчиво произнес Филипп. – Но не это главное. Важно знать самого себя. И сейчас ты ищешь свою судьбу, и я заклинаю тебя продолжать. Ты найдешь ее. Но истинную свободу ты познаешь, лишь поверив в любовь, какая соединяла меня и твою мать.

Кит откинулся на спинку стула, отчаянно пытаясь успокоиться и примириться с прошлыми страданиями.

– Я должен обо всем подумать, – наконец устало сказал он. – Благодарю тебя за то, что сказал мне правду. Конечно же, я ценю дружбу. Но она не мешает моей свободе.

Филипп наконец улыбнулся.

– Я многого от тебя жду. Доверия, веры, приятия меня как Короля Нищих.

– Это я даю тебе с радостью.

– Вот видишь! – Филипп радостно улыбнулся. – Это и есть любовь. Между двумя мужчинами. Между мужчиной и женщиной. Она не обременяет, а дается с радостью.

Кит не мог успокоиться. Отвернувшись к зеркалу, он сражался с фантомами прошлого. «Любить женщину – это жертвовать своими интересами», – говорил ему внутренний голос. «Любить – значит разменивать свою жизнь на глупости и банальности» – так он думал раньше, но теперь ему хотелось освободиться от этих мыслей. Чьи слова? Его отца? Он не мог вспомнить. Но отца не было в живых, а человек, стоящий перед ним, любил его как сына. Отец же, который Кита вырастил, никогда никого не любил.

– Помолимся, – Филипп повернулся к серебряному кресту на стене. – Надо захватить донесение. Мы должны быть готовы к прибытию испанского корабля.

Кит еще не оправился от потрясения, но, последовав за Филиппом, встал на колени. Скрипнул кожаные сапоги. Филипп перекрестился. Кит прикрыл лицо ладонью.

Вдруг гулкий залп сотряс воздух. Оба вскочили на ноги. Юнга ворвался в каюту без стука.

– Пушки стреляют! – завопил он. – Там два корабля!

– Испанских? – гаркнул граф, выбегая на палубу. Кит спешил за ним.

– Не знаю наверное, господин.

Они выскочили на палубу. Вдали большой галеон преследовал маленький корабль. Кит выхватил бинокль. На девственной белизне парусов большого корабля он увидел кровавый испанский крест. Сердце его забилось, рука нащупала кинжал.

– Я пойду за донесением. – Он повернулся к Филиппу. – Прошу тебя заняться вторым кораблем. Я уверен, там что-то очень важное, иначе испанцы не стали бы его преследовать. Похоже, это английский корабль.

Кит вновь поднес бинокль к глазам, и у него перехватило дыхание. Сжимая рукоятку кинжала, он выдохнул:

– Проклятие!

Как он мог позволить застать себя врасплох! Он следил за испанцами… Вновь нахлынули воспоминания, ибо он узнал английский корабль. Это была «Чаша», на борту которой находилась его Роз.

Кит вспомнил Западный Лалуорт, их страстный поцелуй, ее чарующую улыбку, когда он поверил свою тайну, ее последние слова, от которых замирало сердце: «Может быть, и да, но лучше бы мы никогда не встречались». К черту ее отказ!

– Есть. Я захвачу его, – ответил Филипп, не замечая смятения Кита. – Я не позволю ему уплыть в Антверпен. Если он интересен испанцам, то может быть интересен и мне. Приготовиться к бою! Очистить палубы! Пушку держать наготове, стрелять только по моей команде! Мы должны напугать английский корабль и заставить сдаться. «Смельчак» займется испанцами.

Кит старался не думать о Розалинде. Сейчас надо выиграть битву. Он послал двух матросов приготовить шлюпку.

– Я отправляюсь на «Смельчак», – он протянул руку Филиппу. – Успеха тебе!

– И тебе! – Филипп пожал ему руку, потом стиснул Кита в объятиях. – С Богом.

Розалинда в волнении ходила по каюте, не зная, что делать. «Чаша» неслась по воде, как птица. И все-таки ее скорость была недостаточна…

– Надо что-то делать… Надо что-то делать… – шептала она, терзая распущенные косы.

Испанский корабль преследовал их. Роз увидела его с кормы – во время прогулки. Маленькое пятнышко неотступно надвигалось с ужасающей скоростью. А нагруженная «Чаша» не может идти быстрее… В бинокль ей удалось увидеть название: «Гран Грифон». Тренчард?…

Раздался страшный взрыв. За ним последовал глухой звук, сотрясший «Чашу». Боже праведный, в них стреляют! Розалинда решилась: схватила рулетку и веревку, вложив в карман. Остальное снаряжение спрятала под накидкой.

Розалинда бросилась к капитану.

– Стреляйте! – приказала она, стараясь перекричать грохот. – Испанцы атакуют нас! Стреляйте в их мачты!

Капитан Уэллхам рассеянно взглянул на нее и продолжал отдавать свои приказы. Как тщетно пытался он уговорить девушку вернуться домой! В Дувре он простоял несколько часов, умоляя ее возвратиться в Лалуорт. Она и слушать не хотела! Стремилась в Антверпен и сулила ему столько золотых монет, что он не мог отказаться…

Господи помилуй, мрачно подумал он. Надо было оставить ее в Дувре. Теперь же, когда испанцы начали стрелять, эта сумасшедшая выскочила из каюты! Если испанцы не потопят их, убьют всех мужчин, а ее возьмут в плен. А она так беспечна! Хотя, безусловно, знает море – в этом он уже убедился! Но сейчас некогда разговаривать с ней.

– Слышите, капитан? – крикнула Розалинда, но он не слушал.

Кто же, кто поймет, что надо стрелять с кормы, – ведь бортовые орудия пришли в негодность?! Она бросилась к люку, рванула кольцо и чуть не упала с лестницы, ибо корабль накренился от нового взрыва. Еще одно прямое попадание.

– Оттяните пушку назад! Наклоните ее, мы собьем мачту испанцев!

Матросы глядели на нее с изумлением. Все хорошо знали ее – половину экипажа наняла госпожа Кэвендиш в Пуле и платила им жалованье, поэтому они беспрекословно выполняли ее приказы. Но до сих пор команды касались лишь груза, теперь же она приказывала им сражаться. На палубе воцарилось молчание.

– Да ей-богу, – закричал наконец кто-то, – смотрите, что они с нами делают! Будем сражаться!