В Икике не было ни аргентинских, ни каких-то иных судов, поэтому оставаться в порту было совершенно бесполезно, и мы решили тормознуть первый же грузовик, который направлялся в Арику.

Долгие километры пути от Икике до Арики проходят череду постоянных подъемов и спусков, и голые плоскогорья сменяются долинами, по дну которых бегут узенькие речушки, — воды в них едва хватает, чтобы по берегам могли расти чахлые деревца. В этих исключительно засушливых степях днем стоит испепеляющая жара, но к вечеру становится намного прохладнее, что, с другой стороны, характерно для любого пустынного климата; в этих краях по-настоящему впечатляет мысль о Вальдивии, который с горсткой своих людей проезжал по 50–60 километров без единой капли воды или хотя бы кустика, в тени которого можно было бы укрыться в самые жаркие часы. Знание мест, где проезжали эти конкистадоры, автоматически превращает подвиг Вальдивии и его людей в один из наиболее впечатляющих эпизодов испанской колонизации, безусловно превосходящий деяния тех, кто остался в истории Америки лишь потому, что более удачливые деятели в конце своих военных авантюр завоевывали богатейшие царства, превращавшие в золото пот конкисты. Действия Вальдивии представляют собой никогда и никем не описанное страстное желание человека найти место, где он мог бы использовать свой неопровержимый авторитет. Фразу, приписываемую Цезарю, о том, что он предпочел бы быть первым в скромной альпийской деревушке, чем вторым в Риме, с меньшей выспренностью, но с гораздо большим правом можно применить к эпопее завоевания Чили. Если неукрощенный арауканец рукой Кауполикана отнял жизнь конкистадора, то вряд ли его последние мгновения походили на смерть затравленного зверя. Не сомневаюсь, что, припоминая прожитую жизнь, Вальдивия нашел в ней полное оправдание своей гибели как самодержавного повелителя воинственного народа, поскольку принадлежал к тому особому типу людей, которые появляются через определенные промежутки времени и в которых неограниченные авторитет и власть суть неосознанное стремление, иногда заставляющее казаться естественными перенесенные ради него муки.

Арика — небольшой симпатичный порт, еще не утративший памяти о своих прежних хозяевах, перуанцах, — образует нечто вроде переходного пункта между двумя странами, такими различными, несмотря на географическое соседство и общие корни.

Холм со срезанной верхушкой, гордость города, поднимается над ним всей своей впечатляющей массой на стометровую высоту. Пальмы, жара и субтропические фрукты, которыми торгуют на рынках, делают Арику похожей на нечто вроде карибского города, полностью отличного от своих сородичей, расположенных несколько южнее.

Врач, выказавший нам все презрение, какое зажиточный и экономически стабильный буржуа может испытывать к парочке бродяг (пусть и с научным званием), разрешил нам заночевать в городской больнице. Рано утром мы поспешили покинуть это малогостеприимное место, чтобы направиться прямо к границе и ступить на территорию Перу. Прежде чем исчезнуть, мы на прощанье искупались в Тихом океане (с мылом, мочалкой и прочими делами), отчего в Альберто проснулось давно дремавшее желание съесть какого-нибудь морского моллюска. И мы начали мирно искать на берегу съедобные ракушки и разные водоросли.

Наконец мы съели нечто желеобразное и соленое, но это не утолило нашего голода, не удовлетворило причуды Альберто и не принесло нам никакого, даже мальчишеского удовольствия, поскольку желе, больше похожее на слюни, было достаточно неприятно на вкус, а в чистом виде, без приправы, и того хуже.

Отобедав, мы вышли в свое обычное время, чтобы по берегу дошагать до границы; однако нас подсадила какая-то курносая девчонка, и до погранзаставы мы добрались с полным комфортом. 1 км мы встретили таможенника, который работал еще на границе с Аргентиной, поэтому, зная и понимая нашу страстную любовь к мате, дал нам кипятку, больито и, что самое главное, машину, которая должна была довезти нас до Такны. Крепко пожав нам руки и повторив выспренний набор общих мест об аргентинцах в Перу, на другой стороне границы нас любезно встретил командир перуанского погранотряда, и мы попрощались с гостеприимной землей Чили.

Ведя эти путевые заметки со всем пылом первопроходца, по свежим следам пережитого, я записал несколько экстравагантных мыслей и в целом, полагаю, был весьма далек от научно обоснованных суждений. Так или иначе сейчас, когда прошло уже больше года, я не смог бы передать свое сиюминутное представление о Чили; предпочитаю поэтому обобщить написанное ранее.

Начнем с того, что касается нашей специальности — медицины: общее состояние чилийского здравоохранения оставляет желать много лучшего (потом я узнал, что оно намного превосходило подобное же состояние в других странах, с которыми мне довелось познакомиться). Полностью бесплатные больницы крайне немногочисленны, и в них можно увидеть такого рода объявления: «Почему вы жалуетесь на недостаток внимания, если никак не содействуете поддержанию этой больницы?» Кроме того, на севере обычно оказывают бесплатный уход, но здесь пальму первенства крепко удерживают пенсионеры; начиная с тех, кто получает смехотворно маленькие пенсии, — что правда, то правда, — до подлинных монументов узаконенному воровству. На руднике Чукикамата рабочие, пострадавшие в результате несчастного случая или больные, получают медицинский уход и больничную помощь за пять чилийских эскудо в день, но люди, напрямую не связанные с фабрикой, платят в день от 300 до 500 эскудо. Больницы бедные, повсюду нехватка медикаментов и соответственно оборудованных палат. Мы видели плохо освещенные и даже грязные операционные, причем не где-нибудь в деревушках, а в самом Вальпараисо. Инструментария не хватает. Уборные очень грязные. Понятия о санитарии в народе самые примитивные. В Чили существует (позже я видел это практически по всей Америке) привычка выбрасывать использованную гигиеническую бумагу не в унитазы, а на улицу, на пол или в поставленные для этого ящики.

Социальное положение народа в Чили хуже, чем в Аргентине. Вдобавок к низким заработкам, на юге существует еще и недостаток рабочих мест, а социальная защита очень слаба (однако намного лучше, чем на севере Южной Америки), что вызывает повальную чилийскую эмиграцию в Аргентину в поисках обетованной страны золотых россыпей — миф, который умелая политическая пропаганда успела внушить обитателям западной стороны Анд. На севере рабочим медных, селитряных, серных, золотых и прочих рудников платят больше, но жизнь здесь намного дороже, часто не хватает предметов первой необходимости, а климатические условия в горах очень суровые. Помнится, как выразительно пожимал плечами начальник рудника в Чукикамате, отвечая на мои вопросы о компенсациях, выплаченных семьям 10 ООО или более рабочих, похороненных на местном кладбище.

Картина политической жизни очень запутанная (об этом уже писалось в связи с выборами, победу на которых одержал Ибаньес [4]), есть четыре претендента на пост главы правительства, среди которых, похоже, лидирует Карлос Ибаньес дель Кампо; это отставной военный с диктаторскими замашками и политическими взглядами, похожими на взгляды Перона [5], успевшего внушить народу мечту о «твердой руке». Действия его связаны, в первую очередь, с Народно-социалистической партией, к которой присоединяются более мелкие фракции. На втором месте, с моей точки зрения, находится Педро Энрике Альфонсо, официозный кандидат, ведущий двурушническую политику: он хочет дружить с американцами и в то же время заигрывает с другими политическими партиями. Правые силы возглавляет Артуро Матте Ларраин — важная персона, зять покойного президента Алессандри, — рассчитывающий на поддержку всех реакционных сил населения. На последнем месте Сальвадор Альенде, кандидат Народного фронта, пользующийся поддержкой коммунистов, которые потеряли 40 ООО избирательных голосов — число лиц, лишенных права голосования за принадлежность к этой партии.