— Ага, — смелее ответила девушка и сделала еще один глоток.

— Сам собирал… Целебный отвар… Сорок трав… Вкуснотища… Этим и спасаюсь от всех болячек, — с гордостью заявил истопник, — Ну, а теперь говори, зачем пришла? — спросил хозяин котельной, взяв кружку в руки, и удобно устраиваясь прямо на полу, чтобы начать чаепитие.

— Мне бы со старцем Анатолием поговорить, — робко спросила девушка.

— Нашла с кем говорить, с радио лучше поговори и то толку больше будет, — сердито заявил истопник, — Заняться вам, что ли, больше нечем, кроме как праведного человека от молитв за нас, грешников отвлекать?

— Мне очень надо, — с мольбой в голосе сказала девушка и всхлипнула.

— Всем надо, — меланхолично заявил истопник, — ты чай-то пей.

Девушка снова отхлебнула из чашки.

— Горе, что ли какое? — спросил заинтересованно истопник.

— Ой, горе, еще какое горе… — вдруг заревела, что есть мочи девица, — уж такое горе…

— Ладно, не реви, пойду, спрошу, может выйдет. Хотя вряд ли, не в духе он сегодня.

— Вы уж попросите его, а уж я в долгу не останусь, — всхлипывая, сказала девица и протянула к истопнику руку ладонью вверх.

На ладони лежала аккуратно сложенная трешка.

— Убери, дура, — приказал истопник, скорчив брезгливую гримасу, — если денег много отдай лучше тем, кто нуждается.

— Извините, — сказала девушка, покраснев, и зажала деньги в кулачке так, что их не стало видно.

— Кого только не нарожают, — пробурчал себе под нос истопник и пошел к двери, но не к той, что ведет на улицу, а к другой, которая была расположена в противоположной стене котельной.

Когда истопник скрылся за дверью, девушка с облегчением вздохнула, отерла платочком слезы с глаз и, прихлебывая из кружки отвар, стала разглядывать интерьер котельной.

Вдруг дверь, за которой скрылся хозяин котельной, распахнулась, и на пороге появился сам истопник, на лице его было крайнее недовольство. Живот под рясой выпирал, как у беременной бабы. Истопник закрыл за собой дверь и несколько раз прошелся по котельной как по подиуму, демонстрируя удивленной девушке свой выпиравший под рясой живот.

— Ну, чего уставилась? — вдруг грубо спросил он. — За благословлением на убийство приехала? Вот тебе, а не благословление, — и истопник ткнул в лицо оторопевшей девушке кукиш.

Девушка уронила чашу с отваром на пол и зарыдала в голос. Какое-то время истопник наблюдал за плачущей девушкой, потом сказал более мягким голосом.

— Ну, чего сырость разводишь, чай у меня здесь котельная, а не водопровод.

— Пожалуйста, батюшка миленький, испросите у старца благословление на аборт, — сквозь слезы стала умолять девица.

— Сама не знаешь, о чем просишь… Ты же в ад собралась и меня с собой утащить хочешь? — строго сказал истопник.

Вдруг гостья бухнулась перед истопником на колени.

— Знаю батюшка, все знаю, — глотая слезы, настаивала девица, — ежели я его рожу, меня же никто замуж не возьмет. Кому я с дитем сдалась…

— А тебя и так никто не возьмет, — вдруг заявил истопник.

Девушка перестала рыдать и, всхлипывая, удивленно уставилась на истопника.

— Не будет у тебя никогда счастья в браке, так тебе на роду написано, зато ребенок будет, утешение опять же… А так будешь клясть себя всю жизнь, что дите невинное убила.

— Вы-то откуда знаете, вы же не старец? — все более изумляясь, спросила девушка.

— Ну и что, что не старец, а может, я сам человека убил, — вдруг с тоской в голосе сказал истопник.

Тут гостья уставилась на истопника совершенно ошалевшими глазами.

— И это, с колен встань, — наставительно продолжал говорить истопник уже спокойным голосом. — На коленях надобно перед Господом стоять, а не передо мной.

Девушка испуганно поднялась с колен.

— А теперь вон отсюда, и чтобы ноги твоей на острове больше не было, ясно?..

Девушка не двигалась с места, испуганно глядя на истопника.

— Я кому сказал?! — прикрикнул на нее истопник. — Ну-ка быстро отсюда…

Гостья торопливо выбежала из котельной.

Истопник глубоко вздохнул, как человек, который только что закончил трудную работу и поднял чашку, брошенную на пол гостьей. Потом достал из-под рясы комок грязной ветоши, при помощи которого он сделал себе живот, и положил на полку вместе с чашкой. Но тут его снова начал трясти сухой кашель. Откашлявшись, истопник взял с чурбачка свою, еще нетронутую чашку с отваром и принялся пить из нее большими глотками. В этот момент в дверь постучали.

— Ну, заходи, заходи, чего стучишь, не в поликлинике, — крикнул истопник.

Дверь открылась, и на пороге показался молодой священник в длинной аккуратно наглаженной рясе, которая даже придавала его стройной, гибкой фигуре некоторую элегантность. У юноши было почти детское лицо, обрамленное светлым пухом. Кожа его была удивительно белой. Светлые глаза смотрели кротко.

— Экий красавец, — всплеснул руками истопник, — прямо ангел во плоти. Не, не ангел, — поправился он, — на бабу похож.

От этих рассуждений, произнесенных вслух, юноша густо покраснел.

— О, зарделся, как красная девка, — продолжал подшучивать над юношей истопник, — ладно, говори — зачем пришел, а то некогда мне тут с тобой…

— Пришел просить благословления старца Анатолия для продолжения своего служения в Москве на подворье патриарха в центральном архиве…

— Рукоположен? — прервал речь молодого человека истопник.

— Да, две недели назад… — смущено сказал юноша.

— Я и сам вижу, что две недели, — важно сказал истопник, — Так вот что я тебе скажу «две недели» — не о чем тебе со старцем Анатолием разговаривать. Потому что старец Анатолий с карьеристами не разговаривает.

— Какой же я карьерист? — вдруг гордо выпрямился юноша и посмотрел в прямо в глаза истопнику, — Я учился, был лучшим на курсе, теперь служить хочу…

— Гордыни в тебе много, — тихо сказал истопник, а потом продолжил громче, — ты ж через годок в монахи решил записаться, верно?

— Ну, решил, а что здесь такого, вы вон тоже монах.

— Да какой я монах, так, одно название, — улыбнулся истопник, — а ты, я вижу, в митрополиты метишь.

— Ну и что, что мечу, — честно признался юноша, — Разве это плохо, возвыситься духом и помогать слабым прозорливым советом…

— И зваться ты будешь — владыка «две недели», — продолжал подтрунивать над юношей истопник.

Но юноша, не обращая внимания на шутки истопника, продолжал развивать свою мысль.

— Кто-то должен принимать решения, и вести паству за собой, своим подвигом внушая уверенность слабым и сомневающимся…

Он говорил вдохновенно; видимо, эти мысли давно роились в его голове, и сейчас он разворачивал перед истопником весь план своей жизни.

— Так ты, поди, и в патриархи выбьешься? — спросил с усмешкой истопник.

— Я не обижаюсь на вас за ваши слова. Может, вы и правы, я знаю, я гордый, это мой грех, с которым я борюсь и неустанно совершенствуюсь.

— Ну, и как, чья берет? — продолжал насмехаться над юношей истопник.

— А вот вы, в чем ваше служение? — продолжал говорить неугомонный юноша.

— Да ни в чем, так пустяки — уголек в печь кидаю, да келейничаю потихоньку у отца Анатолия.

— Неужели вам никогда не хотелось совершить какой-нибудь подвиг, стать подвижником или поселиться в скиту?

— Куда уж нам, в лаптях да по паркету, — с ухмылкой ответил истопник.

— Вот, — загорелся юноша, — все мы так, никто не хочет взваливать на себя ноши, все ждут, что кто-нибудь другой придет, да и все сделает за нас.

— А пострадать не желаете?.. Для того, чтобы людей за собой вести пострадать требуется.

— Что же и пострадаю, если Господь приведет, — гордо ответил юноша.

— Тоже мне герой, пузо с дырой. Ты, ежели я не ошибаюсь, не в пустынь, а в столицу собираешься.

— Ну и что, в столице тоже слово Божие нужно, — продолжал проповедовать молодой священник.

— Это верно, среди людей-то оно сложнее спасаться, чем одному в чистом поле. В чистом поле завсегда греха меньше. Да… — вздохнул истопник, — ладно, понравился ты мне, рассмешил меня старика, пойду, похлопочу за тебя перед отцом Анатолием, но на многое не рассчитывай.