— Скотт… где Скотт? — спросила Люсиль.

— Ну откуда же мне знать, где Скотт, — негромко произнесла Эрика и повернулась ко мне.

— Наверняка напоил ее и смылся. Лео, ее нельзя здесь оставлять. Она сама не дойдет.

В результате Эрика отправилась к нам на Грин-стрит, чтобы отпустить Грейс, которая сидела с Мэтом, а я повез Люсиль на такси домой. Мы приехали на пересечение 3-й улицы и участка между авеню А и Б. К тому времени Люсиль немного протрезвела. Стоя перед запертой дверью подъезда, она пыталась нашарить в сумке ключ и вставить его в замок. Руки по-прежнему почти ее не слушались, но я видел, что она мало-помалу приходит в себя. В тесной квартирке на втором этаже было тихо, только где-то капала из крана вода. На диване валялась одежда, на столе громоздились бумаги, по полу были разбросаны детские игрушки. Люсиль в изнеможении рухнула на диван и посмотрела на меня. Ее прическа развалилась, и волосы длинными прядями повисли по обеим сторонам раскрасневшегося лица.

— Марк сегодня у Билла? — спросил я.

Люсиль кивнула. Она каким-то ощупывающим жестом провела рукой по волосам, словно не совсем понимая, что с ними делать.

— Спасибо большое, — произнесла она.

— Да ладно, — отмахнулся я. — Ну как, полегчало? Может, я могу как-то помочь?

Она вдруг стиснула мою руку.

— Ничего не надо. Просто посидите немного.

Мне совершенно не улыбалось с ней сидеть. Было далеко за полночь, от шума на банкете я страшно устал и хотел домой, но я послушно опустился на диван рядом с Люсиль.

— Мы ведь после Техаса так с вами толком и не поговорили. Ну, как ковбои, оправдали ожидания?

Она улыбнулась. Ей очень шло это состояние подшофе. Черты лица не спешили приобретать былую замкнутость, и улыбка получилась куда более открытой, чем обычно.

— Я их и не видела. Из моих знакомых больше всех на ковбоя был похож Джесси. Он хотя бы иногда надевал ковбойскую шляпу.

— А кто такой Джесси?

— Мой студент. И любовник. У нас все началось, когда я редактировала его стихи. Он был настолько НЕсогласен с моей правкой, так злился, что меня это заинтриговало.

— Значит, вы в него влюбились?

Люсиль пристально посмотрела мне в глаза:

— Я была сильно заинтригована. Однажды даже следила за ним два дня подряд. Хотела узнать, чем он занимается без меня. Он не знал, что я за ним слежу.

— Думали, он вам изменяет?

— Нет.

— И что же он без вас делал?

— Катался на мотоцикле. Читал. Разговаривал с квартирной хозяйкой, размалеванной блондинкой. Ел. Смотрел телевизор, причем больше, чем нужно. Однажды ночью я спала в его гараже. Мне очень понравилось, потому что он ничего не знал. Я тайком приехала в его дом, немного посмотрела на него через окно, потом спряталась в гараже и легла спать, а утром уехала еще до того, как он проснулся.

— Но это же неудобно.

— Почему? Там был брезент.

— Вообще, это похоже на любовь. С легким оттенком безумия, но все равно, по-моему, это — любовь.

Люсиль прищурилась. Ее узкое лицо внезапно побледнело, под глазами обозначились тени. Все так же пристально глядя на меня, она покачала головой и медленно произнесла:

— Нет. Я его НЕлюбила, но мне хотелось быть с ним рядом. Однажды, еще в самом начале, он сказал мне, чтобы я уходила, но на самом деле он этого не хотел. Он просто злился. Я тогда ушла. Он побежал за мной, я вернулась, и мы снова были вместе. Потом, через несколько месяцев, он еще раз попросил меня уйти, причем очень спокойно. Он говорил искренне, я это понимала, но сама не уходила, пока он не выставил меня за дверь.

Я молча смотрел на нее, недоумевая, зачем она мне все это рассказывает. Что это было: стремление поломать голову над вопросом без ответа "что такое любовь?" или роспись в собственной бесчувственности? Почему она описывает такие интимные и, безусловно, унизительные для себя подробности, словно это задачки из начального курса логики? Я смотрел в ее прозрачные голубые глаза. Их холодная незамутненность одновременно трогала меня и бесила. Мне вдруг захотелось ее ударить. Или поцеловать. Сделать что-нибудь, только бы дать выход этому бешеному порыву, этому безумному желанию разбить тонкую ледяную корочку, покрывающую ее бесстрастный лик. Я наклонился к ней, Люсиль ответила мгновенно. Она обхватила меня за плечи, притянула к себе и поцеловала в губы. Я тоже поцеловал ее, чувствуя, как язык Люсиль проникает мне в рот, все глубже и глубже. Ее напористость поразила меня, я бы никогда не подумал, что она на такое способна. Но я уже не в состоянии был размышлять о мотивах чьих-либо поступков. Мои пальцы лихорадочно расстегивали пуговицы ее платья. Я ощутил ее губы у себя на шее: легкое прикосновение языка, а потом зубы, впивающиеся в кожу. Этот укус был как разряд электрического тока, он словно просил: "Сделай мне больно!" Люсиль не нужна была ласка. Она, должно быть, с самого начала поняла, что мое желание замешено на ярости. Я сгреб ее за плечи и швырнул на диван. Люсиль жадно хватала ртом воздух. По лицу ее блуждала улыбка, слабая, едва заметная, но все равно улыбка, и в глазах горел торжествующий огонек, который меня только подхлестнул. Я задрал ей платье, пытаясь стянуть с нее колготки и белье. Она помогла мне и отшвырнула ногой в сторону полупрозрачный бежевый ком. Не раздеваясь, я дернул вниз молнию на брюках. Мои руки грубо шарили по бедрам Люсиль, раздвигая ей ноги. Когда я вошел в нее, она всхлипнула и больше не издала ни звука, молча впиваясь мне пальцами в спину и бешено выгибаясь навстречу моему телу. Я хрипел, моя кожа стала липкой от испарины. Воздух вокруг казался теплым и влажным, и я чувствовал терпкий аромат — возможно, так пахли ее духи или туалетное мыло, — к которому примешивался застарелый запах квартирной пыли. Все произошло очень быстро. Она сдавленно вскрикнула. Через мгновение у меня тоже наступил оргазм — и вот мы уже снова сидим рядом на диване.

Люсиль встала и вышла из комнаты. Едва за ней закрылась дверь, как меня пронзило раскаяние, острое, как железный шкворень. Люсиль вернулась с темно-коричневым полотенцем в руках. Я вытерся. Никогда еще собственное тело не казалось мне таким неповоротливым. Я чувствовал себя танком, у которого кончилось горючее.

В ванной я с мылом вымыл пенис. Вытираясь точно таким же коричневым полотенцем, я чувствовал, как между мною и тем, что сейчас происходило и происходит, разверзается пропасть и на самом деле меня уже давно нет в квартире. Всего несколько минут назад я желал Люсиль отчаянно и искренне. Я подчинился этому желанию, и оно стало для меня источником наслаждния, но теперь наша физическая близость казалась чем-то далеким, бледным подобием себя самой. Натягивая брюки, я вспомнил, как Джек однажды сказал: "Любой мужик — заложник собственного члена". Только, по-моему, это придумал не он, а художник Норман Блюм. Тем не менее слова звучали у меня в голове, когда я тупо разглядывал стоявшие на подзеркальнике баночки с ночными кремами и ярко-голубой мазок зубной пасты, засохший на краю раковины.

Пробыв в ванной неподобающе долго, я наконец вернулся в комнату. Люсиль в незастегнутом платье все в той же позе сидела на диване. Я почувствовал непреодолимое желание извиниться, но понимал, что делать этого нельзя. Говорить о том, что я сожалею, было бы по меньшей мере бестактно. Я сел рядом, взял Люсиль за руку и начал мучительно строить в голове первую фразу: "Я люблю Эрику… Я сам не знаю, как так получилось… Поймите, Люсиль, это не… Нам нужно серьезно поговорить…" Я отбрасывал одну банальность за другой и в результате молчал как дурак.

Люсиль посмотрела на меня:

— Лео…

Каждое ее слово звучало медленно и отчетливо:

— Я никому ничего не скажу.

Она смерила меня взглядом и плотно сжала губы. Я невольно почувствовал огромное облегчение, хотя мне ни на секунду не приходило в голову, что Люсиль захочет поделиться с кем-то подробностями случившегося. Но в следующее мгновение я вдруг подумал: почему она прежде всего заговорила именно об этом? Почему персонажем разыгравшейся между нами драмы вдруг оказался этот неведомый "кто-то", кому она "ничего не скажет"? Я-то все мучился, как начать разговор, чтобы ее не обидеть! Люсиль обошла меня на полкорпуса как минимум. Я больше не был ей нужен. Ее желание длилось одно мгновение, было и прошло.