К Новому году Джоуи вернулся к Кэрол и Блейку. Подразумевалось, что большая часть обаяния этого дома для него кроется в постели, которую он делит с Конни. Его приятели знали, что он идейный противник онанизма и одно упоминание этого занятия неизменно вызывает у него снисходительную улыбку. Он утверждал, что задался целью прожить жизнь, не прибегая к подобным средствам. Самые прозорливые соседи, в том числе Полсены, подозревали, что Джоуи наслаждается ролью самого умного в доме. Он стал властелином “залы”, допуская в этот чертог всех, кого удостаивал своей дружбой (а семейный пивной бочонок стал яблоком раздора во всех домах округи). Его поведение с Кэрол граничило с флиртом, а Блейка он очаровал любовью ко всему, что любил сам Блейк, в особенности к инструментам и грузовику, который он научился водить. Из того, как снисходительно он улыбался, видя энтузиазм своих однокашников по поводу Альберта Гора и сенатора Уэллстоуна – как будто либерализм был слабостью, сравнимой с мастурбацией, – можно было сделать вывод, что он усвоил некоторые политические взгляды Блейка. Следующим летом вместо Монтаны он работал на стройке.

И все полагали, справедливо или нет, что всему виной было пресловутое добродушие Уолтера. Вместо того чтобы за волосы притащить Джоуи домой и привести его в чувство, дать Патти подзатыльник и привести ее в чувство, он растворился в своей работе по охране природы, где вскоре получил должность генерального директора штатского подразделения и позволил дому пустовать на протяжении многих вечеров подряд, позволил клумбам пойти в семена, изгороди – зарасти, окнам – запылиться, а грязному городскому снегу – засыпать покоробившуюся табличку “ГОР – ЛИБЕРМАН”, все еще торчавшую перед входом. Даже Полсены утратили интерес к Берглундам, так как Мерри теперь работала в городском совете. Все следующее лето Патти провела на Безымянном озере, и вскоре после ее возвращения – через месяц после того, как Джоуи отправился в университет штата Вирджиния при финансовых обстоятельствах, оставшихся тайной для Рэмзи-Хилл, и через две недели после национальной трагедии, – перед домом в викторианском стиле, в который они с Уолтером вложили полжизни, появился знак “продается”. Уолтер уже начал ездить на новую работу в Вашингтон. Хотя цены на рынке жилья вскоре должны были взлететь на небывалую высоту, местный рынок по-прежнему переживал спад после 11 сентября. Патти за небольшие деньги продала дом серьезной чернокожей паре с трехлетними двойняшками. В феврале чета Берглундов в последний раз прошлась по своей улице, прощаясь со всеми с подобающей вежливостью. Уолтер спрашивал о каждом из детей и передавал им самые лучшие пожелания, Патти больше молчала, но выглядела странно молодо – как та девушка, которая катала по улице коляску в то время, когда этот район был совсем другим.

– Просто чудо, что эти двое еще вместе, – сказал Сет Полсен позже своей жене.

Мерри покачала головой:

– Не думаю, что они понимают, как им жить дальше.

Не будь Патти атеисткой, она бы возблагодарила Всевышнего за предусмотренные школьной программой спортивные курсы. Именно они спасли ей жизнь и дали возможность реализовать себя как личность. Особенно она благодарна Сандре Мошер из средней школы в Северном Чаппакуа, Элейн Карвер и Джейн Нэйджел из школы Хораса Грили, Эрни и Розе Сальваторе из женского баскетбольного лагеря Геттисберг и Айрин Тредвеллл из Университета Миннесоты. Эти замечательные тренеры научили Патти терпению, дисциплине, сосредоточенности, привили командный дух и спортивные идеалы, что помогло ей справиться как с болезненным стремлением быть во всем первой, так и с низкой самооценкой.

Патти выросла в округе Уэстчестер, штат Нью-Йорк. Она была старшей из четырех детей, при этом трое остальных в гораздо большей степени соответствовали ожиданиям родителей. Она была заметно Крупнее остальных, Банальнее и ощутимо Глупее. Строго говоря, не глупой, но глупее остальных. Она вымахала в пять футов девять дюймов, почти сравнявшись с братом и на множество дюймов превзойдя прочую родню. Иногда ей хотелось дорасти до шести футов, раз уж она все равно так не вписывалась в семью. Тогда бы она лучше видела кольцо, жестче ставила корпус и свободнее разворачивалась, играя в защите. Возможно, это как-то смягчало бы ее зуд соперничества и после колледжа она могла бы зажить куда счастливее. Хотя, может быть, и нет, но размышлять об этом было любопытно. К тому времени, когда Патти начала играть за университетскую команду, почти все на площадке были выше ее ростом, что странным образом напоминало ее положение в семье, помогая поддерживать адреналин на максимуме.

Патти вспоминала, как мать в первый и чуть ли не единственный раз наблюдала за ее игрой. Она тогда посещала занятия в дневном спортлагере для Заурядных Личностей, который располагался на той же территории, что и дневной лагерь искусств для Выдающихся Личностей, куда ходили две ее сестры. Как-то мать и сестры пришли на матч по софтболу. Патти просто извелась на своем левом краю, пока менее опытные девочки на внутреннем поле ляпали ошибку за ошибкой. Она ждала, чтобы хоть кто-нибудь наконец выбил мяч подальше, и даже начала свое продвижение к центру, чем, собственно, и завершила матч. Игроки были на первой и второй базе. Бэттер посылает мяч крайне некоординированному шортстопу, и тут Патти перебегает ей дорогу, чтобы самой отбить его, осалить главного игрока и помчаться за следующим – милой девочкой, которая в любом случае наверняка бы ошиблась. Патти летела прямо на нее, и та с визгом помчалась на внешнее поле, покидая свою зону и тем самым автоматически выбывая из игры. Но Патти не отставала и в конце концов осалила ее. Девочка же заорала так, словно ей причинили невыносимую боль, хотя до нее всего лишь слегка дотронулись перчаткой.

Патти понимала, что это не был ее звездный час в спорте. Что-то просто нашло на нее в присутствии семьи. Когда они уже сидели в своем универсале, мать спросила, стоило ли ей быть такой… аг-грессивной? Голос ее дрожал сильнее обычного. Неужели это необходимо – быть настолько, м-м-м, аг-грессивной. Разве от нее убудет, если она иногда немножко поделится мячом со своими товарищами по команде? Патти ответила, что она вообще не получала мяча на левом краю.

– Я не против того, чтобы ты занималась спортом, но только в том случае, если это поможет тебе научиться взаимодействию в коллективе, – сказала мать.

– Тогда отправь меня в НАСТОЯЩИЙ лагерь, где не только я буду хорошо играть! Я не могу взаимодействовать с людьми, которые даже мяч поймать не могут!

– Не уверена, что стоит поощрять подобную агрессию и страсть к соперничеству, – ответила мать. – Я, конечно, не болельщик, но не понимаю, что за радость одержать над кем-то победу ради победы. Разве не лучше поработать всем вместе и построить что-то сообща?

Мать Патти была профессиональной демократкой. Даже сейчас, в момент написания этих строк, она не кто-нибудь, а член Законодательного собрания штата, достопочтенная Джойс Эмерсон, известная своей поддержкой идеи открытого пространства, бедных детей и искусств. Рай в представлении Джойс – это открытое пространство, где бедные дети могут заниматься искусствами за счет штата. Джойс родилась в Бруклине в 1934 году под фамилией Маркович, но, похоже, недолюбливала свое еврейство уже с первых проблесков сознания. (Автор задается вопросом: не потому ли голос Джойс всегда дрожит, что она всю жизнь отчаянно пытается отделаться от бруклинского выговора?) Джойс получила стипендию для изучения гуманитарных наук в лесах штата Мэн, где встретила отца Патти, ярко выраженного гоя. Они поженились в унитарианской универсалистской церкви Всех Душ в Верхнем Ист-Сайде на Манхэттене. По мнению автора этого повествования, Джойс родила первого ребенка прежде, чем оказалась эмоционально готова к материнству, хотя приходится признать, что и автор в этом отношении ничем не лучше. Выдвижение Джона Кеннеди в 1960 году от Демократической партии дало Джойс превосходный предлог вырваться из дома, который она, похоже, просто не могла не заселять все новыми детьми. Затем пришла очередь гражданских прав, Вьетнама, Бобби Кеннеди – новых достойных поводов держаться подальше от дома, недостаточно большого для четырех малых детей и няни с Барбадоса, обретавшейся в подвале. В 1968 году Джойс впервые отправилась на партийный съезд в качестве делегатки и активистки штаба Бобби. Она была партийным казначеем, а затем и председателем в своем графстве, а в 1972 и 1980 годах руководила поддержкой Тедди[10]. Каждое лето через открытые двери дома круглосуточно текли стада добровольцев, нагруженных ящиками с предвыборными материалами. Патти могла по шесть часов кряду упражняться с мячом и отрабатывать броски из-под кольца – никто не возражал и не замечал.