Патти уставилась на отца.

– Проверяю, знаешь ли ты юридическое определение.

– Он совершил со мной половой акт без моего согласия.

– Ты говорила “нет”?

– “Нет”, “не надо”, “прекрати”. Это было очевидно. Я пыталась царапать и отталкивать его.

– Тогда он просто ничтожное дерьмо.

Она никогда не слышала, чтобы он выражался подобным образом, и ей это было приятно, но как-то абстрактно: слишком это было не похоже на отца.

– Дэйв Слипперштейн говорит, чтобы мы приехали к нему в пять часов, – доложила Джойс. – Он так любит Патти, он бы даже ужин отменил, если бы потребовалось.

– Конечно, – сказала Патти. – Я наверняка первая среди двенадцати тысяч его пациентов.

Затем она рассказала отцу все с начала до конца, а отец объяснил ей, почему тренер Нэйджел была неправа, утверждая, что надо сразу идти в полицию.

– Честер Пост – непростой человек, – говорил он, – но дело в том, что он сделал для округа много хорошего. Учитывая, гм, их позицию, такое обвинение получит широчайшую огласку. Все будут знать, кто их обвиняет. Все. Их проблемы тебя, конечно, не касаются. Но в результате предварительного заседания, самого суда и всей этой шумихи ты практически наверняка пострадаешь больше, чем уже пострадала. Даже если он признает свою вину до суда, даже если он получит условный срок, даже если разглашение информации будет запрещено. Все равно останется протокол заседания.

– Но это ей решать, – вмешалась Джойс.

– Джойс, – Рэй поднял руку, призывая ее умолкнуть, – Посты могут нанять любого адвоката. А когда обвинение предадут гласности, худшее для обвиняемого будет позади. Ему нет нужды форсировать события. На самом деле ему выгодно, чтобы до признания или заседания твоя репутация пострадала как можно сильнее.

Патти кивнула и спросила, как, по мнению отца, ей следует поступить.

– Я сейчас позвоню Честеру, – ответил он. – А ты езжай к доктору Слипперштейну, и пусть он тебя осмотрит.

– И выступит свидетелем.

– Да, при необходимости он может дать показания. Но суда не будет, Патти.

– И ему ничего не будет? И через неделю он сможет все повторить с кем-нибудь еще?

Рэй поднял руки:

– Позволь мне, э-э, позволь мне поговорить с мистером Постом. Ему может прийтись по вкусу идея отсрочки наказания. Испытательный срок, так сказать. Меч, зависший над головой Итана.

– Но это же просто ничто.

– Вообще-то, милая, это довольно много. Это послужит гарантией, что он больше так ни с кем не поступит. И ему придется признать свою вину.

Странно было представлять Итана в оранжевом комбинезоне, сидящим в тюрьме за нанесение ущерба, который существовал только в ее сознании. Ей доводилось участвовать в забегах, от которых все болело гораздо сильнее, чем после изнасилования. После баскетбольного матча, например, она чувствовала себя еще более истерзанной, чем сейчас. К тому же, занимаясь спортом, привыкаешь к касанию чужих рук – тебе массируют сведенную судорогой мышцу, растягивают связки, тебя толкают и пинают во время защиты или борьбы за мяч.

И все же почему-то она физически чувствовала несправедливость. Несправедливость была даже более реальной, чем ее ноющее, дурно пахнущее, потеющее тело. У несправедливости были форма, вес, температура, текстура и очень плохой вкус.

В кабинете доктора Слипперштейна она, как хорошая спортсменка, покорно перенесла обследование. Когда она оделась, он спросил, имела ли она половые сношения до того.

– Нет.

– Я так и думал. А контрацепция? Он предохранялся?

Она кивнула.

– Я тогда и попыталась убежать. Когда увидела, что у него в руках.

– Презерватив.

– Да.

Эти и другие сведения доктор Слипперштейн занес в ее карту. Затем он снял очки.

– Патти, у тебя все будет хорошо. Секс – замечательная штука, и ты будешь наслаждаться им всю жизнь. Но это был не лучший день, да?

Ее сестры и брат были дома. Кто-то из них пытался жонглировать разновеликими отвертками на заднем дворе. Кто-то читал неадаптированного Гиббона. Одна из сестер, питавшаяся исключительно редиской и йогуртом, в очередной раз красила волосы в ванной. Настоящим домом для Патти была заплесневелая, обитая поролоном встроенная скамья в подвале у телевизора. Все эти годы, прошедшие с тех пор, когда Евлалию отпустили, скамья сохраняла слабый запах ее масла для волос. Патти взяла упаковку мороженого с пеканом, устроилась на скамье и, когда мать спросила сверху, будет ли она ужинать, ответила отрицательно.

Выпив мартини и поужинав, отец спустился к ней в тот момент, когда началась “Мэри Тайлер Мур”[18], и предложил прокатиться. В тот период “Мэри Тайлер Мур” была единственным источником знаний о Миннесоте в жизни Патти.

– Можно я сначала посмотрю сериал? – спросила она.

– Патти.

Чувствуя себя ущемленной в правах, она выключила телевизор. Отец отвез ее к школе и остановил автомобиль под фонарем на парковке. Они опустили окна, и в салон проник аромат весеннего газона – вроде того, на котором ее не так давно поимели.

– Итак, – произнесла Патти.

– Итак, Итан все отрицает, – сказал ее отец. – Говорит, что все произошло по взаимному согласию.

Девичьи слезы автор описал бы как дождь, который начинается внезапно, но на удивление быстро успевает намочить все вокруг. Она спросила, говорил ли отец с самим Итаном.

– Нет, только с его отцом, два раза, – ответил он. – Было бы ложью утверждать, что разговор прошел удачно.

– Очевидно, мистер Пост мне не верит.

– Ну, Патти, Итан его сын. Он знает тебя не так хорошо, как мы.

– Ты мне веришь?

– Да, я тебе верю.

– А мама?

– Конечно, верит.

– И что мне делать?

Отец обратился к ней как юрист. Как взрослый, обращающийся к взрослому.

– Брось это, – сказал он. – Забудь. Живи дальше.

– Что?

– Стряхни это. Живи дальше. Учись осторожности.

– Как будто ничего не было?

– Патти, на вечеринке были только его друзья. Они скажут, что видели, как ты выпила и вела себя агрессивно. Они скажут, что вы были за навесом не больше чем в тридцати метрах от бассейна, и они не слышали ничего подозрительного.

– Было очень шумно. Играла музыка, все кричали.

– Еще они скажут, что видели, как вы вдвоем потом садились в его машину. Общество увидит в нем юношу из Эксетера, который собирается в Принстон, настолько ответственного, что он позаботился о предохранении, и настолько галантного, что он покинул вечеринку и отвез тебя домой.

Предательский дождик намочил воротник футболки Патти.

– На самом деле ты не на моей стороне, – сказала она.

– На твоей, конечно.

– Ты все время повторяешь “конечно”, “конечно”.

– Послушай. Прокурор захочет знать, почему ты не кричала.

– Я стеснялась! Это же были не мои друзья.

– Ты же знаешь, что судья или присяжные вряд ли это поймут. Тебе всего лишь надо было закричать, и ничего бы не случилось.

Патти не помнила, почему она не закричала. Ей пришлось признать, что задним числом такая покладистость выглядела странно.

– Но я отбивалась.

– Но ты же выдающаяся спортсменка. Вы постоянно получаете синяки и царапины, так ведь? На руках, на бедрах.

– Ты сказал мистеру Посту, что я девственница? В том смысле, что была.

– Я счел, что его это не касается.

– Может, еще перезвонишь ему и скажешь?

– Слушай, – сказал отец. – Милая. Я понимаю, это чудовищно нечестно. Мне тебя страшно жалко. Но иногда лучше всего просто сделать выводы и больше не попадать в подобные истории. Сказать себе: я сделала ошибку, и к тому же мне не повезло – и забыть об этом. Проехали – и все.

Он повернул ключ зажигания наполовину, на приборной панели зажглись огоньки.

– Но он совершил преступление, – сказала Патти.

– Да, но лучше… Гм. Жизнь – не всегда справедливая штука, милая. Мистер Пост сказал, что Итан, возможно, хочет извиниться за неджентльменское поведение, но… Гм. Тебе бы этого хотелось?